Тина

«А ведь, случалось, был шутником, даже заводилой и проказником. Особенно после рюмочки… Это не шизофрения. Кирилл сознательно преувеличивает болезненное состояние своего организма или намеренно гробит себя? И какие при этом вынашивает планы? – молча пытается поставить диагноз своему бывшему другу Жанна. – А друзья, зная об этом, отвернулись от него, бросили на произвол судьбы, и только ждут скорой развязки? Это уж как водится… кто бы спорил… Убедились, что мало чем могут ему помочь? Все кроме Инны и Тины?»

А Кир опять «поставил» старую, заезженную пластинку:

«Моя тонкая душа воевала против Союза, и теперь бунтует против наглых притязаний современного безобразного реального мира. Он, как я его себе представляю, еще более жесток и непредсказуем и тоже не пришелся мне по вкусу. Не будет преувеличением сказать, что неизбежным результатом перемены общественного строя явилось, как и до̀лжно, обнищание масс. Самое смешное и самое грустное в этом то – и у меня нет в том ни тени сомнения, – что народ, поддерживая нововведения, в силу своей необразованности или безразличия, не представлял, к чему это его приведет, и слепо шел за кумирами. (Хотя кто его спрашивал?) Но в семнадцатом уже был прецедент. Эти «новые» классиков не читали? Не задумывались? Ха! Парадокс – вещь опасная и жестокая. И нечего мне доказывать, что мы утверждаем новую эстетику жизни. Это возврат к старой, изобретенной два века назад на Западе. Она была посрамлена и отброшена за ненадобностью нашими «гениальными» приверженцами коммунизма… ввергнувшими страну в хаос… И у наших современных политиков тоже иногда проявляется ярко выраженная склонность к подражанию… Считаешь меня дураком? Но, как говорят художники: я так вижу. Догадываюсь, хочешь сказать: «Платон мне друг, но истина дороже». Я не прав? Можешь меня «прихлопнуть». Или чувствуешь, что в некоторых вопросах мы мыслим одними категориями?»

Ну, я и ответила ему просто и незатейливо, не забывая расточать ироничные улыбки:

«На критику системы повело! По какому недоразумению тебя занесло в область политики? Я слишком хорошо, до противного хорошо тебя знаю. Неприятно тебя понимать, тошнит от общения с тобой. Подскажи мне новую тему. Не могу я в тебе ее найти без твоего указующего перста. Ничего заслуживающего моего внимания в тебе не вижу. Негде разгуляться. Хватит молоть примитивную чепуху. Существует непреложное правило – сначала наведи порядок в своих мозгах, а потом других учи. Прошу впредь с этим постулатом считаться».

Потом сама не понимаю, как это вышло – видно использовала весь запас терпения, – не выдержала, взорвалась, и независимо от своего желания начала кричать на Кирилла, отбросив принцип невмешательства. Понеслась не запрягая:

«Упавшую звезду из себя строишь. Ты не человек, а пустая оболочка. Великие мысли доступны только великим людям, а великие события могут предвидеть только те, кто поднялся до их уровня. Своим словоблудием ты просто выторговываешь сочувствие к себе и уже только поэтому заслуживаешь моего осуждения. Мне претит тошнотворная назойливость твоих вечных стонов. Твоя душа уже заполнена до краев черт знает чем и больше ничего не вмещает. Тут особо потрудиться надо, чтобы поначалу изгнать из себя лишнее, а потом уже наполняться заново. Даже безраздельно принадлежащая тебе Тина за десятилетия вашей совместной жизни не смогла поделиться с тобой ни добротой, ни практичностью, потому что ты не хотел их брать в свой арсенал.

Это твоя вина, что жизнь Тины измеряется приступами боли и постоянным отсчетом горестных минут, часов, дней... Ты подвергаешь ее светлое к тебе чувство ежедневным, жестоким испытаниям. Получается, страдание для нее – единственный способ осознания, что ты еще жив и остался самим собой, все той же дрянью. Другой после моих слов был бы готов провалиться сквозь землю, а ты стоишь, ухмыляешься и даже не оправдываешься».

«Что с тобой стряслось? Ты никогда не говорила так много и неинтересно. Долго молчала, а теперь нагоняешь? Заболела? Оставь свой праведный гнев или держи его под контролем. Зачем в который раз заставляешь меня переживать всю историю моей жизни? Это невозможно… слишком тяжело для психики! Ты не заешь меня изнутри. Зачем ты высказываешь свое глумливое мнение, даже когда тебя не просят? Ты так узко и плоско мыслишь?» – возмутился Кирилл и крепко сжал в кулаки свои влажные трясущиеся пальцы, так, что грязные ногти впились в ладони.

«Можно подумать, ты – объемно и многопланово, – парировала я. – Ты же у нас только чужими словами способен жонглировать и преподносить их как свои, как нечто выдающееся. Не наигрался еще? – расхохоталась я ему в лицо. – Тебе еще не грезятся позолоченные рамы твоей достойной, обеспеченной старости? Ты же у нас в душе поэт и тебе трудно бороться с пошлыми житейскими хитросплетениями. А кому легко? Тине, мне? Ты, не очень умный эгоист, никогда не понимал, какое чудо попало тебе в руки и, не зная, что с ним делать, ты погубил ее как своевольный ребенок сложную непонятную ему игрушку. Вы с ней разные, как день и ночь». Ты пустобрех, а она молчальница.

«Инна, мне кажется, ты лет двадцать соблюдала обет молчания на эту тему. С чего это вдруг тебя прорвало? Ты уже по второму кругу пошла меня пилить. Смотри не перестарайся, а то тут и сейчас у нас по инфаркту на брата может случиться. Мне-то не привыкать, а тебе в первый раз это может показаться не сладким. Почувствовала острую нужду чем-то новым поделиться?» – шуткой попытался прервать меня Кирилл, криво улыбаясь щербатым ртом.

Я опять удивилась резкой смене его настроения, но не поддалась на провокацию.

«Разве не опаляет тебя стыд раскаяния? Тривиальность в мыслях и поступках очаровательна только в подростковом возрасте. Теперь от тебя требуется мудрость». – Я попыталась поймать взгляд Кирилла, чтобы уяснить его реакцию на мои нападки. Но он отворачивался от моих настырных глаз.

«Допустим, любовь Тины для тебя ничего не значит, но есть же чувство благодарности. Нельзя швыряться таким прекрасным понятием как безграничная преданность. Ты не можешь отговориться тем, что всерьез веришь тому, что не нуждаешься в Тине. Что, не хватает смелости покаяться в трусости, безразличии и бессердечии? И зачем только судьба вплела в один узор нити ваших жизней? Зачем ты загнал свою жизнь в этот ужасный и абсолютно бессмысленный тупик? Будь хотя бы передо мной честен», – продолжала я раскручивать шарманку упреков.

Кир, насупившись, молчал, а я уже не могла остановиться, накипело.

«Даже если отбросить все другие причины и принять во внимание только наследственность… Подумать только, из умницы, каким слыл поначалу, ты превратился в мишень для едва прикрытых насмешек своих же дружков. Ты же ведешь себя как самый последний забулдыга! Не чувствуешь, что копыта уже нависли над пропастью? Победит ли когда твое мнимое благоразумие или тебе требуется толчок более весомой авторитетной личности?

Существуют ли какие-то объяснения глубинных тайн твоей души? Не пойму, какому идолу ты поклоняешься? Иногда у меня возникает ощущение, что ты марионетка в чьих-то невидимых руках. Мистика… Напасть какая-то…»

«Хочешь взрыхлить мне мозги, подкачать им кислорода? Не надоело представляться умной? Глупость несусветную несешь, дикие дебри невежества. Мой душевный стриптиз тебе потребовался? Без него твое сердце не на месте? Страдает, томится…» – сердито придушенным голосом пробурчал Кирилл.

«Может твоя жизнь – единый, долговременный вопль с детства изболевшейся души, и ты уходишь от проблем, как когда-то уходил от них твой отец?.. Не хочется мне затрагивать эту тему».

«Отродясь такого не бывало», – отмежевался от моих предположений Кирилл.