Ее величество

– Противно приспосабливаться, – заявила Аня.

– Надо, если любишь и хочешь иметь нормальную семью, – ответила Жанна. – Уступать можно и нужно, но до определенного предела.

– Ладно, поверю на слово. А в чем слабость мужчин и женщин? – задала риторический вопрос Аня.

Диссертацию на эту тему Жанна защищать перед Аней не стала, к Инне повернулась.

– Нас всех в школе воспитывали лозунгом: главное для человека – преданность своей стране и своей семье. Но некоторые – не будем называть их имен – плохо учили уроки. Как на духу скажу: я тоже, – рассмеялась Инна.

– Мне ничего не остается, как согласиться с тобой. – Это Жанна воспользовалась расслабленным состоянием Инны, чтобы лишний раз ее задеть. Подловила.

Инна внутренне взвилась, но сумела подавить в себе обиду и сделать вид, что укол Жанны не коснулся ее самолюбия.

А та продолжила:

– Расскажу о товарище моего мужа. Как-то он мне сказал: «Я преклоняюсь перед женщиной, но это не значит, что я ставлю ее наравне с собой». Я возмутилась: «Почему? Вы с женой оба учителя, но у нее больше достоинств как педагога, чем у тебя. Ее уроки на порядок интересней. Она умней и энергичней. На чем держится твое непонятное тщеславие и странный снобизм? Только на том, что ты мужчина? А в чем они проявляется? Ты лучше жены справляешься с делами во дворе и в огороде? Не думаю. Я не жена тебе и не стану попусту хвалить. В постели ты ярче? Так это функция парная, в ней оба задействованы. Высота и острота ощущений жены в большей степени от тебя зависит. Но этого все равно мало для уважения. Гонор у тебя глупый и необоснованный». А ему и сказать нечего. Не понимал, что жена во многом терпит его, за неимением лучшего. Может, он специально возвышал себя в своих глазах, чтобы чувствовать уверенней? Хорошо, что мой Коля не такой.

А другой наш товарищ вынуждает жену сидеть дома, но не уважает и не ценит ее, мол, что от нее, домохозяйки, ожидать интересного. Убийственная логика! Ну ладно, если бы она сама не хотела работать.

– Почему женщины жалеют никчемных, неудачников, слабаков, окружают их любовью в некотором смысле даже большей, чем нормальных, достойных? Зачем изливают на них переполняющую их нежность, жизнь им без остатка отдают? Так вести себя им подсказывает подсознание? Мне кажется, в этой любви нет ничего сексуального. Например, ни один из трех мужей Лили не заслуживал ее любви. Они мизинца ее не стоили. Чем притягивали? – совершенно искренне удивилась Аня. – Ну, я понимаю, когда так любят беззащитных детей.

– За неимением лучших объектов любви Лиля брала никудышных в надежде перевоспитать их своей любовью. И превращалась в мамку-няньку. А мужья не ценили, предавали, – резко отозвалась Инна. И Федор так ничего не понял в любви Эммы.

– Ты же нравственно здоровый человек, вот и не догоняешь… отчего так бывает. Больной больного лучше понимает, – хитро подмигнула Ане Жанна. – Прими как данность и успокойся.

– Догадка осенила? Подсластила мне пилюлю! Не поняла я твоих намеков. Тоже дразнишь, выворачиваешь мне душу, прикрываясь грубой лестью? – обижено покачала головой Аня.

– Ты не в себе. Поостынь малость. – Инна не хотела углубляться в суть вопроса. Ночью мозги плохо работали. – Понимаешь, слабые люди не выносят добрых и сильных, завидуют, вот и гадят им по мере возможностей. Именно поэтому в поисках приключений Федька как бабочка с цветка на цветок бездумно перелетает и трубит об этом направо и налево. Собственно, он и сам не знает, что ищет. Бывает, что человек придумает себе нереальную мечту и всю жизнь ею болеет. Иногда скудность фантазий помогает ему избежать разочарований. А Федьке просто понравилась такая жизнь. Образ своей женщины он так и не сформировал. Что он олицетворяет? У него они все разные. Кулаки чешутся. Вот бы посчитаться!

– Триумф мстительности? – откликнулась на угрозу Инны Аня.

«Ох уж эта твоя, Инна, вызывающая изумление однобокая откровенность. Выложила все как на духу. Ну ладно бы еще с оттенком «уважительной» самоиронии, а то ведь в лоб и как-то по-бабьи примитивно», – передернулась Лена.

– Реальная жизнь придавила Эмму. В ней осталось только чистое чувство скорби, – сочувствуя, поежилась Жанна.

– Еще мучительная жалость к себе и брезгливость к Федору, – добавила Аня. – Наша непонятная метафизическая тоска, возможно, имеет корни… в безответственности, лени и непостоянстве мужчин?

– Похоже на то, – сказала Инна и будто печать поставила.

– Лозунг семидесятых: «Берегите мужчин!» Федор воспринял слишком буквально, – с неожиданно грубым вызовом сказала Аня.

– Ему было на кого свалить все заботы. И стала Эмма по его прихоти сама себе швец, жнец и на дуде игрец, – подтвердила ее мнение Жанна.

– Что толку попусту распинаться? Выживают более наглые и аморальные – вот ведь в чем фокус-покус, – с неопределенной интонацией пробурчала Аня, похоже, отвечая на какие-то свои не оптимистичные мысли.

– Самое трудное – это одиночество вдвоем, рядом с совершенно индифферентным человеком.

По лицам подруг Лена поняла, что попала в самое больное место для многих женщин, в их общую беду. И она пожалела о своих словах.

– Общеизвестно, – согласилась Аня, чтобы обратить на себя внимание.

– Федор счастлив сам, а нас интересует счастье всей семьи и прежде всего детей, – сказала Жанна и подумала: «С возрастом у многих из нас появилась привычка говорить лозунгами, штампами, фразами от авторитетов».

– Знаешь, как Вуди Ален объяснял, в чем отличие комедии от трагедии? В комедии люди находят в себе силы справиться со своей бедой, а в трагедии – нет. – Инна попыталась уйти от учительской назидательности Жанны.

– Не всем даже очень хорошим и умным людям это удается, – печально вздохнула Аня. – С глазу на глаз Эмма мне так и говорила: «Подкараулила меня злая судьба. А за что?» И ее большие кроткие глаза темнели и тускнели, будто налетом печали покрывались. Я забрасывала ее вопросами, пыталась во всем разобраться, чтобы помочь. Да куда там… А она отшучивалась, мол, твое дело предлагать, мое – отказываться. Говорила, что счастье это всего лишь паузы между несчастьями. А я отвечала, что мы сами должны стремиться так жить, чтобы эти паузы были как можно длиннее, что точку опоры надо находить не в прошлом, а в будущем. Хотя после пятидесяти какое будущее?

– Настоящее понимание жизни приходит только с годами. Вон японцы… – попыталась встроиться в разговор со своим мнением Жанна.

– От обид трудно отказаться, они в кровь и в плоть въедаются. Нам бы наш нынешний ум и опыт да в молодые годы.

– Ну, не знаю. Мне кажется, мы, девчонки, в двадцать лет четко представляли свои желания. Просто они не совпадали с желаниями мужчин, которые нам доставались, – возразила Ане Инна.

– Мы были умными, но не мудрыми. «Главный дежурный по стране» – юморист Жванецкий – четко выразил эту мысль: «Умный человек выкручивается из ситуации, в которую мудрый не попадает», – напомнила Лена. – Нельзя жить одними обидами. Их лучше вообще отсекать.

– А если карты легли иначе, чем мечталось? – лицо Ани померкло в откровенной грусти. – Помню, первое время Эмма имела вид совершенно несчастный, подавленный, растерянный, обиженный, ходила как в воду опущенная. Во всем ее облике сквозила смертельная усталость доведенного до предела человека, уже не ждущего от жизни ничего хорошего. Она являла печальное зрелище женщины, внезапно и непоправимо утратившей смысл жизни, и была прямо-таки олицетворением скорби. Может, ее терзало чувство вины перед детьми? Или к Федору стала испытывать стойкое отвращение? Отсюда полное разочарование и депрессия. Красивая, успешная! Откуда быть низкой самооценке?

– От излишней скромности. Она у нее из детства, – определила Жанна. – Одна моя умная, образованная знакомая была настолько потрясена тем, что от нее ушел муж, что в сорок пять лет превратилась в старуху. Не смогла справиться с обидой. А муж на самом деле ее не стоил. Она его выучила, на прекрасную работу устроила, а он получил все, что хотел, и ушел к женщине попроще, где чувствовал себя гоголем, хозяином положения. Моя знакомая своим похоронным, безнадежным видом сама себе все портила. Могла бы еще раз замуж выйти. При любых обстоятельствах надо ходить с гордо поднятой головой. Мужчины не любят как в воду опущенных женщин, при виде которых у них создается впечатление об их полной неспособности к чему бы то ни было.