Страница 14 из 144
Мне тоскливо, неуютно часами выстаивать в коридоре под неодобрительными взглядами однокурсниц. Я ощущаю собственную никчемность, теряю прежнюю веселость и жизнестойкость. А Василий ни в грош не ставит мое мнение, воду в ступе толчет и доволен. К чему мне эти нелепые пререкания, это топтание на месте? Мы не ходим на культурные мероприятия. Может, он по своей ограниченности и скудости прошлой деревенской жизни не способен предложить мне ничего интересного и, приходя ко мне, заводит одну и ту же пластинку? И я, не желая заинтересовывать его собой, тоже не хочу водить его на концерты и выставки, которых здесь бесчисленное множество, и обсуждать их с ним.
Я устаю от Василия и устраиваю себе притворные перемирия, будто бы соглашаюсь с его мнением по некоторым вопросам, только бы он поскорее ушел. Смертельно надоел! Не уходит, хоть плюй ему в глаза. Ветры чужой печали не достигают его сердца. Садист какой-то. Хоть вешайся… Он испытывает удовольствие, удерживая меня? Темная лошадка… Как бельмо на моем глазу. Тошнит от его пошлых деревенских шуток, мне неприятен его грубый гортанный смех. Поражает равнодушие, граничащее с жестокостью. И тут же говорит о любви… Идиотизм! А я из-за него в своей замороченной жизни покорно пропускаю между пальцев драгоценное для учебы время, часы хорошего общения. Я пытаюсь проникать в читальный зал. Он караулит и не пускает. Не драться же с ним на людях. Я открываю лекции в коридоре, сидя на подоконнике. Он рядом бухтит, не дает сосредоточиться. «Кто ты такой, чтобы за меня решать, чем мне заниматься?» – в бессильной злобе шепчу я.
Как-то потребовала от Василия высказаться достаточно определенно, мол, зачем ко мне ходит, какие виды имеет на будущее? Так назвал мои требования объясниться вздорными, и, как всегда, понес ахинею о любви. Театр абсурдов! Дурочкой меня выставил. Будто я напрашиваюсь… к нему. Я схожу с ума… Он намеренно держит меня в напряжении. Не могу расценить его поведение иначе, как издевательство. С тупым ослиным упрямством преследует меня. Не любовь его гонит ко мне, а что-то вроде собственнического инстинкта. Все его слова – глупый скетч, игра. Чихать мне на его фокусы.
А может, им руководит тайное желание причинить мне страдание? Насолить хочет? Но за что? За то, что не люблю, не поддаюсь. Он хочет меня использовать, и мое упрямство его только подхлестывает, раззадоривает? Он не понимает, что его намерения – сущий бред? Не удастся ему сделать меня своей подстилкой! Если что, я сумею защититься. Ножичек всегда со мной. Ему подмять меня важнее учебы в университете?
Беспомощность перед Василием меня унижает, а ему она нравится? Я по-житейски глупая? Я теряюсь в догадках: Василий имеет на свой и мой счет давно вполне сложившиеся планы или сам еще витает в облаках? Это его стиль жизни или он просто кантуется? Он всю жизнь надеется прожить с нелюбящим его человеком в нытье и брани, полагая, что теперь я от него никуда не денусь? И это его устраивает? Чего он ждет от жизни? Откуда он списал подобный сценарий? В его семье так было?
Почему он никогда не испытывает ни раскаяния, ни гнева, когда мои слова звучат резко? Василий сам толком не знает, чего хочет? Он не стремится понять, не задумывается, не затрудняет себя… мол, чего загадывать? Жизнь сама вывезет. А, может, знает, но не желает прикладывать усилий, чтобы чего-то добиться? Для семейной жизни не созрел? И, похоже, никогда не созреет. Ни благодарности в нем, ни чувства долга. Какой-то он ни в чем не сформированный…
Я пытаюсь нащупать слабые места Василия, чтобы при удобном случае уколоть, зацепить, обидеть. Но не нахожу. Он глух к проявлению чувств. Ни мать, ни бабушка его не волнуют. Не замечала я в нем и проявлений мучительной ревности. Тогда почему же он неусыпно следит за мной, а острого недовольства собой не замечает? Вязкий, прилипчивый, хуже смолы.
Как-то пересилила себя и спросила:
– Комок жгучей боли и стыда не подступал к твоему горлу, когда ты делал свое подлое дело?
Удивился вопросу. Плечами пожал. Другой раз возмутилась:
– Когда же, наконец, сгорит черная кора коросты на твоей душе, и она оголится, и станет чувствительной?
Опять удивился и ответил, как мне показалось, искренне: «Я хороший, я идеальный». О себе у него одни фантазии? Когда у подростков «заскоки» – это нормально, но у взрослого?.. У него нет четкого понимания нравственности, порядочности. Он – странное порождение эгоизма, взращенного на почве неправильной любви стариков? У него относительно себя полностью отсутствует критическое мышление?
Почему я в группе ни с кем не общаюсь? Почему отгородилась? Потребность перестраховаться, обеспечить себе безопасность в мире, который по чистой случайности обошелся со мной так жестоко? Да мне просто стыдно! Приехала учиться, а стала безропотной слушательницей несусветной чуши односельчанина. А почему он сужает собственные горизонты, не общаясь с однокурсниками? Мелькнула неожиданная мысль: «Василия не принимают в свой круг городские студенты! Ему тоскливо в большом городе без старых дружков, обожавших его, не с кем даже поговорить, вот он и приходит ко мне, чтобы скомпенсировать утрату. Только велика ли радость обоим от такого общения? И, тем не менее, когда я, воздев руки к небу, в изнеможении кричу ему: «Уйди! Нарисуй себе на стене человека и выступай перед ним хоть до потери пульса!» – он всем своим видом выражает покорное вымученное страдание, напрашивается на жалость, плачет, что никто его не любит, даже мать. Здоровый детина, а туда же. Но мне становится его жалко.
Не сразу я поняла, что он неплохо играет роль, стремясь разжалобить меня. Ему скучно, а я должна его терпеть? И за какие грехи мне это наказание? Бабушка говорила, что никто не знает, кому и за что Господь его назначает… Ловко придумано. Боже мой! Долбит, талдычит одно и то же… будто начисто забыл, о чем вчера толковал. Оскомину набил… И это вместо того, чтобы заниматься! Может, у него какое-то шизофреническое отклонение?.. Черта лысого в ступе ему не хватает... Раскрыл передо мной всю «широту» своей тупой тухлой душонки, а дальше-то что?
О моей учебе он не думает как, между прочим, и о своей. У меня закралось подозрение, что он совсем не имеет тяги к знаниям. Ему не нравится учиться. Было желание заявить о себе. Поступил, доказал, что достоин, – и все. Считает, что вполне себе прилично смотрится на фоне деревенских дружков? Думает, что теперь сам черт ему не брат? Но это же глупо. Все силы и желания на исходе? Характера на большее не хватает? К ежедневному, кропотливому труду не приучен. И в школе, и в колхозе аврал ему был более привычный. Но здесь наскоком вершин не достигнешь. Раз сумел поступить, значит, умный. Просто лодырь? Этим все объясняется? Почему Василий впитывает только плохое? Потому что оно легче прививается? Трудиться не надо?
Из-за Василия я с трудом успеваю выполнять только задания, не терпящие отлагательства. О пятерках и думать не приходится. Хотя бы не вылететь из вуза. А с его лица не сходит выражение счастливой беззаботности и ничем не подкрепленной уверенности. Но я все равно не оставляю намерения хорошо сдать сессию за счет ночных бдений.
В школе Василию легко давались все предметы. В классе он слыл любимчиком. Девчонки были от него без ума. Никто не замечал, что он лодырь и пустой фантазер. Даже директор школы предполагал, что из него может выйти неплохой человек. Он поддерживал его в стремлении учиться в вузе, дал хорошую характеристику. А я уже тогда очень сомневалась в этих оптимистических прогнозах.
Дни идут, а я все слушаю и слушаю ничего незначащие слова Василия. Разговоры его протекают в том же русле – ни о чем. Злит дикая нелепость моей ситуации. У меня ли не находится достаточных слов для убеждения или у него не хватает ума понять меня?.. Пытаюсь молчать. Настырно заводит… Я день ото дня тупею… Еще я никак не могу перебороть самоунижение, вызванное безвинным, но реальным грехопадением. Оно давит на меня, не выпускает из острых когтей, делает безвольной.