Страница 18 из 36
— Фото, память, шпайхер! — усиленно улыбаясь и вспоминая все известные ему немецкие слова, сказал (сказала) Виктор, протягивая мемфотоаппарат.
Националист подозрительно смотрел, как к нему подходит толстая иностранная мемтуристка.
— Руссия — карашо! — для убедительности добавил Холодов. — Водка, матрьошка, яйки… Партизанен пух-пух!
— Ну, давай камеру, немчура! — растаял патриотичный Игнатьев. — Только быстро!
— Нет. Пусть он телать фото, — Виктор указал на порожденца. — Нас фместе, аллес цузамен. Фото с русиш мужик.
Националист осмотрел Виктора с головы до ног, и, видимо, не заметив ничего предрассудительного, согласился.
— На фон колеса, — улыбнулся Холодов ещё шире, наивно хлопая подведёнными ресницами. — Гросс колесо. Колоссаль.
Виктор сунул камеру порожденцу и, обняв за талию Игнатьева, начал позировать на фоне колеса обозрения. Националист, ответно обняв Виктора за плечи, нехотя улыбнулся. Но улыбка моментально слетела, когда Холодов прытко залез нему во внутренний карман и выудил мемнавигатор.
— Ты чего, колбасница? — удивился Игнатьев. — Ошалела?
— Спокойно, злой волшебник Густояр! — улыбнулся Виктор накрашенными губами. — Ты имеешь право на один телефонный звонок…
— А ты кто?
— Василиса Потаповна в пальто. Защищаю луна-парк от колхозников.
Националист рванулся, но Холодов продолжал его держать за талию: силовая подкачка не подвела. Со стороны казалось, что похотливая иностранная мемтуристка урвала себе ядрёного русского мужика, а тот усиленно сопротивляется своему счастью. Порожденец не обратил на это внимания и побрёл прочь, забыв вернуть мемфотокамеру.
— Ответь на пару вопросов, иначе сюда явятся ребята, которые погрузят тебя в средневековую Испанию в подвал инквизиции, — надавил на Игнатьева Холодов. — Там ты заговоришь охотнее и быстрее. Знаешь, что такое испанский сапожок?
В отличие от киношных мужественных нацистов этот оказался похлипче.
— Я скажу, скажу! — заорал он на весь луна-парк.
— Тихо, Игорёк! Пойдём в сторонку, а то на нас уже смотрят.
Сладкая парочка, продолжая обниматься, двинулась к ближайшей лавочке.
— Откуда погружается ваша банда? — спросил Виктор.
— Ну… Много мест.
— Ты лично откуда?
Игорёк назвал адрес. Холодов порадовался, что отдел регистрации фиксирует все разговоры. Сейчас там в реале по адресу отправятся оперативники.
— Кто такой Владимир Степанович?
— Это наш руководитель, — робко отвечал Игнатьев. — Я не знаю больше ничего о нём.
— Где у вас находится хистусилитель?
— Не знаю! — лепетал националист. — Честное слово, не знаю. Им один профессор занимался.
— Что за профессор?
— Профессор Воздвиженский из Академии биоэнергоинформационных технологий. Кстати, он может знать о Владимире Степановиче.
Виктор слегка удивился, но не показал виду.
— Воздвиженский? А имя-отчество?
— Пётр Вениаминович, кажется.
Докатились! Холодов помнил профессора Воздвиженского. Тот сидел в диссертационном совете, когда Виктор защищался. Удивительно, как доктор наук ушёл работать в такую одиозную организацию как Академия биоэнергоинформатики, сборище альтернативно одарённых учёных-неудачников, фриков, как их называют. О, времена! Холодов даже расстроился о судьбе отечественной мемористики: доктор наук становится фриком, поддерживающим националистов, кандидат наук — мемачом. Дожили!
— Он нам помог добыть хистусилитель, — продолжил националист. — Мощный. Только я не знаю, где он находится.
— Ничего-то ты не знаешь, — пробормотал Виктор, усиленно думая, где теперь разыскивать и хистусилитель, и фрика Воздвиженского.
Третья часть
Возможность невозможного
1
Поначалу люди удивлялись, мол, как это можно менять в мемориуме события, подстраивая под ту или иную политическую точку зрения. События ведь уже произошли и намертво записались во вселенскую «базу данных». Как бы ни так, возражали мемористы. У материи есть разные формы движения: и движение неживой материи — звёзд, частиц, галактик, и жизнь, и социально-психологическая форма движения — разум. А поскольку отражение есть взаимодействие материальных объектов, то и у отражения имеются аналогичные формы. Если неживые объекты просто оставляют следы — царапины и вмятины, то живые реагируют на окружающую среду более сложным образом. Ну, а сознание — отражение разумной материи — тем более. И социальная жизнь в мемориуме — это не остатки вмятин и царапин, а зафиксированная сумма представлений о мире каждого человека.
Тогда и была открыта ещё одна концепция социальной части мемориума — материализованная суммарная память человечества. Если мы помним, что Ленин — злодей, Екатерина Вторая — нимфоманка, а Жуков — безжалостный и жестокий вояка, тысячами посылающий солдат на гибель, значит, в мемориуме они такими и будут. Разумеется, если так считает подавляющее большинство людей. Если один человек считает Александра Македонского бездарным полководцем, а остальное человечество — нет, то, разумеется, ничего в мемориуме с сыном Зевса не случится. А вот если почти все будут считать его бездарностью, тогда он изменится в бездарную сторону. Хуже, если мнения разделятся примерно пополам — возникнет диссонанс.
Узнав о таком замечательном свойстве мемориума, за дело принялись политиканы. Вначале, проводя различные политические линии, они газетами и сайтами меняли мнение людей, которое тут же проецировалось в мемориум. Но тут один умник изобрёл хистусилитель, с помощью которого можно изменить запротоколированное прошлое, не спрашивая мнения большинства людей. Любой индивидуум может придумать какое-нибудь историческое событие или нового персонажа, а хистусилитель материализует, будто это явление — в головах миллиардов людей. И началось! Теперь каждый вновь избранный президент переписывал под себя не только Конституцию, но и историю. Да что история, когда любому человеку можно было менять у себя то, что раньше считалось неизменным: родителей, место рождения, национальность, расу…
Доходило до смешного. Когда Виктор учился в старших классах, появилась особая группа мемачей — копилефтеры. Они на заказ меняли авторов признанных шедевров, примерно так, как программисты могут изменить создателя-владельца у любого файла. Началось с того, что один известный олигарх попросил поменять у «Войны и мира» автора с Толстого на свою очередную пассию фотомодель Машу. Копилефтеры справились неплохо: удалили раннюю критику на роман, так как Маша якобы написала его в наши дни, заменили Толстого во всех учебниках, словом вызвали цепочную реакцию в мемориуме. Однако они упустили одну маленькую деталь — фильм «Война и мир». Эта киноэпопея бесконтрольно перегенерировалась, самопроизвольно сменила авторство одного Бондарчука на другого, и в результате на свет родился крепенький динамичный боевичок с потрясающими компьютерными спецэффектами в клипово-мелькающем формате. Молодёжи понравилось, а редкие эстеты разбивали от ярости телевизоры и пили вёдрами корвалол.
Смена авторства вошла в моду. Каждому захудалому хозяину ларька хотелось стать автором чего-нибудь эдакого. И вот тут случилась маленькая неприятность: один ушлый товарищ стал автором «Тараса Бульбы». А, поскольку в то время у власти стоял президент-либерал, то автора посадили, припаяв ему антисемитские и шовинистские высказывания в повести. Покумекав, власть решила, что негоже менять авторов у произведений, копилефтеров начали массово отлавливать и этот бизнес постепенно засох.
Профессор Воздвиженский обнаружился быстро. Но Холодов понял, что меморная эпопея ещё не закончилась — профессор тоже находился в мемориуме. Отдел регистрации вычислил, что Воздвиженский погружён в альтерну Академии биоэнергоинформатики. В наше время любая более-менее солидная организация, политическая партия, социальная группа стараются обзавестись собственной альтерной.