Пять минут жизни

Я подошел ближе, и повариха повернула голову ко мне.

– Вам чем-то помочь?

Мужчина обернулся.

– Должно быть, ты Джим Уилан, – сказал он.

Я кивнул и протянул ему руку.

– Алонзо Уотерс, – представился он, оценивая меня. – Хочешь быть санитаром, а?

– Да, сэр.

– Резюме принес?

Я вытащил из кармана куртки две сложенные вчетверо бумажки.

– Да, сэр.

– Сэр, – со смехом повторил Алонзо. – Слыхала, Марджери?

Она закатила глаза.

– Не слишком-то привыкай.

– Давай сядем и поговорим. – Алонзо подвел меня к пустому столу и устроился напротив меня. – Кофе?

– Нет, спасибо.

– Тоже пытаюсь пить его поменьше. – Алонзо просмотрел мое резюме. – Двадцать четыре года. Окончил Вебстер-Хай, Южная Каролина. Сразу отправился работать в клинику Ричмонда, где и трудился в течение шести лет?

– Да, сэр.

– Почему ты ушел? Или тебя уволили?

– Клиника закрылась. – Я прочистил горло и указал на резюме. – Там на обороте рекомендательное письмо.

– О, точно, вот оно. – Алонзо откинулся назад и прочитал письмо от моего бывшего руководителя. – Ого. Здесь говорится, что ты был «образцовым сотрудником» и он хотел бы, чтобы у него было десять таких же ребят, как ты. – Он сложил руки на животе и посмотрел на меня. – Неплохо, неплохо. Та клиника работала с наркоманами. Как ты там справлялся?

– Нормально.

– А подробнее не хочешь рассказать?

«Не облажайся. Просто говори».

– Я всегда приходил вовремя. Ни дня не пропустил.

Я выдохнул. Ни разу не заикнулся, причем во фразах, где были пять моих худших врагов из числа согласных. «Д», «н», «м», «с» и «ф» всегда доставляли мне трудности, но звук «д» был просто королем их всех. Мое заикание на имени Дорис сводило ее с ума, поэтому она вечно била меня по затылку: «Да говори уже дальше, придурок».

– А как насчет взаимодействия с пациентами?

– Я не особо с ними общался, – ответил я. – Просто делал свою работу.

– Когда-нибудь имел дело со случаями черепно-мозговой травмы?

Я покачал головой.

– Я сам работал во всевозможных учреждениях, – сказал Алонзо. – И в реабилитации наркоманов тоже. Так что скажу по опыту: эти травмы головного мозга – совсем другая история. Наркоманы, по сути, все еще остаются собой. Здесь же не всегда так. У нас в «Голубом хребте» двадцать семь резидентов. – Он постучал по лбу. – Тебе придется изучить их истории болезни. Как правильно с ними разговаривать. Одно-единственное неверное слово может сбить их с толку или привести к срыву. Справишься?

– Думаю, да.

В клинике мне почти не приходилось говорить, за что мне и нравилась та работа. Но решив участвовать в уходе за пациентами в «Голубом хребте», я пытался пробудить свою давнюю мечту – помогать таким детям, как я, с нарушениями речи. Детям, что чувствовали себя глупыми и мучились каждую чертову минуту своей жизни. Мое заикание породило во мне эту мечту, но она умерла вместе с ним.

Кто захочет, чтобы его заикающийся ребенок лечился у заикающегося терапевта?

«Да никто, дубина», – услужливо подсказала Дорис.

– Вопреки местным слухам, – говорил Алонзо, – это не психиатрическая клиника. Никто из резидентов – резидентов, а не пациентов – не попал к нам из-за расстройств психики. Они все здесь из-за травм. В основном несчастные случаи. И все страдают от неизлечимого повреждения головного мозга. Наша работа – помочь им приспособиться к их новой реальности.

– Хорошо.

Алонзо откинулся на спинку стула, сложив руки на животе.

– Почему ты хочешь работать здесь, сынок?

Тысяча профессиональных, но неискренних ответов готовы были сорваться с моего языка, но… застряли.

Я медленно вдохнул и выдохнул правду.

– Я хочу помогать.

Алонзо прищурился, затем посмотрел на мое резюме.

– Ты довольно основательно закопался в той клинике. Чувствовал себя как дома?

«Сделал ее своим домом».

– Почему не пошел в колледж? Хочешь убирать за больными всю оставшуюся жизнь?

Я пожал плечами.

Он поджал губы.

– А ты неразговорчивый парень.

– Да.

– К счастью для тебя, болтливые сотрудники раздражают меня больше всего. – Он протянул руку. – Шутки в сторону, в этом письме говорится, что если я тебя не возьму, то я идиот. Джим Уилан, ты принят.

Я облегченно вздохнул и пожал ему руку.

– Спасибо, сэр.

– Зови меня «сэр» только перед Марджери, – подмигнул он. – В остальных случаях достаточно просто Алонзо. Я дружелюбный парень, но заправляю сложным заведением. У нас тут куча дополнительных правил вдобавок к основным, лишь бы обеспечить жильцам безопасность и комфорт. Нарушение их – это билет в один конец. Ты понял?

– Да, сэр.

– Тогда все в порядке. – Алонзо поднялся на ноги, и я последовал его примеру. – Давай подпишем документы, и выходишь в понедельник утром. В семь часов утра. Нормально?

Я кивнул.

– Я присмотрел дом в Бунс-Милл. Перееду на этих выходных.

– Хорошо, – сказал Алонзо. – Мне нужно, чтобы ты закрыл время завтрака, обеда, физических упражнений и послеобеденного отдыха. Будешь учиться прямо по ситуации. Мы потеряли двух парней одновременно, поэтому мне нужно, чтобы ты схватывал на лету.

– Сделаю все возможное.

Я подписал документы, и мы попрощались.

– В понедельник, в семь утра, – повторил Алонзо. – Ровно.

Я вернулся в фойе. Джулс покинула стойку регистрации, но помещение не было пустым.

Девушка с волнистыми светлыми волосами стояла у стены, изучая картину рядом с кондиционером. Незнакомка была ниже моих шести футов на целых пять дюймов. Стройная. В бесформенных брюках цвета хаки, простой бежевой рубашке и лоферах.

Она оглянулась, когда мои шаги эхом отозвались в фойе. Большие голубые глаза на лице, напоминающем по форме сердце, уставились на меня. Улыбка расцвела на полных губах и осветила ее тонкие черты, а мой чертов пульс зачастил.

– Красиво, не правда ли? – кивнула она на картину. – Как солнце падает на изгиб яблока. Как подсвечивает виноград.

Я подошел и встал рядом с ней.

– Как по мне, просто фрукты.

Она рассмеялась.

– Это и есть фрукты. Суть фруктов. Великолепная отсылка к чему-то настолько простому. Свет, раскрывающий жизнь внутри.

– Ты будто знаешь, о чем говоришь.

– Мне нравится так думать. Я художница. – Ее кристально-голубые глаза, окаймленные темными ресницами, посмотрели в мои. – Ты первый человек, кого я вижу. Как тебя зовут?

– Джим. Джим Уилан.

– Тея Хьюз. Рада познакомиться. – Она взяла мою руку и от души тряхнула. – У тебя добрые глаза, Джим Уилан.

«А ты чертовски потрясающая, Тея Хьюз».

Она указала на картину.

– Но ты небольшой фанат живописи?

Я пожал плечами.

– Тогда что у тебя за любимый яд, образно говоря?

– Музыка, – ответил я. – Я люблю музыку.

Боже, я говорил как идиот. Я – и люблю музыку. Но утонченное лицо Теи просияло еще ярче.

– О черт, я обожаю музыку. – Она засмеялась. – Живопись – мое пристрастие, а музыка – это жизнь. Ты играешь?

– У меня есть гитара… – признался я, а остальные слова умерли на моих губах. Я не собирался говорить ей, что иногда еще и пел. Да ни за что.

– Обожаю гитару, – сказала Тея. – Ты какую музыку любишь?

Я потер затылок, пожал плечами.

– Не знаю. В основном рок. Guns N’Roses. Foo Fighters. Pearl Jam.

Тея склонила голову.

– Забавно, не знаю таких.

– Ты никогда не слышала Guns N’Roses?

Она нахмурилась.

– На самом деле, не знаю… А должна? – Затем Тея игриво шлепнула меня по руке. – Не стыди меня, Джеймс. Я технодевушка. Вот… мои коронные движения припадочной курицы.

Она ритмично задергала головой, и из меня вырвался смешок. Я бы не удивился, если бы вместе с ним вылетело облако пыли и моли. Я позавидовал тому, как легко и непринужденно Тея держится. Никаких сомнений.

Она та, кто она есть.

– Джим?

Я моргнул.

– Ты пялишься.