Вирус

Игорь сверился с записями, которые ему передал оперативник. Согласно служебному журналу регистрации на вход, Мария Сергеева вошла в здание в 7 часов 53 минуты. До кабинета она добралась за четыре минуты, видимо, особенно не торопилась. На камерах видеонаблюдения зафиксировано время прибытия девушки на этаж – 7 часов 56 минут. До кабинета ей оставалось одну минуту.

На видеозаписи также зафиксировано время, когда она зашла в кабинет министра – 8 часов 08 минут.

Согласно тому же журналу посещений, сам министр вошел в здание в 7 часов 27 минут. В свой кабинет, согласно записям с видеокамер, он зашел в 7 часов 32 минуты. Зашел и закрыл за собой дверь. И больше никто туда не входил и оттуда не выходил. Следующим, кто открыл двери кабинета, была Мария Сергеева.

Преступление было совершено между 7 часами 32 минутами и 08 часами 08 минутами. Возможно, с 7:36, если сообщение действительно написал министр, а не убийца. На все про все – тридцать две минуты.

Как убийца проник в кабинет и не попал на запись камер? Как он беззвучно убил министра? Если убийство произошло с момента прихода секретаря, то даже с глушителем она бы услышала шум, значит, убийство совершено до ее прихода, то есть, до 7:56. А это значит, что у убийцы было всего 24 минуты. И где убийца прятался в кабинете, если министр смог написать сообщение? Или министр не переживал по поводу присутствующего человека? Если все-таки прятался, то у убийцы было еще меньше времени, ведь министр в 7:36 написал сообщение секретарю. У убийцы было ровно двадцать минут. Чтобы уложиться в 20 минут, нужно не просто спланировать преступление, нужно его продумать до мельчайших деталей: проникнуть, спрятаться, совершить выстрел, убрать гильзу, стереть свои следы, уйти.

Зачем убивать министра прямо в кабинете? Почему нельзя было сделать это у него дома, на улице?.. Да где угодно! К чему эта демонстрация? Чтобы показать, что убивают не человека, а именно министра? Посыл убийцы понятен, вот только насколько это правда?

И самое главное: как убийце удалось покинуть кабинет незамеченным?

Наташа, 09 марта года

– Мам, а если СМИ об этом напишут? Что мы будем делать? – спросила Катюша.

– Почему СМИ должны об этом написать?

Вопрос был риторическим. Наташа и сама знала, что СМИ напишут, ибо по-другому просто невозможно. Странно, что еще не написали, Наташа проверяла – только сообщения о смерти министра.

Убийство министра юстиции вызовет общественный резонанс, это к гадалке не ходи. Следователи перероют вообще все, что касается его жизни. И их тайная жизнь всплывет. Этого может не случиться только в одном случае – если министр умер, будучи в команде сильных мира сего. Тогда его посмертно могут спасти, тогда могут не поливать позором ее, Наташу, и жену министра не обзовут рогатой дурой и не обсмеют на весь мир. Репутационные риски Наташа оценила давно и знала прекрасно: в случае чего, виноватым Дима не будет. Да, такие прецеденты уже были, когда всю вину свалили на мужчину, но это другая страна, другие нравы. В России любовницы хуже проституток, а обманутые жены – жертвы, но жертвы «в глаза», а «за глаза» судачить будут о рогатой дуре.

Остаток дня дочь провела у себя в комнате, а Наташа отвечала на письма. Она работала из дома, и всем в офисе все было понятно. Она никому ничего не обязана объяснять. Пришло несколько сообщений от друзей, а после ужина, когда Наташа уже проверила уроки у Костика и разрешила ему поиграть в комп, позвонила Маша, ее подруга. Единственная, кого она может назвать своей настоящей подругой.

Они обе были успешными в карьере и одинокими в личной жизни. У Маши не было мужа, не было даже любовника, она жила весьма вольно и не позволяла никому быть рядом с собой дольше, чем бы ей самой этого хотелось.

– Привет, дорогая моя, как ты?

– Привет, Манюня, – ответила Наташа, – держусь.

Вот ведь странное дело. Когда она говорила с коллегами и даже с детьми – ее голос не дрожал, она держала себя в руках. Когда же позвонила Манюня, в горле встал ком, и стало сразу как-то трудно дышать.

– Я закончу через пятнадцать минут и приеду к тебе.

– Не стоит, Маш, поезжай домой, отдохни. Я знаю, сколько у тебя дел.

– Конечно, стоит, – ответила Маша. – Ты чего-нибудь хочешь? Привезти тебе чего-нибудь?

– Нет, спасибо. У меня все есть. Ты точно хочешь приехать?

– Точно хочу, – подтвердила Маша. – И буду совсем скоро.

Наташа повесила трубку и расплакалась. Тихо так, как будто боялась, что ее кто-то услышит. Но кто? Костик? Он играет в игрушку, и вокруг для него не существует ничего до тех пор, пока Наташа не снимет с него наушники и не велит ложиться в постель. Катюша? Она уже давным-давно спит. А больше в этом мире Наташа никому не нужна. Есть только Костик, Катюша да Манюня. Конечно, ей очень бы сейчас хотелось, чтобы Катюша проявила заботу и не отходила от нее, но обманывать себя Наташа не умела. У них не было с Катюшей настоящих доверительных отношений, только показные. Катюша воспринимала мать как подругу, с которой нужно дружить, потому что это выгодно. Ни о каких важных человеческих связях речи уже давно не было. Наверное, было бы лучше, если бы Наташа просто ничего не знала и понимала, что у Катюши есть какая-то личная жизнь, которую дочь с ней не обсуждает, но в остальном они были бы предельно откровенны. А эта показательная откровенность – показательная для них обеих – только все разрушает. Почему Наташа пришла к такому выводу? Потому что она работала журналистом, руководила целым штатом журналистов и понимала, что значит «ядро сюжета», чем оно важно и чем журналистская статья отличается от студенческого сочинения. В статье всегда есть корень проблемы, который вскрывают, объективно разглядывают и рассказывают об этом всем, а не просто фиксируют то, чем этот самый корень прикрыли.

О каких доверительных отношениях между матерью и дочерью может идти речь, когда ни одна мать не вправе смотреть на то, как ее ребенок катится вниз, набирая скорость? Ни один друг не вправе молчать, когда видит такое. А уж тем более мать. А они об этом не говорят. Но ведь что-то нужно сделать! Нужно вскрыть этот нарыв, обсудить это, поговорить, убедиться, что все под контролем, укрепить слабые места и восполнить пробелы… Но нет, не в их случае. Они на самом деле превратились просто в добрых соседей, которые говорят о бытовых вопросах и молчат о том, о чем действительно нужно говорить.

Когда приехала Манюня, Наташа уже выпила порцию виски. Ей страшно захотелось янтарного пойла с сухим льдом, чтобы не разбавлял крепость. И едва первые холодные струйки потекли в горло, она почувствовала, как отпускает. Сжимавшие горло тиски расслабляются, и потихоньку наружу выходит тугой ком.

– Привет, родная, – сказала Манюня, войдя в квартиру. У нее был свой комплект ключей от квартиры Наташи, и она ими воспользовалась. Такая была договоренность – после десяти в гости только со своими ключами, чтобы не будить детей.

Манюня заключила Наташу в объятия и крепко сжала.

– Ты ужинала? – спросила Наташа.

– Умираю от голода, – призналась подруга. – У тебя есть чего поесть?

– Конечно, я же приличная мать, – сказала Наташа.

Слезы, стоящие в глазах, хлынули. Какая она мать? Она просто ничто. Наташа тряхнула головой и ушла на кухню, Манюня пошла следом, помалкивая.

Они не раз говорили об их отношениях с Катюшей, и Манюня знала правду. Она всегда кидалась на помощь Наташе, когда та не могла найти дочь, но исправить ничего, как и Наташа, не могла. Манюня не одобряла Наташин подход и высказывалась по этому поводу неоднократно. Но всегда помогала, когда Наташе требовалась ее помощь. В этом и заключается настоящая дружба, считала Наташа.

– Она опять дома не ночевала? – спросила Манюня, усаживаясь за стол.

– Не ночевала, – подтвердила Наташа. – Но сейчас спит.

– Как обычно? С разбитой мордой? Или что похуже?

Наташа кивнула.

– Не как обычно. Видимо, они давно не встречались, она давно не приходила в таком состоянии. А сегодня опять… Старые вещи, которых я давно не видела, разбитая губа. Хромает. На плече синяк. Ты знаешь, я вчера ездила в клуб…