Тина

Бомбоубежище

Скрипнула дверь. Аня и Жанна пробрались на свои спальные места и тихо продолжили разговор, начатый на кухне.

«Бомбоубежище», – донеслось до Лены. И она вслушалась в рассказ Жанны.

…Судя по красному кожзаменителю, которым были обиты стены одной из комнат, это было лучшее бомбоубежище в городе, бункер, где в случае необходимости должно укрываться руководство. И меня поразило, что входная, мощная стальная дверь с огромным колесом для герметического задраивания вообще не закрывалась, а должна автоматически или механически блокировать помещение. Представляешь, она у пола заросла какой-то закристаллизовавшейся никому неведомой жидкостью гнойно-желтого цвета, образовавшейся из натеков с потолка – над убежищем располагался продуктовый магазин – и будто намертво вмерзшей в пол. Эти безобразные грязно-желтые неровные наросты сталактитов и сталагмитов отбойным молотком и дрелью с победитовым сверлом невозможно было раздолбить. Какой смысл говорить о других бесчисленных недочетах и огрехах внутри пустых помещений! Ни стеллажей с продуктами, ни резервуаров для воды, ни склада защитной одежды, которые я видела по телевизору, когда демонстрировалась готовность какого-то американского бомбоубежища принять в свое лоно простых граждан на случай атомной бомбардировки. (И там показуха?)

У ответственных организаторов эвакуации населения не было подробных карт дорог города и области. Участники схода задумчиво чесали затылки, вспоминали свои рыбалки, уточняя, есть ли в данном месте реки мостик или людям придется перебираться вплавь. Атмосфера что надо! Дружеская… И я уже предвидела не только курьезы, но и крупные неприятности в случае... не дай Бог… На единственной, давно устаревшей карте не проложены маршруты следования организаций в бомбоубежища или другие пункты сбора трудящихся. «Разберемся, невелика премудрость, – успокоил всех самый старенький и, наверное, самый опытный из присутствующих. – Не журитесь. Сомкнем ряды, прорвемся. Не такие крепости брали».

Интересный факт: магазины, в которых работают от пяти до тридцати человек, были взяты на учет, а четыре высших учебных заведения, в которых до десяти тысяч студентов в каждом, в списках спасаемых организаций не значились. И причину этой странной «забывчивости» объяснить мне никто не смог. Отшутились, мол, пусть надевают белые простыни и сразу ползут на кладбище. «Ваших детей и внуков среди них не будет»? – сердито спросила я. «Смотрите на вещи проще», – насмешливо посоветовал мне какой-то офицер. Но я вдруг вспомнила строчку стихов артиста Валентина Гафта о войне: «Когда земля от горя выла…» и грустно пошутила: «Поздно, они уже все погибли».

А как началось наше учебно-тренировочное спасательное мероприятие? Целый час человек в погонах искал путевку для шофера, который должен был отвезти нас на «секретный объект». Потом мы два часа ожидали автобус. И в результате вместо девяти часов на место мы прибыли в двенадцать. «Если военные так пренебрегают дисциплиной, какого порядка можно требовать и ожидать от гражданских? – недоумевала я. – Вот из-за таких, наверное… Россия в первую мировую телами против стали воевала, да и во второй нашим солдатикам поначалу крепко доставалось».

Мне выдали учебник, по которому я должна была быстро рассчитать диаграмму направленности предполагаемого атомного взрыва и уже по ней определять пути следования потоков граждан. Но он оказался сорок девятого года! Я принципиально отказалась им воспользоваться.

Вдруг все ответственные – а это были в основном мужчины пенсионного возраста, отставники – заволновались. В дверях появилась красивая, надменная, решительная женщина-начальница. Присутствующие, вобрав головы в плечи и несколько ссутулившись, двинулись вслед за нею в самую большую комнату убежища, наполовину заполненную красными стульями. Женщина что-то говорила хорошо поставленным, полным чувства собственного достоинства требовательным голосом. Я не слушала, поглощенная трагичностью и комичностью происходящего. Меня трясло от этого годами хорошо отрепетированного «спектакля». Желание всех разогнать к чертовой матери зашкаливало. Мужчины с «мужественным» страхом отсиживали им положенное. Они всё понимали, но преступным молчанием крепко держались за свою непыльную работенку.

Ко мне наклонился мужчина в форме морского офицера и шепотом предложил выступить с результатами расчетов, которые сам же за меня и выполнил. Я также шепотом ответила, мол, заверяю вас с полной ответственностью, что если и выступлю, то только с разгромной критикой работы всей вашей шарашкиной конторы. По моему тону офицер понял, что я не шучу и испуганно ответил, что справится с этой задачей сам. Я встала и демонстративно вышла из зала заседаний, прекрасно понимая, что сюда меня больше не пригласят. Да я и не стремилась. А что я еще могла предпринять, кроме непричастности к этому балагану и афиширования своего презрения? Говорить подлецу, что он подлец глупо. Нахрапом эту контору мне не разбомбить, а тихой сапой я не умею. Да и полномочия мои не те, чтобы воевать. Своему начальству о «выполнении» задания рассказала. Знала, что все равно доложат, да еще неизвестно с какими картинками.

В тот день я такую боль за страну испытала! И бессилие. Получила еще один удар в сердце, залечить который могла лишь надежда. Только она удерживала меня от провала в бездну бессмысленности и людского безразличия. Фильм про солдата Чёнкина вспомнила, как до слёз хохотала на просмотре, а потом грустила. Осадочек-то остался горький... Я не боец, а все равно гадко и обидно было. И за себя тоже... Такой вот излом души. Не довелось мне узнать, в каком состоянии теперь находится то «хозяйство». Может, перестройка все исправила? А может, наоборот…

– А оно тебе надо? Тебе до всего дело есть? – спросила Инна насмешливо.

– Уклонюсь от ответа. А вдруг…

– Вдруг и котята не рождаются. Кто про что, а ты опять про недостатки. Как думаешь, чем дело закончилось бы, если бы ты «высунулась» с критикой?

– Не знаю.

– Я знаю. Подставила бы голову под топор один раз, а другой раз уже нечего было бы подставлять, – зло усмехнулась Инна. – Или тебе просто дали бы понять…

– Так были уже брежневские… Не рисуй себе ужасов.

– Чиновничью секиру никто не отменял. Еще Гоголь говорил, что Россию губят изнутри. Что, вспомнила Александра Филиппенко из КВНа шестьдесят второго года? «Слово – не воробей. Поймают… и вылетишь». А если окажешься «на высоте» положения. «Посадють». «Потому что прошло время свободы… Плевать на неволю?»

– Так хотелось крикнуть им в лицо, особенно начальнице: «Ваше заседание – комедия, фарс? Вы не видите очевидного? Это же идиотизм!» – вздохнула Жанна. – Пороху не хватило. Не смогла себе позволить… Поняла, что с моей стороны это будет большой глупостью. У меня, наверное, был бы вид человека достигшего конца своего пути… Инна, ты задаешь вопросы, заранее зная, что они поставят меня в затруднительное положение?

– Понимаю, в душе слепая тоска внезапного инфаркта. «Каждая система – особенно если она держится на честном слове, – чтобы существовать должна допускать определенную степень жестокости по отношению к тем, кто видит ее другими глазами». И выступать против нее опасно, и противостоять почти не возможно. Это закон развития любой государственности, – насмешливо сказала Инна.

– Куда тебя занесло! Чистой воды бредятина, – возмутилась Аня.

– Это ты мне говоришь? Память отрубило? – удивилась Инна. – Я могу одной-двумя фразами все расставить по местам. Жанна, есть люди одухотворенные, прозревшие через страдания, для них счастье возможно лишь в забвении самих себя, но ты человек не пафосный и свободна от мрачного фанатизма, поэтому сразу поняла, что и пробовать возникать не стоит, что дело пахнет керосином. И пошла напопятную – свалила. Ты же умная. Иначе бы тебе не усидеть на своем тепленьком местечке и, как от потопа, не сбежать, не укрыться от дальнейших гонений. Пришлось бы навсегда распроститься со всем, что дорого. И проваландалась бы оставшуюся жизнь в мучительно бесконечной длительности неизвестно чего... А там… дальше которого, в общем-то, ничего больше нет…