Тина

– Ты говоришь о предопределенности и запрограммированности исторических событий?

– Лишь о закономерностях.

– О каких? О тех, что революции придумывают идеалисты, делают романтики, а используют подлецы? Так они уже устарели. Революции и перевороты подготавливают американцы по ими же разработанной тривиальной схеме, основным звеном которой являются деньги. Жажда наживы, тупость, неосведомленность, вечное недовольство некоторой части народных масс хотя бы чем-то, и отзывающиеся о своей стране, как правило, только в критическом контексте, ее скоропалительные заключения. А теперь еще и бесшабашная и безбашенная проповедь насилия, неистовость и разнузданность.

– Зато не устаревает извечное: думаем одно, говорим другое, делаем третье.

– Не вижу связи.

– Вот и плохо…

«Мыслями то растекаются по теме, то уплывают невесть куда, то перескакивают с вопроса на вопрос. Все пытаются из себя что-то выжать», – вяло подумала Инна.

– Мозги не работают. Устала. Это не ночь, а Содом и Гоморра! Я на отдыхе. Хочу, чтобы в голове было блаженно пусто, а на сердце спокойно. Давай на боковую?

– А я думала, у вас единодушие и одноголосье, что вы спелись, – сонно вторглась Инна в разговор подруг.

Ответом ей было намеренно равномерное дыхание.

– Я сознаю всю абсурдность, глупость и бессмысленность ненависти, которую раньше осуждала в других. Я ищу способы ее притупить, но обижает, оскорбляет и пугает масса несостоявшихся возможностей. Я понимаю свое бессилие, но не могу смириться. Приходится поступаться своим «я». Отсюда разлад между внешним и внутренним. При Советах такого со мной не было.

– Забыла. Было, да быльем поросло.

– Едва ли. Такого беспардонного, рассчитанного вранья не наблюдалось.

– Конечно, мы умели жить в небольшом промежутке дозволенного. Успокаивали себя словами Аркадия Хайта, мол, живем плохо, но интересно. И сейчас ими прикрываемся. Не следует тебе упускать из вида и то, что старики плохо воспринимают перестройку потому, что в большей степени принадлежат прошлому, чем настоящему. Вот и не приемлют ее, сварливо отталкивают. Она мешает помнить счастливый мир юности, молодости, иллюзий и надежд. Чувствуешь, как легко я соскользнула на преимущества юного возраста? Стареем, впадаем в детство, не так уж часто нам теперь удается испытать совершенно новые положительные ощущения. И удивляемся мы очень редко.

«В лице милая, добродушная беспомощность». Но поразило Инну то, что она каким-то непонятным образом не сливалась с обликом некогда умной, энергичной Жанны. «Она будто совсем другая… Это ничего не доказывает, – упрямо сопротивлялась Инна увиденному. – Где она настоящая? Может, студенческая активность – не ее характер, а временная дань моде? Я в школе средненько училась, а потом смогла многого добиться, потому что напористость была моей сутью, моим двигателем внутреннего сгорания. И амбициозность не в последнюю очередь направляла мои действия. Религия Жанну изменила?»

– И если такое случается, мы бываем неимоверно счастливы.

– Твоя правда, разлюбезная ты моя, мы у прошлого в плену. Для нас теперь жизнь – бег на месте, – поддакнула Жанне Аня.

– Прошлое на кладбище, – возразила Инна. – Как ты собираешься воспитывать в молодых бесстрашную готовность встречать любые трудности, стремление придавать смысл своей жизни, желание оказываться в эпицентре событий, а не на выселках, чтобы они составляли славу родины и утверждали ее достоинство, если у тебя самой нет предощущения прекрасного будущего? А оно есть, только ты его еще не видишь. Самым настоятельным образом советую задуматься над этим.

– Так ведь обидно. С детства нам твердили, что работаем на будущее и опять, когда все перевернулось, по телеку внушают, что потерпеть, подождать надо.

«И по кругу, и по кругу», – нервно передернула плечами Лена. (Разговоры мешали заснуть или ей хотелось посекретничать с Инной, а сокурсницы не угомонялись?)

– Я читала, что мудрый человек не тот, который стремится переломить ход истории, а тот, кто совпадает с ее течением.

– И при Гитлере? Опять чужие фразы? Они имеют ограниченную сферу применения. Или ты о конформистах? А к какой категории ты себя относишь? – властно обратилась Инна к Ане, тем самым еще больше упрочив собственное реноме. – Каков будет «наш ответ Чемберлену?» Как всегда в противовес?..

– Я запуталась, хотя мне открылось уже многое. Отсюда метания, паника, выхолощенность в душе и мрачность... Сломать, унизить, растоптать – чего проще? Мы живем между Фаустом и Мефистофелем. Страна стремительно нисходит в незримое. Ни гражданского общества у нас нет, ни светского, ни религиозного… Боремся, боремся. Все как на фронте, на передовой. А толку… Наши мысли парадоксально противоречивы. Не хочешь, а принуждаешься всей обстановкой, а встроиться не получается. Какая-то замороженность в нас, будто отсутствие присутствия…

– Окончен бал, потухли свечи?

– Я на все запустение смотрю со смесью горечи, презрения и иронии. Сколько лет нам ждать относительной стабильности, когда все наладится?

– Как только, так сразу, – рассмеялась Инна.– Господь в один день создал весну и надежду, и мы справимся.

– Трудно в абсолютно абсурдных условиях действовать логично.

– Взять бы шапку в охапку и бежать, бежать? Только логика жизни теперь другая.

«Опять Аня на нытьё сорвалась. Это уже как клеймо», – вздохнула Лена.

– Сижу я как-то у своей подруги Оксаны в гостях, а тут дочь к ней приходит. И все что-то недовольно бухтит, бухтит, – начала свой рассказ Жанна. – Чувствую, Оксана занервничала и говорит:

«Если бабушка плачется, тут все понятно – старость, но я не выношу, когда молодежь стонет! У меня тоже болели дети, не хватало денег до получки, муж был непутевый, возникала масса проблем на работе, но я же никогда не ныла, умела как-то выходить из положения. А теперь, когда вы выросли, я интересное хобби себе придумала, требующее от меня широкой эрудиции. Наверстываю то, что в молодости упустила по причине занятости. Или ты считаешь, что я должна тебя до пенсии содержать и нянчить?»

И тут ее дочь заявляет: «Я хочу быть личностью, а мне все мешают». «Кто все?» – спрашивает ее мать. «Семья, работа», – отвечает молодуха.

У меня чуть челюсть не отвалилась от удивления. «По-твоему человек, который только тем и занимается, что много читает, развлекается в интересных компаниях и есть личность? Кто тебе внушил эту глупость? – спрашиваю я. – А кто за тебя будет работать, детей растить, домашние дела выполнять? Человек, который достойно справляется со всеми своими жизненными трудностями, преодолевая себя, добивается поставленной цели и есть личность. А ты нытик с иждивенческими настроениями. Пытаешься подражать «золотой молодежи», завидуешь ей? Ну так организуй свое предприятие, выдержи конкуренцию, заработай кучу денег, и если не для себя так для своих детей устрой иную, более яркую жизнь. Отправь их учиться за границу, помоги сделать карьеру. Отец с матерью дали тебе образование, у тебя есть крыша над головой. Они выполнили перед тобой свой долг. И ты выполни его перед своими детьми, подними их еще на более высокий уровень, чем это сделали твои родители.

Моя тетя выпустила в жизнь на учебу с рюкзаком картошки и месячным денежным содержанием. Трудно было, ничего, выжила. Рубля ни разу не попросила. Так вот, если ты считаешь себя личностью – будь ею», – горячо поддержала я Оксану, но больше не стала вмешиваться в жизнь ее дочери. Двое против одной – было бы не честно, – добавила Жанна. Женщины молча согласились. Но Аня через пару минут продолжила: