Ее величество

Некоторые мужчины обвиняют нас, чего-то добившихся своим каторжным трудом женщин, в жёсткости, утверждают, что изысканная бессердечность стала символом женской независимости. Это далеко не так. Всё зависит от того, какие мужчины поперёк нашего пути становятся. Один даже обозвал меня «бизнес-Кармен». Мужское начало в нас поднимает голову и требует уважения поневоле. Может, это и плохо, только процесс не остановить. Не дают нам мужчины оставаться нежными. Без сильной воли нельзя противостоять всем напастям, обманам и подставам. Нам приходится быть стойкими, иначе конкуренты сожрут с потрохами и не подавятся. А они ещё и подшучивают, мол, «только критические дни напоминают вам о том, что вы женщины?»

Был бы рядом со мной стоящий мужчина, может быть, он шуганул или вообще вышиб бы этого паразита из кресла, и я с радостью вновь приняла бы приятное женское обличье. Но в помощники мне напрашиваются только нахлебники и приживалы. В основной массе своей я их быстро выпроваживаю. А иногда с боем. И всё же ещё жива оборотная, внутренняя сторона моей души, которая не даёт мне озлобляться, звереть, затачиваться на одно – на достижение прибыли, обирать своих работников и клиентов. В наши бурные времена многим не хватает простых вечных истин – я о молодых говорю. Они, эти истины-заповеди, у них сейчас не в чести. Может, поэтому я считаю: «лучше меньше, но надёжней». Зачем завистников плодить? Они за превосходство по головке не погладят. В один миг обрушат всё, что выстраивалось мною годами. Теперь ты представляешь себе простого предпринимателя перед лицом этих диких обстоятельств? То-то и оно.

И ещё один важный момент. Я никогда ни у кого не одалживаю денег. И у государства не беру взаймы. Такой у меня жесткий принцип – рисковать только своим капиталом. Думаешь, на воду дую? Да. Поэтому и не проигрываю последнее время, сумела вписаться в структуру, отвоевав себе жизненное пространство. Ещё, наверное, женская интуиция выручает. Часто бывает, что ощущаю приближающуюся неприятность. А почему такое происходит – не знаю. Это не поддаётся «прочтению» и пониманию. Просто чувствую, грызёт меня что-то и всё. Естественно, начинаю искать причины и принимать меры. Как-то банк поменяла. А предыдущий через месяц обанкротился. И плакали денежки у тех, кто в нём остался.

За эти годы и неожиданные взлёты случались, и падения. Конкуренты то взвинчивали цены, то опускали, пытаясь меня разорить, потом снова вздували их. Часто страх ошпаривал нутро горячим паром. Понимала, что иногда пулю в голову могла схлопотать за несговорчивость. Вне всякого сомнения, жизнь преподавала мне уроки то жестокости, то абсурдной терпимости. Хорошие договоры никто не спешил давать. А перебивать и отнимать я не умела и не хотела. Впаривали мне поначалу, как охламону, всякую ерунду, предлагали сомнительные связи, пытались втягивать в липовые предприятия за обладание квадратными метрами. Вела борьбу ни на жизнь, а на смерть. Но, разъяренная очередным коммерческим поражением, не сдавалась. Уходила обманутая, пусть даже в мелочах, на прощанье со всей силы лягнув дверь. Душил беспомощный гнев, кипела обида, но преподанный урок запоминала на всю жизнь и начинала искать новые связи. И каждый раз это была новая баталия. Многие не платили за выполненную работу, потому что я верила слезным обещаниям. Потом были бессмысленные суды... Некоторые по привычке требовали отстегивать… Борьба за договоры – самый сложный аспект в моей работе».

«В НИИ принято говорить «договора». По типу Мурманск, а не общепринятый Мурманск», – напомнила я Алисе. Она, усмехнувшись, кивнула.

«До сих пор приходится надевать разные маски – это надёжное средство высвобождения или сокрытия личности, – представляться белой, мягкой и пушистой, бросаться комплиментами, метать бисер перед нужными людьми, опять-таки терпеть заносчивость чиновников – у них же там гад на гаде сидит и гадом погоняет! – стоять перед ними на цырлах. А самой в то же время делать шаг влево, шаг вправо, хамить конкурентам, предотвращая их подлые выходки, остерегаться нового рэкета. Что там ни говори – это такие дополнительные моральные нагрузки для меня, идеалистки, взращённой при социализме! Работа руководителя предприятия – гонка, работа на износ: ни выходных тебе, ни праздников.

Мужчины не щадили меня, особенно молодые. С ними тяжелей всего. Они смелы, раскованы в общении, свободно называют вещи своими именами, насмешливы, абсолютно несентиментальны. С ними совсем по-другому приходится выстраивать отношения. У них иное мироощущение, новые принципы отношения к жизни. И вокруг них сплачивается такая же истовая компания. Их доминанта – деньги. Нравится это мне или нет – их не волнует. Я, стыдно признаться, побаиваюсь их. Такие типчики и к физиономии приложиться могут. И, если это возможно, я уклоняюсь от взаимодействия с ними, стремлюсь ускользнуть от их нахрапистого давления. Учусь у них. Смешно, согласись? А что поделаешь?

Когда друзья упрекают меня в излишней щепетильности в вопросах бизнеса, я им обычно отвечаю: «Сами попробуйте покрутиться. Критиковать всегда легче, чем самим делать». Жизнь перевернулась с ног на голову, но она продолжается. Много чего пришлось пережить, но это стоило того. «В конце концов, – убеждаю я себя, – через это сейчас не по своей воле проходят все те, кто, не имея мохнатой лапы, стремится наладить пусть небольшое, но настоящее производство, чтобы выжить самому и дать работу ещё нескольким десяткам людей».

Компьютер имею. Собственные технологические программы делаю. Вот чем похвастаться не могу, так это знанием языков. Мой немецкий оставляет желать лучшего, а минимальный английский я освоила, работая на компьютере. Это подкашивало меня сильно. Дочку припахала. Сначала она на подхвате у меня была, теперь выучилась: и в языках, и в экономике сильна. Я хотя и не сразу, но поняла, что означает для некоторых современная фраза, что «человек определяется тем, что у него можно отнять – у одного орден, у другого возможность работать, а у кого-то деньги», – и выдержала-таки и соперничество, и прессинг, и противостояние.

Легче стало, когда обозначились основные направления развития страны. Наступило странное зыбкое спокойствие, похожее на стабилизацию. Но до сих пор не покидает чувство, что меня пытаются надуть все кому не лень. Может, когда-нибудь и справятся с коррупцией или хотя бы хвост ей прижмут. Ведь, как было принято по-марксистски утверждать в старые добрые времена: «нарастание внутреннего конфликта неизбежно, что, собственно, и приведёт к необходимости борьбы». Мы употребляли, но не понимали эту фразу, пока на своей собственной шкуре не почувствовали её жестокую силу.

На жизнь не обижаюсь, не ною. В детстве мама говорила мне: «Не тони в слезах, не падай духом. Оглянувшись назад, задумайся: сколько лишней муки ты создаешь себе самой преждевременными волнениями. Не помогут тебе страхи. Каждая пролитая слеза отнимает силы, а каждая побеждённая беда – возводит человека на новую ступень возможностей. Приведи в порядок свой внутренний мир, как приводишь в порядок свою внешность. Меньше думай о себе, больше о деле». Потрясающе мудрой была. Я хорошо запомнила её слова, но всё равно непрестанное соприкосновение с людьми, с их порывами злости и отчаяния, с их горем и слезами очень утомляет меня. Да и у самой обидные проблемы случаются. Обучаешь, воспитываешь человека, а он, получив крепкую базу знаний и практику, в другую, более крупную фирму уходит, где платят больше. Прессовать, доставать, заставлять вернуться? Нет, конечно. У каждого должна быть свобода выбора. Люди ищут себя. Это естественный процесс. Только от понимания ситуации мне не легче.

Многое у человека зависит от уровня его ожиданий. Я знала, что никто не подготовит мне место под солнцем, не надеялась получить всё и сразу. Понимала, что никто ничем мне не обязан, что самой необходимо заставлять реальность поворачиваться ко мне значимой стороной или придётся приспосабливаться, поэтому была терпелива и вкалывала первое время по-чёрному. Переживала, конечно, неудачи, но относилась к ним философски, мол, такова теперешняя жизнь. Советские пряники кончились, и это надо понимать.