Тина

Голос Инны опять привел Жанну в чувство:

– …Спохватился Кир, обнаружив, что издеваюсь над ним, да еще и угрожаю, затрясся весь от злости, схватился за голову и взмахом ладони дал понять, чтобы я замолчала. Потом сделал отсылающий жест кистью руки: мол, тяжело мне, уйди… уйди от греха подальше. Артист чертов. К нему будто неожиданно вернулась студенческая привычка пугать своим поведением преподавателей. Он думал, что я разрешу ему безнаказанно дурить мне голову. Не на такую напал!

Сначала хотела не упустить случая, поставить «артиста» на место, мол, «актерских брызг неавторская речь!» Потом пожалела себя. Испугалась, что вдруг на самом деле его удар хватит, тогда проблем с ним не оберешься. Обеспокоила тревожная изменчивость его лица. На нем то страдание, то отчуждение… Сообразила, что пора уходить, не то могу броситься на него с кулаками. Пришлось задушить в себе «юношеский» максимализм, отбросить жеребячий энтузиазм доверчивой юности, который иногда еще пробивался сквозь «седины» моего возраста, и взять себя в руки. Подумала, что не хватало мне еще сцепиться с Киркой врукопашную. Представляю, как бы я со стороны смотрелась: злая, стервозная, с выпученными глазами. Хотя моя неспособность сдержать в тот момент свой порыв была бы вполне простительной и оправданной, ведь крохотные молоточки у висков давно били тревогу, и на шее угрожающе пульсировала вздувшаяся вена… Я не желала подставлять этому дураку ни левую, ни правую щеки. Я не сторонница цирковых представлений с моим участием, хотя по фигуре – как утверждают злые языки – немного похожа на змею, – дрогнувшим, со слезой то ли от обиды, то ли от грустных воспоминаний, голосом добавила Инна. – Нет, решила я, таких дополнений к нашему с Киром «променаду» я не выдержу.

– Инна, кончай «травить», я устала. Совсем запуталась, пробираясь сквозь хитросплетения твоих «поэтических» картин, – взмолилась Жанна. А сама тут же подумала: «Рассказывает о Кирилле, но высвечивает себя».

– Говори «заканчивай», а то со словом «кончай» у меня связаны другие ассоциации.

– Бандитские или сексуальные?

– Да ну, тебя! Ладно, закругляюсь, совсем чуть-чуть осталось поведать. Не вдаваясь в подробности, коротко доложу.

Перекинувшись с Кириллом парой ничего не значащих фраз, чтобы хоть чуть-чуть сгладить впечатление от ссоры, я ушла от греха подальше. Можно сказать, с неприличной поспешностью, стараясь не выдавать паники, покинула поле боя с досадливым чувством неудовлетворенного, но не одураченного! человека. Да… не сказать, что я была рада той встрече. Думаю, – отвергая все свои сомнения, – такое мое решение в тот момент нельзя было не признать разумным. Чуть ли не бегом припустила прочь, рада была распрощаться. Расставшись с Кириллом, я почувствовала непомерное облегчение. Он орал мне вслед какую-то невразумительную, невнятную глупость, заливаясь своим жутким хриплым хохотом. Взбудоражил всех соседей. Псих потомственный…

Я ощущала смутную тревогу и совершенно непонятную взвинченность и, чтобы унять беспокойство, пошла еще быстрее. Люди бросали на меня сочувственные взгляды, вслед мне неслись громкие шепотки его соседей, а я злилась: тут драма разыгрывается, а они уставились, любопытно им! И все же, признаться, меня поразила острота мимолетной искренности Кирилла. В этот момент опять, где-то на донышке моей души, шевельнулось к нему смутное незваное чувство и имя ему – жалость. Наверное, я, наконец, почувствовала и осознала глубину его горя, и уже не могла топтаться рядом с ним, нагло и жестоко критиковать его загубленную жизнь, пытаясь пресечь поток его «красноречия». Может, именно поэтому и сбежала. Конечно, он сам подтолкнул меня к тому, чтобы я разнервничалась.

Хоть и редко, но бывают у меня подобные вспышки раздражения. Тогда я, чтобы отвлечься и успокоиться, даже позволяю себе пару сигарет и рюмку коньяка. Я таким способом душевные раны зализываю. «Получается, что за сочувствием к Тине я не видела Кирилла? Нет, жалость к нему не покидала меня во время всего нашего разговора, иначе я бы не стала с ним разговаривать. Да и раньше…» – успокаивала я себя, направляясь к своему подъезду.

Да, нелепая, несколько даже идиотская история вышла, если не выразиться покрепче. У меня до сих пор ноги слабеют при упоминании о ней. А Киру, наверное, смысл всего сказанного мной дошел уже, когда я скрылась из виду. А может, наш разговор тут же начисто выветрился из его памяти? Откуда мне знать?

«Похоже, Инна пытается оправдать себя, – презрительно фыркнула про себя Жанна. – Я могла бы сказать ей об этом, но не стану этого делать. Раскаяние – это уже много». И все же пошутила:

– Чудо, что Кирилл после твоей выволочки остался жив.

– Чудо – это по ведомству богословия. Твоя епархия, – неожиданно резко отреагировала Инна, села на постели, облокотившись о стену, и заплела ноги крученой веревочкой.

«Знак сильного раздражения», – отметила про себя Лена.

Жанна после несколько напряженной паузы предприняла осторожную попытку снова завязать разговор:

– И что было дальше?..

– Я подумала, что надо бы взять Кирку за шкирку и отконвоировать к себе домой, чтобы под ногами у людей не путался, ведь рядом живем. Но побоялась препроводить его в свою квартиру, испугалась, что снова разверещится этот злостный нарушитель спокойствия и всех моих соседей растревожит. И что тогда? Отдавать события на волю божью или заниматься устрашением и устранением пьяницы? Потом разбирайся, оправдывайся перед всеми. Весьма вероятно, что все так бы и произошло. Да и сплетни не заставили бы ждать, мол, увожу чужого мужика. А вдогонку им полетели бы другие, еще более заковыристые.

Как в воду глядела, не дошел Кир в тот день до своей квартиры, выпил – много ли алкашу надо! – в драку ввязался, в очередную историю угодил, глупо так вляпался… Случается, что химеры воображения где-то все-таки воплощаются… Со мной не получилось полностью разрядиться, так все равно нашел на кого выплеснуться. Такие всегда находят. Выяснила, что венчала эту историю поножовщина. Печенку ему будто бы отбили и что-то порезали, в больницу загремел. Говорил потом, что грохнулся с лестницы. Черт его знает, может, и не врал. Я отвыкла ему верить. Настроение мое было явно не из лучших. И Тинка опять, наверное, с ним мудохалась…

И незадолго до этого подобная история с ним случилась. Поражала меня его убийственная беззаботность. Ну, пил бы себе дома за милую душу, так нет же, ему компанию подавай, чтобы «гром победы раздавался». Ему, видите ли, в этом деле пособничество дружков требуется, чтобы было перед кем покуражиться. Хорошенькое дело! Мало сокрушений жены. Ему для разнообразия нужны нелицеприятные разборки. Он, как известно, еще в студенческие годы не умел уходить от конфликтов, увязал во всякого рода проблемах. В дурь гнал… Что за мысли копошатся при этом в его голове? Нет числа его порокам...

Инна брезгливо поморщилась, видно вспомнив что-то очень неприятное.

«Опять заведется и, наверное, надолго», – решила Жанна.

– И почему природа сама не выбраковывает такие экземпляры? Как Тина с ним жила? У меня ум за разум заходил от нашего с ним кратковременного общения. На стенку хотелось лезть… Подонок, ухлопал свою жизнь черте на что и еще слезы льет: «Спаси, Тина! Помоги!» Помню его противно раззявленный пьяный рот… – Инна подняла глаза к небу и произвела губами до автоматизма выверенное движение. – Если тебе родители дали жизнь, руки-ноги, приличную голову, так трудись, а если выбрал себе путь гниения, то ни на кого не обижайся и ни от кого ничего не требуй, никому кровь не порть! Конечно, в последней истории я, отчасти виновата, себя не помнила от ярости, – зачастила Инна. – Я ни разу не оказывалась в таком дурацком положении. Но, думаю, Тине мое признание было слабым утешением. Что сделано, то сделано.