Её величество

– Наверное, они лучше тех, у которых ветер в голове, – рассмеялась Инна.

«У Ани истории одна другой трагичнее, но ведь все правдивые, реальные. Она полутонов не признает. Всё у нее в черно-белом варианте», – подумала Жанна.

– Такие мужья – один на тысячу, – вздохнула Инна. – Аня, ты их не придумала?

– Если Федор не разводится, значит, он, несмотря на свои фокусы, жалеет Эмму, может, даже уважает ее за материнский подвиг, – осторожно предположила Жанна, возможно, желая, как и Лена, услышать о нем что-то позитивное.

– Ты проспала пересказы моих бесед с Эммой? Ты слушала ухом или брюхом? Прочисть мозги, – возмутилась Инна. – Комфорт для некоторых мужчин важнее всего в семье. И пример Федьки не лишнее тому доказательство.

– Какой у Федора в семье может быть душевный комфорт? – удивилась Аня.

– Душевный? О чем ты? Таким, как Федька, нужна только жена-прислуга.

– Не обобщай. Тут, наверное, есть еще что-то другое. Часто вместе с любовью приходит собственническое чувство, когда хочется захватить и полностью присвоить себе любимого человека, – сказала Жанна.

– Ты о себе? – спросила Инна.

– Не тот случай.

– Собственнические замашки возникают от неуверенности в себе или они результат бескультурья?

– Тема для глубокого психологического исследования, – ответила Инна Ане.

– Ревность ведет к элементарной попытке контролировать свой «объект», – сказала Жанна.

– Эмма не устраивала надзора за Федькой, пока не было прецедента. А что, ей пускать их отношения на самотек, не бороться? – удивилась Аня.

– Это так гадко. И что это дало? Ожесточилась?

– Довольно скоро она поняла всю бесполезность такого способа и самоустранилась.

– Хорошо бы я выглядела в роли сыщика! – неожиданно развеселилась Инна.

– Иногда так трудно смотреть на неурядицы в семьях, что кажется, лучше бы этим женщинам просто получать от мужей алименты.

– В некоторых случаях – да, когда примитивные истины в устах этих женщин обретают не только житейское, но и библейское звучание, – усмехнулась Инна. – Лена, пойдем, выпьем по стаканчику минеральной? Она хорошо пойдет под тост: «За то, чтобы женщины хотели, а мужчины могли».

– Мужчины хотят, чтобы женщины принимали их со всеми недостатками, а способны ли они на этот же подвиг? Думаю, для Федора большим потрясением стала бы, допустим, Эммина измена. Как бы он отнесся к такому факту? – Конечно, это Инна декларировала.

– Взбесился бы, – предположила Аня.

– Воспользуется как предлогом для развода, – заявила, будто постановила, Жанна.

– О эта вечная теория мужской подлости: мне можно, ей нельзя. Неприемлемое, возмутительное, неоправданное поведение, – разгорячилась Аня. – Один из директоров у меня был такой. Его сын от неправильного свободного отцовского воспитания не раз попадал за решетку, мотал честно заработанные сроки. Жена не перечила мужу, угождала, а когда она заболела раком, он продолжал вести непутевую жизнь. Не жалел ее ни капли. Для меня дом – это место, где все друг друга любят и ждут. А он любил только себя и гордился этим. Сам утверждал, не таясь, не преследуя никакой цели, что он злой и жестокий. У меня глаза на лоб лезли от его слишком уж явного цинизма, а директор улыбался, довольный моей растерянностью. Педагог называется! Только после шестидесяти лет начал семьей интересоваться. Может, и Федор в этом возрасте обнаружит в себе любовь к семье?

– Обстоятельства могут меняться, но суть человека остается той же. Он тот, кто он есть, – не согласилась Жанна. – Федор изменится, лишь когда «упокоится с миром».

– Федька за измену, как минимум, спокойно и бесстрастно избивал бы до полусмерти. И тогда Эмма уж точно от него ушла бы, – предположила Инна.

– Но чувствовала бы себя виновницей всех бед своих детей. Нет, это не ее путь, – сказала Аня.

– Инна, вот ты говоришь, что бесстрастно. Разве у Федора в сердце не скреблась хотя бы малая жалость к жене? – не поверила Жанна.

– А медленно ежедневно морально без причины убивая, разве он ее жалеет? – на вопрос вопросом ответила Аня.

– Страсть и боязнь потерять часто приводят к трагедиям, – философски изрекла Инна. – А все несчастья опять-таки достаются женщинам и детям.

– Казнить и миловать в основном прерогатива мужчин?

– Чем меньше женщину мы любим…

– Тем больше измываемся над ней. Но это из другой оперы, – притормозила Жанну Инна. – Не надо давать себя в обиду.

– И все же у меня нет достаточных оснований полагать, что любовь для мужчин менее значима, чем для женщин, – сказала Жанна.

– Кто спорит? Только формы этой любви и суть ее у нас с ними разные, – уточнила Инна.

– Не думаю. Просто иногда отдельные индивиды уродуют ее до не-узнаваемости.

– Включи в их число и некоторых женщин.

– Показательно, что в меньшей степени и не так угрожающе.

– …В жизни надо за что-то зацепиться и крепко держаться. И самое лучшее, если это настоящая любовь. Через ее щит ничто плохое не прорвется, – мечтательно сказала Аня. – Пусть даже безответная. Она все равно открывает глаза на существование счастливого мира.

– Ты находишь? – саркастически усмехнулась Инна.

– Я читала, что настоящая любовь способна отпустить любимого к другой женщине. Возможно, это высшая форма пронзительного чувства – великодушия. Я бы не смогла, хотя бы потому, что не сумела бы, как и Эмма, полюбить другого. Я салютую вечной прекрасной любви. (У Ани есть великая тайна!)

– Красивая фраза. Отпустить можно, если бесполезно удерживать, – горько-насмешливо среагировала Инна.

– Если можешь снова влюбиться, отпустить проще, – подтвердила Жанна слова Ани.

– Иначе это будет уже не любовь, а неотступное болезненное мысленное следование за объектом своей любви, – фыркнула Инна.

– Да, Федор изменял, но Эмма вытерпела это. И дети верили, что отец не променял их на ту, которая влезла к ним в семью, что они и их мама для него все же важнее, дороже той чужой женщины. Они хотя бы за это могли его уважать. Так говорили мне мои подопечные детдомовские дети, когда я поведала им грустные реалии жизни своей подруги, естественно, не называя имен, – сказала Аня.

«Аня знает уйму всяких поучительных историй. Похоже, она собирается кормить нас ими до скончания веков», – подумала Жанна.

– А мой знакомый говорил, что сын вырастет и поймет его, – сказала Инна.

– Он не знал о переживаниях сына? Догадывался, но успокаивал себя этой фразой? – спросила Аня. – Сын вырос и стал таким же непостоянным и непутевым?

– А вдруг тот сын перебесится и сам поймет, что ошибался. Не стоит закрывать ему путь к отступлению и исправлению, – взялась проповедовать Жанна.

– Сказки. Если, если… Путь, намеченный отцом для сына, легче. По нему он и будет идти до конца.

– Давайте говорить только о своих жизненных неудачах и без дальнейших обобщений, – попросила Лена.

– Как же я устаю от всего серьезного и заунывного! Мне тоже иногда хочется поступить глупо, неправильно, интересно и весело, чтобы как ребенок почувствовать радость, восторг, жажду жизни! – неожиданно взбрыкнула Инна.

– Как я завидую счастливым семьям! Когда люди любят, им, наверное, не приходится друг друга искусственно взбадривать, развлекать. Всё у них настоящее, чистосердечное, доброе, честное, – вздохнула Аня.

Лена лежала с закрытыми глазами, с затуманенными усталостью мозгами и уже не по смыслу речей, а только по голосу догадывалась, кому принадлежит та или иная фраза.