Ее величество

– Оставь непотребные мысли. Не слишком ли много ты на себя берешь? Добиваться справедливости, нарушая закон? А как же взвешенные решения? Ты же не… с придурью. Ты из тех, кто черпает идеи из области подсознательного? Я тоже знаю людей с худшей стороны, но… Месть – удел слабых. Озлобленный человек жалок, – не осталась в стороне Жанна, всерьез восприняв слова Инны.

– Я не могу делать гадости даже врагу. По-твоему, я мягкотелая?

Жанна не сразу, но ответила Ане:

– Любовь в тебе сильнее ненависти. А вообще-то каждый человек другому не друг и не враг, а учитель. У всех мы чему-то учимся.

Ее слова не возымели на Инну нужного действия.

– Любовь бывает разная. Иногда к ней добавляются такие огнеопасные примеси! Только в критической ситуации себя и познаешь. Собрать бы Эмме в кулак весь гнев и ярость, которые накопились в ней за годы совместной жизни и… Однажды гнев может сам выплеснуться наружу – и тогда такое проявится!.. Я бы подписалась под этим. Меня, конечно, нельзя назвать воплощением доброты... Особенно в мыслях... Но в мужей я бросала сковородками.

– Нетрадиционная трактовка собственного «образа»! Малость передохни и давай бегом вдогонку за своей «очень интересной» идеей. Договаривай, раз уж начала признаваться, – рассмеялась Жанна с затаенной недоброжелательностью.

– Перебьешься.

«Абсурд какой-то, – молча пожала плечами Аня, ничего не понимая. – Жертва и палач в одном лице? Возможно ли? Опять Инка нас заводит? А в Федоре зло сильнее добра. И если бы не трусость… Но он в этом не признается даже себе. В первую очередь себе».

– Спасибо за понимание. Уважила. Я довольна исходом беседы. Думать и делать – не одно и то же.

И ты упускаешь из виду одну немаловажную «мелочь»: Эмма любила Федора, а «любовь – имя всех добродетелей», их основа.

Инна не нашлась, чем ответить Жанне и повернулась к Лене.

– Я не представляю Эмму бесхитростной, безответной, смиренной, – сказала Лена. – Гордая осанка, прямой, открытый, честный взгляд. Может, уверенность у нее только внешняя? Может, и Федор страдает от мучительного раздвоения?

– Откуда быть раздвоенности? Федька не берет в голову чужие проблемы. Своей мягкостью и беззащитностью Эмма потворствовала низменному тщеславию мужа и торжеству всесильного, уверенного хамства, что, собственно, и сгубило их отношения, – жестко заявила Инна. – Ей надо было унижать его, попрекать в несостоятельности, он бы и притих. А она щадила его мужское самолюбие.

– Рисуешь образ… дьявола. Вряд ли этот метод помог бы Эмме укрепить семью. Они еще больше отдалились бы друг от друга. Да и не смогла бы Эмма с ее интеллигентностью… Опять Эмму обвиняешь? Даже в ее доброте усмотрела причину несчастья их семьи. Муж – скот, а наказываешь жену? Великолепно! Это в русских или в восточных традициях? – рассердилась Жанна.

– Кому служила! – горько вздохнула Аня. – Но ведь не сдавала своих позиций. Как такое можно вынести? Раз на улице увидела Эммин взгляд, полный униженной муки и растерянного недоумения. Я сама себе не поверила. Не рискнула подойти, побоялась, что не ко времени будет мое появление.

– Уверяю тебя, Федька в Эмме, как в женщине не нуждался, потому и не замечал. Его увлекало разнообразие. Ему нравилось быть постоянно влюбленным, хотел, чтобы его завоевывали, звали, восхваляли…

– Не очень повзрослел городской избалованный мальчик. Всё продолжает играть. Для него до сих пор жизнь чуть-чуть «не взаправду», понарошку, – сказала Аня.

«Иногда и помолчать бы невредно. Правда часто делает больно», – грустно подумала Лена. Ее доконали стоны подруг.

– Есть такие мужчины, которых одновременно ненавидишь и обожаешь, презираешь и любишь, – сказала Жанна, как бы для себя, но вместе с тем достаточно громко, чтобы Инна ее расслышала.

«Жанна не так проста, как себя выставляет. В ней бродят до конца неусмирённые чувства», – подумала Инна и задумчиво произнесла:

– Нельзя всё сводить только к тривиальной морали. Жизнь намного сложнее. Первой детской влюбленностью лучше всего переболеть в школе, но пораньше, пока всё еще происходит на уровне взглядов и вздохов, тогда взрослая любовь станет восприниматься совсем иначе, легче, что ли, потому что мужчины уже не кажутся такими идеальными и притягательными. Вот что такое влюбленность? Это состояние измененного сознания. Высокий накал чувств, ошеломительное ощущение полета, яркость красок… когда розовые мечты мешают разглядеть человека. Желание видеть, общаться перекрывает все мыслимые и немыслимые резоны.

– Своим умом дошла или опять позаимствовала? – это Жанна, прервав Инну, прошептала, как прошипела, чем несколько покоробила Лену.

– …Для таких, как Федор, слово «негодяй» звучит как похвала. И незачем с ними поганить свою жизнь, – категорично заявила Аня. – Тратить жизнь на ненависть неразумно.

– А на обиды? Как я тебя нокаутировала?

– Мне кажется с ненавистью проще справиться, чем с обидой. Ненависть кратковременна, – ответила Аня Инне.

– Кому как. А если она в крови… – подмигнула ей Инна.

– Ты на что намекаешь? Мне вспомнилась фраза, часто произносимая в нашем доме моим дедом Никитой Моисеевичем, когда я была маленькой и у меня еще была семья: «Не надо сопротивляться, надо не сдаваться». Она подразумевала все решать по уму, без насилия и, что бы не случилось, тянуть и тянуть свой воз проблем и забот, – спокойно сказала Аня.

– Если воспитываешься вне родной семьи, на одной генетике родового характера не сформируешь. Нужна среда, культура, религия, в конце концов. Ну что мне тебе рассказывать. Взгляни на свою жизнь.

– Я недостаточно подкована, не знаю тонкостей жизни моих предков, но достоинства по возможности стараюсь не терять. Для меня это основополагающее качество, – отрезала Аня. – Да, я ухожу от людей, которые пытаются меня унизить, обхожу острые углы, но если за что берусь, то не сворачиваю с пути. И какие бы мне препятствия ни ставились, довожу дело до конца. Это я в себе уважаю.

Инна не стала возражать.

А Лена, на короткое время очнувшаяся от полусна, снова начала клевать носом и уже не пыталась понять сути разговора подруг.

– …Прикипела к бабнику – не отдерешь. А он только кровь ее пил. Кровосос, – раздраженно сказала Инна.

– Может, мозг Эммы так устроен, что сам память на плохое отшибает? – предположила Аня. – Есть люди злопамятные, а есть те, что не очень.

– Это было бы здорово – уметь забывать плохое. Встретила я недавно одну знакомую, которая училась курсом ниже. Она за пять лет учебы ни в одной компании не побывала. Верность своему жениху доказывала. Университет, библиотека, магазин, комната в общежитии – вот и весь маршрут ее перемещений. Она даже в мыслях хранила ему верность! Я завидовала их любви, рисовала в воображении ее принца. А встретив через много лет, конечно, сразу спросила, счастлива ли она в личной жизни? Та глаза в сторону отвела, – нервно и напористо продолжила Инна, негодуя из-за того, что Аня прервала ее, не выслушав до конца. – Он ей без зазрения совести лгал, а она верила. И потом спускала ему... Тоже всё плохое забывала? Такого удовольствия я бы этому паразиту не доставила, посчиталась бы с ним, всё припомнила. Такого бы шороху навела! Я всегда играла на опережение, и наносила удар первой. И знакомой посоветовала так вести себя. Видела их вместе. На вид обычный зануда. А она шла рядом с ним с опрокинутым лицом. Оно было как символ боли и печали, оно оплакивало свою любовь! А я взбесилась. До сих пор не могу забыть этого мерзавца.

– Тебе либо все, либо ничего, – прокомментировала Аня пылкое заявление Инны. И подумала: «Хвастунишка-зайка! Скромность никогда не была отягчающей чертой твоего характера».

– Инна, опять перегибаешь палку, переусердствовала. Так бы и швырнула тебе в голову… твои же угрозы. Припаси свою злость для более изощренных слушателей. Мы ее не оценим по достоинству, – безрадостно улыбнувшись, посоветовала Жанна. Ей очень не нравилось направление их разговора. И она попыталась пошутить: