Её величество

– Федор рано начал полнеть. Небось, давно пришел к финишу, только на словах никак успокоиться не может. Но я знаю полных женщин, у которых желание не ослабевало и после семидесяти пяти.

– Это исключение или вовсе патология.

– Я так не думаю. Знакома я с одним мужчиной. Он похож на колобка. Ему девяноста один год, но у него такая жажда жизни! Стихи очень даже приличные пишет, до сих пор обладает острым умом и тонким юмором. Не упускает случая, будто бы в шутку прижаться к приятной женщине. Снискал себе славу обходительного ловеласа. Наверное, у него до сих пор есть желание, хотя и без возможностей. Приличные женщины от него шарахаются, чтобы не скомпрометировать себя, – серьезно поведала Аня.

– Многие мужчины почему-то считают, что то, что им нравится, должно нравиться и нам. Не люблю, когда ко мне липнут всякие. В них одна противная животная похоть. Сочувствую жене твоего знакомого.

– Она давно ушла из жизни.

– Не удивила. Видимо, муж существенно подпортил ей нервную систему. И Федор из той же серии.

– Не сравнивай. Мой знакомый обожает своих детей, внуков и правнуков, а Федор ими тяготится.

– Сегодня закончится время полемик? Дался вам этот старик. Неужели не исчерпали все темы? – тихо спросила Лена.

– Телесная любовь – один из способов сообщить партнеру без слов, как ты его любишь. О сладость тайны единения! – Таков был «вредный» ответ Инны на просьбу подруги.

– И ей, «ни в чем не знавшей меры»… – покачала головой Лена.

– Этот способ слишком опасен для женщин, – нахмурившись, заметила Аня.

– Но приятный, если они в хороших руках. Ты часом не лесбиянка?

– Дура ты, – Аня грубостью попыталась защититься или хотя бы уклониться от задевающих ее шуточек Инны. – Я не признаю альтернативных устремлений плоти, считаю их распущенностью. Я не интересуюсь патологиями в любой области человеческой жизни.

– На таких, как я, дурах мир держится, – огрызнулась та. – Это мое личное мнение, я не настаиваю на нем, просто отмечаю то, что вижу.

– Но неправильно классифицируешь. Все-таки есть что-то рациональное в шутке Аллы Пугачевой: «Для того, чтобы любить людей, надо с ними меньше общаться».

«Неплохо Аннушка Инке врезала», – про себя отметила Жанна.

– Это много проще, чем пытаться проникать в глубины человеческой сути, – с презрительной усмешкой ответила Инна и подумала зловредно:

«Было бы непростительным еще раз не воспользоваться присутствием Ани, чтобы развлечься».

А вслух добавила ехидно:

– Ты этой ночью на удивление непокладиста.

– Разве я что-то не так сказала?

В голосе Ани явно прозвучали интонации Лены.

– …Ницше говорил: «То, что нас не убивает, то делает сильнее», – с каменным лицом процитировала Инна. – Он воспевал могущество человека, способного стать сверхчеловеком.

«Не преминула блеснуть элементарной эрудицией», – покривила губы Жанна, а вслух сказала:

– Кто-то из нас претендует на это звание?

– С его-то пониманием сверхчеловека? Сочту неоправданным…

Жанна прервала, наметившиеся было Анины рассуждения:

– Инна, ты имела в виду борьбу с болезнями?

– Типун тебе на язык, – раздраженно буркнула та. (Ее не поняли!) – И, сделав вид, что ей надо «подумать», выскользнула за дверь.

Аня свободно вздохнула.

– Хочешь анекдот? – спросила Жанна. Она тоже почувствовала облегчение от ухода Инны. – Ты знаешь, почему люди смеются над анекдотами? Считают, что анекдоты их не касаются, что они не про них.

Аня натянуто улыбнулась.

– …Федор – Эммин добровольный крест, ее голгофа. Такой «бриль-янт» – и кому достался! – вздохнула Аня.

– В Федьке не было ровным счетом ничего примечательного, – снова начала заводиться Инна.

– Обыкновенный, каких тыщи.

– Аня, тебе нравятся мужчины с ямочкой на подбородке? – спросила Инна.

– Я вообще-то о внутреннем содержании Федора… Но ведь сводят же мужчин с ума женщины с ямочками на щеках. И бывают мужчины, животный магнетизм которых приманивает женщин помимо их воли.

– О чем ты чирикаешь? По мне так Федька не из тех, кто способен вызывать у женщин сильные чувства, он мужских феромонов не излучает.

– Он, наверное, одеколон, действующий на подсознание женщин, применяет, – вполне серьезно предположила Аня.

– У тебя поразительная подкованность в вопросах сексуального парфюма! – удивилась Инна.

– Иногда внешняя мужественность не совпадает с внутренней, – заметила Жанна.

– Не было у Федьки ни той, ни другой. Или ты их в нем разглядела?

– …Возьмем случай, если в семье оба крановщики, врачи или учителя. Я сравнивала, но что-то не приметила в мужчинах глобальности мышления, – задумчиво произнесла Аня. – Допустим, из той же генерации педагогов… Не находилось среди них таких, которые ни словом, ни делом не посягали бы на личность женщины, занимались бы чем-то более существенным, нежели мы, понимали больше, видели дальше. Так, средненькие… И пусть не кичатся. Были, конечно, такие, что старались, держались за работу. Но, опять же…

– Не везло тебе. Видно, те, которые особенные, другими дорогами ходили, – пошутила Жанна и добавила примиряюще:

– У каждого своя нить Ариадны, и никто не застрахован от ее разрыва или запутывания... Но для семьи стараясь, можно прославить себя, свой город и даже страну. У меня есть тому прекрасные примеры.

– «О чем задумалась, детина»? – пропела Инна, обращаясь к Ане. – Что тревожит твою безгранично добрую душу? Тебя опять мучают неразрешенные мировые проблемы?

– Конечно, выше и важнее семьи нет ничего, – продолжила рассуждать Аня, не реагируя на шутки Инны. – Философ Лосев писал, что истинный брак – это монашество. А любовь – благодать, которая дается сама собой.

– Да уж, благодать… – фыркнула Инна.

– А немцы до сих пор считают самым главным для женщины честь, порядок и ответственность. Кирха, кухня, киндер, – напомнила Жанна.

Лена, сбросив с себя остатки дремы, усмехнулась:

– Именно только для женщин. Общалась я с немцами на практике, когда училась на четвертом курсе. Наблюдала за ними со стороны. Они стажировку у нас в лаборатории проходили. Я думала, они культурнее нас. После одного случая я утвердилась в своем мнении, что люди везде одинаковые. Представляете, я отчитывала их с отчаянной храбростью беззащитного человека, мол, вы женаты, как можно? А они не видели в своих похождениях ничего дурного. Мол, это не измена жене, это потребность организма… как в еде и воде. Меня трясло от возмущения, а они удивлялись моей непонятливости. Один особенно запомнился: все время красивым жестом оглаживал широкую седую с рыжими подпалинами бороду, которую носил, чтобы прикрыть свою старую дряблую шею.

И пили они за милую душу, похлеще наших аспирантов. Надирались будь-будь… Оно и понятно: бесконтрольные. А на дармовщину «употребляли»… боже ты мой! И все бормотали, мол, русский человек до смерти работает, до полусмерти пьет. Себя оправдывали, что ли?

– Я отказываюсь это понимать и комментировать, – сказала Инна странно тихим голосом. Наверное, она тоже считала представителей Западной Европы более порядочными, и теперь была смущена своей неосведомленностью. – Ты в одного из немцев была влюблена? Могла бы известить о столь неординарном событии.

– Должна тебя разочаровать: не было романа. В презираемых я не влюблялась. Шеф просил помочь им с русским. У меня с бытовым немецким проблем не было.