Ее величество

– Но только не там, где я теперь живу! О, эти взятые с потолка истины. О, это «великое противостояние» полов, профессий, мнений! Эту тему лучше не трогать, как теперь говорят, не педалировать, – сохраняя невозмутимый вид, высокопарно возвестила Инна.

– Хорошее у нас растёт молодое поколение: не пустое, ищущее, сострадающее. Я о внуках. Чаще напоминайте юным: «Любите, берегите друг друга, жалейте. Живите с добром и радостью. Жизнь у нас одна. Её можно только укоротить, но никак не продлить», – как бы подводя итог сказанному, не открывая глаз, произнесла Жанна.

«Разворошили душу. Завели свои шарманки, одно и то же мусолят. Педагоги, черт возьми! Вцепились друг в друга, спелись! Повторение – мать учения», – устало подумала Инна.

«И алкоголь не добавил девчонкам оптимизма, не смыл горести и тревоги. Напротив, сделал их выпуклее, ощутимее, весомее. И Аню не оставляют заботы ни днём ни ночью. Собственно, у кого что болит, тот о том и говорит. И Инесса туда же. Нашла башмак по ноге, – удивилась Лена, сетуя на неудачные попытки уснуть. – Все-таки мы, педагоги, несколько занудливы. Мало в нас естественной лёгкости. Мы находимся под гнётом своих педагогических воззрений и даже на отдыхе не можем от них отключиться. Они въелись в нашу плоть и кровь, и мы все жизненные проблемы рассматриваем и оцениваем под этим «тупым» углом зрения. А может, такие разрядки иногда нужны даже мне? Инна вспоминала, как Катюшка, пообщавшись с подругами на одной из таких вот встреч, исповедовавшись перед ними, будто очистила организм от скверны… и приостановила развивающуюся в ней болезнь».

У Лены нещадно заломило в висках. Она крепко сомкнула набухшие усталостью веки и погрузилась в чёрно-бордовую пустоту, прорезаемую странными мелкими густыми вспышками-искрами. Первые признаки катаракты…«Из-за нарушения режима сегодня лихорадит хорошо отлаженный механизм моего организма?.. Какая я стала квёлая! Чувствую себя так, будто меня сквозь строй прогнали. Боль в позвоночнике и глаза третирует? Сегодня не мой день», – внутренне сокрушаясь, простонала она. «Обязан донести до вас, что это сильно скажется на зрении. Качество глазного дна операцией не поправить. Надо следить за своим здоровьем, а вы все о других радеете». – Так совсем недавно врач посвятил меня в эту печальную тайну. – Хотя бы не так скоро, иначе не останется смысла жить... Это только первый… тот самый сигнальный звоночек… Теперь прежде чем за что-то браться, на что-то соглашаться, надо всё тщательно обдумать, оценить: справлюсь ли, не подведу?»

Лена постаралась взять себя в руки и подавить внезапно нахлынувший панический страх. Но её тело вдруг заледенело так, что даже пожелай, она не смогла бы пошевелиться. «Пройдёт, не в первый раз», – промелькнуло в её сознании, и она погрузилась в темноту.

Инна сама страдала такими же приступами, поэтому сразу поняла состояние Лены. Она выжидающе прильнула к ней, готовая в любую минуту сорваться с места, чтобы проявить положенную при этой болезни бдительность: подать лекарство, конечно же, всегда находящееся на всякий пожарный случай в Лениной сумочке вместе с запиской рекомендательного характера для врача или любого небезразличного прохожего. Она настороженно склонилась над подругой и долго смотрела на нее, словно силясь оживить её мощью своего желания. Веки Лены вздрогнули. Инна расслабилась.

– Принести тебе горячую грелку? Мне помогает. У тебя с собой? – спросила она.

Лена утвердительно кивнула и сказала устало и расслабленно: «У меня сложилось впечатление, что виртуальный счетчик времени сегодняшней ночи отсчитывает часы в соотношении один к десяти. Будто лента времени скользит по каким-то совсем другим законам».

Лена прислушалась. Аня с Жанной беседуют.

– …Влюблены были до глупости. Присягали друг другу на верность. В этом угадывалась какая-то возвышенная романтичная тайна. Детьми были. Хотелось иметь рядом близкого надежного друга, чтобы посвящать его в свои мысли и планы, чтобы пожаловаться... Долго ещё пестовала я свою первую любовь. Она укрепляла, освещала жизнь, не давала скатиться на скользкую дорожку... Только нет в жизни ничего прочнее и надёжнее своей собственной непреклонной воли. Время развеяло горечь утраты. Может, то не любовь была, а неугасимое желание радости и счастья.

Аня печально вздохнула. И все же легкая улыбка скользнула по её лицу со следами ещё невысохших слёз и нежно его осветила.

– А если поподробнее! – негромко, но задорно вскрикнула Инна.

– Все-то тебе расскажи-доложи! Выудишь, что хотела узнать, а потом станешь насмехаться. Вздорная ты особа, – беззлобно отмахнулась Аня.

– Другие бы раззвонили по секрету всему свету, – непонятно на кого намекая, спокойно ответила Инна. Наверное, безадресно, лишь бы что-то сказать, чтобы за нею осталось последнее слово.

– …Мне Галя рассказывала: «Юмористы в своих интермедиях часто посмеиваются над тем, что жены отказывают мужьям по причине головной боли. А ведь это самый надёжный способ не забеременеть, если мужчина не желает предохраняться в опасные дни. Страх перед абортом заставляет женщин идти на маленькие безобидные уловки, чтобы избежать исполнения супружеских обязанностей без скандалов и нервотрепки. У меня беременности всегда сопровождались жутким токсикозом, но ради будущих детей я всё могла снести. Родив двух запланированных, я панически боялась снова оказаться в положении, поэтому настаивала на самом надежном способе предохранении. Муж не хотел, скрипел зубами от бешенства, и я постоянно была на грани истерики. От одной мысли о предстоящей ночи наворачивались слёзы. У меня на этой почве даже начало развиваться что-то типа нервной болезни. Какое уж там удовольствие!

А он не хотел вникнуть, понять, пойти мне навстречу. Не ему же идти в больницу. Какие там с моей стороны измены могли быть! Теперь, говорят, хоть обезболивают. Да все равно, какая в том радость? Страдание, унижение. Помню, меня после больницы от слабости целый месяц от стенки к стенке мотало, и головокружения полгода не прекращались. А у мужа одна отговорка: у вас, у женщин, кровь быстро восстанавливается. Так это смотря сколько и как часто её теряешь. Грамотного из себя строил, книжки мне совал в нос, а своей головой подумать ума у него не хватало. У самого возникали приступы паники из-за малейшей болячки. С каждой царапиной носился, как с великой бедой, а до моей физической и моральной боли дела ему не было». – Это Аня поделилась чужой бедой.

– От мужского эгоизма все неприятности. У моей знакомой муж был как животное. Особенно если пьяный. Пять лет она с ним промучилась, пока не сбежала вместе с сыном. Не выдержала, бедная. По два-три раза в год попадала на аборт. Это хорошо еще, что здоровье у нее было крепкое. А все потому, что ее муж уверовал в поразительную живучесть женщин. Мол, вы как кошки, что вам сделается. Кстати, она потом удачно замуж вышла, – рассказала историю теперь уже Инна.

– Я думаю, Галин муж слишком болезненно воспринимал её отказы по другой причине. Ему казалось, что он не устраивает её, поэтому она уклоняется. Он же мнительный. Может, в юности кто-то из ребят глупо над ним пошутил или какая-нибудь злая на язык вздорная девчонка оскорбила его. И матери излишней заботой зароняют у сыновей неуверенность и иррациональный страх перед женщиной и вообще перед взрослой жизнью, что приводит к трудностям личностной идентификации, а иногда наоборот: к внешним безумным, эксцентричным, эпатажным выходкам. Тонкое это дело, психосоматическое. Трудно нам понять друг друга без тёплых, откровенных, искренних отношений, когда каждый дуется на свою крупу, тешит собственные обиды и не хочет или не может понять другого. А иногда и сами себя люди не понимают и не могут объяснить причины своего поведения, не стремятся докопаться до истины, а ищут причины бед в партнере. Чего проще – свалить на другого.

– Муж Галки верил, что устраивает жену. Гордился этим, – опровергла предположение Жанны Инна.