Тина

– Изобразил лицо римского патриция эпохи застоя, на котором написана вся его жизнь, будто он на самом деле ее прожил? И тут «спионерил» (украл) чью-то роль? Насколько я помню, Кирилл и раньше не выглядел ни статусным, ни аристократичным. Брюки на два размера больше, майка на два меньше или куртка на голое тело. По типу привычных атрибутов доминошников в старых дворах довоенных кварталов, – тихо заметила Жанна.

– Я не успокоила его, а только презрительно скривила губы. Не могу обойти эту тему, не могу не покаяться. Не разглядела, не распознала. Со мной такого не должно было произойти. Ведь не события, а эмоции человека – это то, что меня в наибольшей степени всегда занимало и трогало в людях. А вот не случилось… Не поняла, не прониклась. – Инна покачала головой, как бы не соглашаясь со своими мыслями, будто они противоречили ее собственной версии. – Многие люди не распознают свою судьбу, но ведь живут достойно, стараются. Разве это может быть оправданием полностью загубленной жизни? Ну не повезло, не на то место метил, так что же теперь – всю жизнь на помойку?

«Закончила Инна свою речь, к моему облегчению, более менее справедливым замечанием… Сколько раз я в письмах заводила с подругами разговор о Кирилле, а правда о нем настигла меня годы и годы спустя… «Красиво» выстроила Инна линию жизни Кирилла. Интересные линии обычно образуется от пересечений с особенными, талантливыми людьми. С людьми другого круга, фасона, склада, иных установок. С такими, чтобы почувствовать спазм в горле… Эти встречи надо нанизывать на свою нить судьбы, как жемчужины. Чтобы потом не только соткать свою жизнь иначе, но и суметь наполнить ее богатством души и любовью… Но Кирилл таких не встретил… А вдруг это Иннина очередная выдумка? Мне самой надо приглядеться к нему. Может, она просто попыталась хоть как-то оправдаться передо мной? Неужели в ней проснулось что-то истинно человеческое или опять эксперименты на людях ставит? – подумала про себя Жанна и добавила вслух иронично и снисходительно-уклончиво, наверное, по поводу характеристики Кирилла:

– Каждый крутится, как может. И ведь казалось бы, чего проще – найди сердцевину конфликта, ее источник, сделай упрощенную модель, как в теоретической физике, и спокойно реши эту бытовую проблему. Так нет же, не упростишь, не разрешишь. Не подходят научные методы физики к живым людям. Слишком много неизвестных… И что самое главное, слишком много эмоций, затрагивающих отношения мужчины и женщины… Что лясы попусту точить?

И психологи на конкретные вопросы дают только обтекаемые советы, потому и не идем мы к этим специалистам, не устраиваем у их дверей столпотворения… Не одобряю я Тину, но объясняю ее поведение очень даже просто и доходчиво: есть такой тип жен и называют его «жена-мамочка». Жаль, конечно, что судьба не предложила Тине лучший вариант. С ее добротой она могла бы стать очень счастливой, но этого теперь невозможно ни проверить, ни доказать, ни опровергнуть. Что плакать над разбитым сосудом, если его уже не склеить? Каждой женщине хотелось бы сказать: «Моя семья – праздник, который всегда со мной, она – реабилитационный центр моей души; она – мое счастье». Но мы не идеалисты, философию изучали, знаем, на чем зиждется призрачное счастье. Разумного компромисса между тем, что есть и тем, чего желаешь, достичь удается далеко не всем. И мириться с этим не у всех получается, особенно трудно тем, которые витают где-то в… другом измерении. В семьях часто нет ни правых, ни виноватых. Не разобраться в их перипетиях. Да… со счастьем в них обычно туговато.

– А я боялась, что ты еще, чего доброго, возненавидишь меня. Ведь я сообщила тебе столько неприятных подробностей, которых, ты, наверное, предпочла бы вовсе не знать, чтобы сохранить в своей памяти положительный образ однокурсника. Прости, если задела тебя своей откровенностью. В каждом человеке есть и хорошее и плохое. Помнишь «Даму с собачкой» Чехова? Ведь если разобраться, и он, и она – отрицательные герои. А Раскольников? Да, он страдал. Но и преступление совершил!

– Да ладно, Инна, все это мелочи жизни, ты мне оказала огромную услугу тем, что сообщила о Кирилле. И, наверное, в рассказе много правдивого, даже если твоя версия возникла из заблуждения насчет Тины, – натянуто улыбнулась Жанна. – Память все равно постепенно снашивается, всякая ерунда стирается и остается от человека для людей только то, что он сделал, чем был полезен и приятен. Допустим, его дело, если оно стоило того… А тайны личной жизни пусть остаются при нем.

После минутной паузы Инна продолжила:

– Я не окончила свой рассказ. Кирилл весь тот вечер не шел у меня из головы, что-то не давало мне покоя, я никак не могла настроиться на нужную волну, все переживала из-за своей несдержанности, оправдывала себя сочувствием к Тине, жалела, что не посоветовала Кириллу отпустить недовольство собой, прежде чем начинать жить по-новому. Поскольку я наговорила Кириллу много не совсем справедливого и обидного, я решила поскорее с ним повидаться и принести свои извинения за слишком эмоциональные «выступления». Это нужно было мне самой для сохранения гармоничного баланса в душе.

Но после больницы он сам явился пред очи мои. Ждал у подъезда. Почему-то со страхом и надеждой впился в меня глазами. Я думала, пришел с повинной. Решила поддержать, помочь раскрыться. Сказала ему: «Я вся внимание…» А он стал, запинаясь бормотать что-то несусветное: «Как ни прискорбно, расколола ты мою жизнь надвое и кинула. Увидел тебя и завис. Я допустил роковую ошибку и словно Великая китайская стена выросла между нами, лишив всякой возможности… «А счастье было так возможно», но оно даже не забрезжило… Сам не подозревал, что способен так любить. Совершенно исключал такую возможность».

«Привиделось ему, приснилось это счастье, нафантазировал его себе? Могу поспорить на что угодно, что не давала ему повода для подобных мечтаний», – молча удивилась я речам Кирилла.

«…Я, может, сам себя клеймил и казнил без тени жалости. (Водкой? – мелькнуло у меня в голове.) Потом принял решение и успокоился, раз не мог тебе соответствовать. Любим мы одних, женимся на других, спим с третьими. И в постели-то мы с ними только для того, чтобы лишний раз убедиться в собственном одиночестве. Это по типу: думаем об одном, говорим другое, делаем третье. Одна и та же схема. Это и есть закон жизни, а счастье – лишь исключение из него… Не обстоятельства меня выбирали, я сам подчинялся их жестокой воле». (Кто бы мог подумать!)

Еще сказал, что «устал греться у чужого огня», мол, быстро приедается даже самая самоотверженная забота нелюбимого человека, что среди развалин его жизни сияющим памятником надежды всегда стояла только я. И он пошел бы за мной, куда мне вздумалось бы, доверяя мне слепо и безгранично. Я всегда притягивала его, влекла неудержимо, и он предпочел меня всем женщинам мира. Готов был в лепешку для меня разбиться, потому что во мне была вся его жизнь. И это не обсуждается.

Он даже застонал при этих словах и сморщился, как от резкой боли, весь как-то осел, скукожился. Я еще подумала тогда: «Не нужна мне твоя любовь. Она гроша ломанного не стоит». Но испугалась за него: «Не прихватывает ли сердце?» Потом мысленно отметила для себя без всякой насмешки: «Привирает насчет готовности». От его объяснений в любви в тот момент у меня, наверное, был такой вид, точно я нос к носу столкнулась с живым динозавром.

Еще Кирилл говорил, что каждый сам творец собственных несчастий. Представляешь, мои слова повторил! И знаешь, что под занавес выдал? Конечно, не прямо в лоб, а с загогулинами. Мол, хочу прояснить некоторые обстоятельства… «Я не сразу понял, что меня в тебе поразило, гнал от себя всякую мысль о тебе. Понимал, что недосягаемая, окруженная «ледяной стеной своих совершенств». Сколько раз пытался объясниться, но каждый раз что-то останавливало. Наверное, страх быть осмеянным. Все мерещились твои насмешливые глаза. Поэтому все носил в себе, испытывал жгучую зависть к твоим мужьям. Я был недостоин тебя, недосягаемая моя, но и они все как на подбор не стоили тебя . Прости, что взялся чесать языком на их счет».