Тина

«Крутой замес критики!» – подумала Жанна отстраненно и устало.

«Ты же душу продаешь за рюмку водки. У немцев руки отрубали за воровство, а таким как ты головы сносить надо. Медленно, но верно губишь Тину. Ты же не просто рубец, ты рана несовместимая с жизнью на сердце жены. Нет, я понимаю, любви без жертвы не бывает, человек должен отдавать тому, кого любит. Но счастье редко выпадает даже на долю любящих! А если один из двоих не способен любить… Ушел бы ты, а? Помнишь, как счастлива была Лина без Жорки? Какой покой обрела! Летала!

Боишься остаться без няньки-благодетельницы? Засвидетельствуй ей мое нижайшее… Тебе лестна ее забота? Она не приедается. А кого ты любишь, бережешь, на кого не позволяешь косо взглянуть, защищая кого, даешь отпор? Только обижаешь. Ты же себя любишь, не правда ли? Ха! Мощная яркая индивидуальность! Стержень любой личности – воля. Ты сумел подчинить себе Тину? Тоже мне Наполеон! Любя, она сама идет тебе на уступки, сама сдается. Это еще куда ни шло, но ты не ценишь жену! А человеку необходимо, чтобы его жертва была нужна и оправдана. Ты нисколько не прогадал… не правда ли? – ехидничала я. – И когда это ты, бесчувственный тиран, дошел до мысли, что имеешь право жить, как тебе заблагорассудится, не считаясь с любящей тебя женщиной, ни во что не ставя ее чувства и желания? Парадокс реальной жизни! Слабый, беззастенчиво неблагодарный измором взял верх над натурой более цельной и глубокой, – «ласково» так, через силу, ворковала я. – Давно я исчерпала потребность в общении с тобой. К слову сказать, наши отношения всегда были натянутыми, из-за Тины терпела тебя, а сегодняшняя встреча может окончательно лишить тебя моей дружбы. Представь себе – расстанусь без сожаления. Никому ты не можешь подарить ни счастья, ни добра. Взгреть бы тебя, давным-давно завязал бы. Своей выгоды, дурак, не понимаешь. Хотя… понимаешь… иждивенец чертов. У тебя же к Тине не любовь, а гастрономический интерес. Тут ты, как говориться, всегда в первых рядах… Он, видите ли, так устроен! И теперь у тебя, отщепенца, как говорится, финал один: либо утопиться, либо застрелиться. Финита ля комедия. Долго не протянешь… Он, видите ли, совладать с собой не может! Слизняк».

«А вдруг Кирилл поймет ее буквально? – вздрогнула Жанна. – Нет, он слишком себя любит. Сколько же в Инне накопилось обид на своих мужей и вообще на мужчин, если она так долго и мучительно изливала их на Кирилла?! И сейчас, многократно повторяясь, она продолжает высвобождаться от тоски и неудовлетворенности».

«А Кир мне с испугом: «Тебе было знамение? Ты можешь толковать знаки, которые явил сам… Всевышний? Противясь очевидному, я…»

Что-то в голосе Кира убедило меня, что он не шутит. Я возмущенно перебила его и рассмеялась: «Дурак. Совсем свихнулся. Я усматриваю в твоих словах несомненный факт того, что ты питаешь пристрастие к темным силам. Для полного «счастья» тебе только их не хватало?». Несмотря на раздражение, я пыталась говорить с ним достаточно спокойно и насмешливо.

А Кир забубнил:

«Я не метафорически, буквально. Понимаешь, у каждого человека есть метафизический долг, не связанный с социальными заморочками. Я знаю, каждый обязан не поддаваться негативной среде, куда его забросила судьба, биться с несправедливостью мира. Но мне ни талант, ни трудолюбие не помогают ничего изменить. Никто не может вырваться из сетей рока. Если только обмануть…»

«Это твое отчетливое философское заключение или даже мировоззрение? – недоверчиво и насмешливо протянула я. – «Есть многое, на свете друг Гораций, что и не снилось нашим мудрецам», то, что нам не подвластно? Ну, и конечно: «Над вымыслом слезами обольюсь…» С каких пор ты стал суеверным?» Новую отмазку своей лени придумал? Давно или только сейчас?

«Мистика и суеверие – не одно и то же».

«Мистика это не то, чего нет, а то, что наука пока не может объяснить».

«Это то, что влияет на нашу жизнь, но мы ничего не способны с этим поделать, потому что человек до конца не является хозяином своей судьбы», – упрямо повторил Кирилл.

«Допускаю, что опять пытаешься оправдаться, сваливая свой грех бездеятельности на мистическую силу. Я не верю в рок. Плохие люди гробили мою личную жизнь, но я сама их выбирала. Другие мешали в карьере. Всякое случалось. Но я боролась. А ты сам себе все испортил. Люди, которые не умеют любить утверждают, что любовные да и прочие грешки украшают им жизнь. Какая гадость… У жизни нельзя выиграть в карты. И счастья требовать у Бога не стоит».

«А бессмертия?»

«На Земле или после жизни? Я не понимаю необходимости бессмертия для человека на том свете. Чем он там должен заниматься? По религии там за гранью копится всё хорошее и плохое. Души всех усопших «плавают» в одной биосфере. И ничего уже не изменить. Мы здесь, на земле обязаны жить достойно и остаться в памяти близких людей чем-то хорошим. Когда борешься, стремишься чего-то достичь, тогда и ощущаешь свою суть: хорошая она или подлая. Я хочу жить до тех пор, пока смогу себя обслуживать и делать что-то полезное для своей семьи. А потом попрошу у Всевышнего легкой смерти. Если человек будет бессмертен, то никакого геройства и самопожертвования в жизни у него не будет. Люди не будут жалеть и беречь друг друга».

«Ты права: жить бесконечно больным и издерганным – невелико счастье», – заметил Кирилл.

«Будет ли у них там стимул к занятиям наукой? Каждый для себя сам решит, жить ли ему в умственном благоденствии или червем?»

«Опять у тебя вопросы морали выступают на первый план?»

«В этом твоя загвоздка?»

«У каждого в душе свой демон. Иногда думаешь: невероятно, чтобы всё так повернулось… Но ведь поворачивается! Каждый человек сталкивается с тем, что он… не один, что его кто-то ведет».

«К плохому? Эти мысли у тебя от бессилия и от отчаяния».

«Не мелочись, будь щедра. Скажи уж сразу, что от зависти. Что зависла?»

«В тебе говорит язычество, верования наших далеких предков. А это старая пыльная кладовая. От суеверий до веры далеко... На левом плече ангел, на правом бес-искуситель. Куда повернуть? Так что ли? Еще Гераклит утверждал что-то вроде того: «Человек не может знать своей судьбы и приписывает это внешней силе. А она в нем, в его характере». Представляю себе: сидит на небе бородатый Бог и указывает… Это как-то унизительно для моего сознания и интеллекта…

Разве не может быть нравственности без Бога? Нас некому будет наказывать? Кто станет обрезать нить, на которой висит дамоклов меч наших несчастий? Нельзя в наших мелких делах каждый раз аппелировать к Богу, – возмутилась я. – Возьму на себя смелость заявить, что мы сами себя наказываем и те люди, которые нас не любят. Если есть Бог – Высшая непознанная нами сила, – то Он, прежде всего, творец. И от нас Он требует того же. Бог – это свобода выбора и ответственность за этот выбор перед собой, близкими и обществом. Человек обязан жить осознанно. И это самое главное, что должен понимать каждый. Об этом надо чаще напоминать людям, чтобы не сбивались с пути. Свобода имеет границы, а воля нет…»

«Какая умная! Памятник тебе пора ставить. Перейдем на «вы»? Это твое послание потомкам?» – с усмешкой прервал меня Кирилл.

«Их у меня много и они все давно прописаны в Библии», – серьезно ответила я.

«И в конце твоего заявления – блистательный росчерк пера гения! Я так и представляю витиеватую вязь букв твоего почерка!» – Кирилл не мог не закончить издевкой.

«Тебе память подсовывает только это? – не уступила я ему права последнего слова.

И он сдался. А может Кириллу потребовалось некоторое время, чтобы до него дошел весь смысл нашей беседы, и потому момент, чтобы ответить мне, был им упущен.