Тина

Дом

– Нелю помнишь? – спросила Аня у Жанны.

– Конечно. Она с третьего курса на заочное ушла. Замуж вышла. Маленькой, покладистой, улыбчивой была. Светловолосая, глаза-васильки, ямочки своеобразные: не на щеках, а под глазами. Тоненькая, как тростинка. А жених ее, Петя, кряжистый, широколицый, уверенный в себе. Волосы черные, блестящие, ну прямо-таки вороньим крылом скользили по голове. Лет по двадцать им было. Как сложилась их судьба? – заинтересовалась Жанна.

– Познакомилась она с Петром на танцплощадке, когда он ходил в увольнительную. Как-то сразу глянулись друг другу, и закружила их любовь бурная и радостная. Его родители в деревне жили. При них еще пятеро детей оставалось. Ее мать жила в малюсенькой городской квартире с двумя дочками и бабушкой.

Жизнь начали со скромной солдатской свадьбы. Сначала Ваня у них появился – крепкий черноголовый мальчик, потом Анюта – светловолосая.

Потом и Маша обрадовала родителей, родившись здоровенькой и спокойной. Жили на квартире. Петр работал сварщиком и по вечерам подрабатывал. Руки золотые! Четыре года пролетели в радости и заботах. Да что-то загрустил Петя, молчаливым сделался, раздражительным. Работа денежная, но не лежала к ней душа. Сознался он жене, что еще мальчишкой мечтал стать военным, да любовь помешала исполниться желанию. А теперь узнал, что женатых в училище будто бы не берут. Призадумалась Неля: муж любимый, все бы для него сделала, да страшно его отпускать. Опять романтические увольнительные начнутся – и прости-прощай семья, дети. Но и пребывать в тоске – тоже невелика радость. Загубит жизнь, а она одна. И тогда будет жена всегда виновата в любых неудачах мужа. Вот и решилась оформить фиктивный развод, понадеявшись на Бога. И Петр козырь выдвинул неожиданный: «Устроишься на работу, тебе с тремя детьми, безмужней скорее дадут общежитие, а повезет, так и свою комнату в коммуналке». Развелись они. Чего это стоило Неле, знала только она сама. Ведь через себя переступала, через вековые традиции своей семьи. Понимала, что не печатью держат мужей, а душа болела, преступницей чувствовала себя перед детьми. Но нашел муж нужные, правильные слова.

В первый год не удалось Петру стать студентом. Приехал домой как пес побитый. Еще смурней стал, упрямей, «из книжек не вылезал» по вечерам. Неля не трогала его, оберегала покой мужа. Хотя сама работала во вредном химическом цеху и возвращалась измочаленная, забрав по пути детей из детсада. Малыши, чувствуя на себе строгий взгляд отца, примолкали, за диван прятались. Только старуха-хозяйка, громыхая кастрюлями, удивлялась на Петра, молчком сидящего за книгами каждый вечер на кухне. Видя упорство мужа, Неля успокоилась и с легкой душой отпустила учиться. «Для будущего детей старается, – думала она с грустной радостью, – такой семью не бросит. И я все силы положу для их счастья. Выдержу».

И выдержала. Пять долгих лет, ни выходных, ни праздников, кроме счастливых дней приезда мужа на каникулы. Да только не очень они были веселыми. Таился он от соседей, сослуживцев жены. И все затем, чтобы не лишили ее комнаты в общежитии. Но люди были снисходительны, жалели Нелю, сочувствовали ей, не одобряли вольную учебу мужа, считали, что мог бы и заочно получить высшее образование в любом другом вузе, раз голова варит. Тяжело было ей, но радовало то, что вот-вот должна была получить от завода квартиру.

По окончании училища направили Петра в Кушку. Семья официально воссоединилась. Камень с души Петр у жены снял. И хотя не успела Неля получить квартиру, зажили они вновь счастливо. Жилье как у всех – казенная комната. Школа для детей «маломерка». Не успели прижиться на новом месте – другое назначение получили, под Оймякон. Так и колесили они семьей по всей стране. Детям нравилась кочевая цыганская жизнь. Отца они почти не видели. Он, как говорила мать, «выслуживался». Да и Неле не часто выдавался вечер, чтобы пообщаться с семьей. Она всегда находила место, где бы подработать. А дети все больше одни кантовались. Мечта у Нели с мужем была – дом построить большой и красивый, чтобы было где детям жить оседло и старость их тешить.

А годы утекали как песок сквозь пальцы. Чины мужа росли. Ушел в отставку подполковником. Квартиру наконец-то получил свою, трехкомнатную. На расширение в очередь встал, хотя считал, что безнадежное это дело – хвост ее велик. Дети к тому времени школу окончили, но рвения к учебе не проявляли, в институты не стремились, да и рабочие специальности их не привлекали. Ваню постигла неудачная любовь, последовал развод. Интересов у него других не было, кроме дружков по работе. Запил с горя. Остановиться не мог, будто прописался в гастрономе. Дочь Анюта рано замуж вышла, самостоятельной, по-своему построенной жизни захотела, да не получилось у нее. Все чего-то особенного хотела. А чего – и сама не знала. Разбежались они с мужем. Предложила Анюта матери, что если родит, ребенка к себе на время взять, помочь ей встать на ноги. Неля отказала: «На дом копим, вот-вот строить начнем. Сама обходись. Я же вас маленькими по сути дела одна растила». Дочь не решилась «на подвиг», аборт сделала, а через год опять замуж вышла, только детей уже ожидать не приходилось, а муж хотел наследника. Разошлись. А Машенька завербовалась на Север и даже писем не писала. Сын в тюрьму первый раз попал за драку «по пьяной лавочке».

А родители дом строить начали – огромный, с размахом. Во всем пригороде такого ни у кого не было. Анюта ушла на квартиру. Обижалась на мать, что судьбу ей сломала. Мужчины были, а мужа больше не нашла себе. Тоже пить стала, в психушку попала. После нее работы постоянной не имела, но к родителям больше за помощью не обращалась. Сын опять в тюрьму попал. По слабости характера связался с бандитами. Вторую семью завел и тоже ненадолго. Пытался «расколоть родителя на матпомощь» для внуков, но не получил.

А дом все рос. Уже второй этаж расцвел, с шикарными резными лестницами, внутренними деревянными колоннами. Все как мечталось. Особенный, удивительный был дом. Каждый кирпич в нем к месту, каждая дощечка шлифованная, лакированная. Чудо-дом. Душу вкладывал в него Петр. На себе таскал бревна, сам топором, рубанком работал. А людям со стороны казалось, что работой он себя занимал, чтобы не думать о бедах детей.

Построили. Гостей созвали. Только не было на новоселье детей, не было внуков – тех, ради кого копили деньги и строили эту прекрасную громадину о восьми комнатах, с двумя ванными и туалетами, с позолоченными ручками дверей и окон, с узорными решетками первого этажа, резными наличниками и верандами на втором. Водка текла рекой, но пьяные песни лились не с радостью. Хозяин с гордостью водил меня по своим хоромам, хотел показать, что счастлив. А глаза у обоих были тоскливые. Особенно у Нели.

Петр был не глупый человек, но крутой и упертый. Наверное, он уже понял, что не так прожил жизнь, хоть и очень старался. И теперь не знал он, себя ли винить, жену ли, которая не противоречила ему, не вразумляла, а любила, верила, поддерживала, жила его жизнью, его мечтами? Ведь именно такую жену он всегда хотел видеть рядом с собой: не самостоятельную стерву, а мягкую, добрую, покладистую. Вот и жила Неля по его указке.

Задумывалась ли Неля, что судьбы их детей в ее женских руках? Что зароняла она в их души, возвращаясь с работы усталая, молчаливая? Что доброго слышали от нее дети, без присмотра носившиеся изо дня в день по улицам в поисках развлечений? Не знали ни забот, ни обязанностей, потому что Неля сама до ночи с домашними делами управлялась, когда все уже спали. Всю жизнь была героиней труда и терпения. И все для чего? Ради дома.

В ту ночь, когда горел их известный на всю округу дом, Петру стало плохо, но он не щадя сил пытался бороться с огнем до последнего. Пожарные смыли пепел с его обожженного тела. Неля с воем бросилась ему на грудь, будто ища защиты. Ей оставалось одно – мыкать горе в этой ненужной для нее жизни. Она уже не понимала, отчего душат ее нескончаемые слезы: Петину ли смерть, детей ли неудачную жизнь оплакивала?..