Ее величество

– Конечно, выше и важнее семьи нет ничего, – продолжила рассуждать Аня, не реагируя на шутки Инны. – Философ Лосев писал, что истинный брак – это монашество. А любовь – благодать, которая дается сама собой.

– Да уж, благодать… – фыркнула Инна.

– А немцы до сих пор считают самым главным для женщины честь, порядок и ответственность. Кирха, кухня, киндер, – напомнила Жанна.

Лена, сбросив с себя остатки дремы, усмехнулась:

– Именно только для женщин. Общалась я с немцами на практике, когда училась на четвертом курсе. Наблюдала за ними со стороны. Они стажировку у нас в лаборатории проходили. Я думала, они культурнее нас. После одного случая я утвердилась в своем мнении, что люди везде одинаковые. Представляете, я отчитывала их с отчаянной храбростью беззащитного человека, мол, вы женаты, как можно? А они не видели в своих похождениях ничего дурного. Мол, это не измена жене, это потребность организма… как в еде и воде. Меня трясло от возмущения, а они удивлялись моей непонятливости. Один особенно запомнился: все время красивым жестом оглаживал широкую седую с рыжими подпалинами бороду, которую носил, чтобы прикрыть свою старую дряблую шею.

И пили они за милую душу, похлеще наших аспирантов. Надирались будь-будь… Оно и понятно: бесконтрольные. А на дармовщину «употребляли»… боже ты мой! И все бормотали, мол, русский человек до смерти работает, до полусмерти пьет. Себя оправдывали, что ли?

– Я отказываюсь это понимать и комментировать, – сказала Инна странно тихим голосом. Наверное, она тоже считала представителей Западной Европы более порядочными, и теперь была смущена своей неосведомленностью. – Ты в одного из немцев была влюблена? Могла бы известить о столь неординарном событии.

– Должна тебя разочаровать: не было романа. В презираемых я не влюблялась. Шеф просил помочь им с русским. У меня с бытовым немецким проблем не было.

– Говорят, когда человек готов к счастью, оно его и находит, – сказала Аня.

– Тогда-то его, готовенького, влюбленного и подлавливают, берут еще тепленьким, и в шоры… – усмехнулась Инна.

– Лев Толстой писал: «Не повторяй чужих мыслей. Имей свои», – отозвалась Жанна на Анино «говорят».

– Спорное заявление. Истины общеизвестны, просто каждый их выражает по-своему, – не согласилась с ней Инна.

– А теперь по существу моего вопроса. Есть фраза: единожды солгавши, кто тебе поверит? А почему Эмма верила Федору? – спросила Аня.

– Хотела верить, – ответила Жанна.

– Всего-то?

– Влюбленное сердце с глазами часто несогласно. Оно не замечает несоответствий, не видит огрехов.

– Не хочет видеть? Знаете, у меня и сейчас перед глазами стоит кадр: мой любимый преподаватель – умница, красавец мужчина – в филармонии ждет любимую девушку. Он весь подался в сторону входной двери. Он трепещет и светится от счастья. И вдруг я вижу: идет далеко не юная, на лицо обыкновенная, маленькая, толстенькая, коротконогая брюнетка. Мне показалось, что она несколько напряжена, насторожена, потому что до конца не верит своему счастью… Нет, наверняка она прекрасный человек, но я знаю мужчин… Вот бы выяснить сколько лет с его глаз не спадала пелена влюбленности, как долго продлился их брак?

– Если он человек порядочный, то долго, – категорично заявила Жанна.

– Хотелось бы надеяться. Но мне кажется, он со временем все равно ее оставит и женится на другой, молодой, – подала голос Лена.

– Я знаю, о ком говорит Аня. Ты права, Лена, – сказала Инна. – Говорил, что ничего, кроме уважения и благодарности, к бывшей жене уже не испытывает, но никому не позволяет ее обижать.

– Так ведь уже обидел, разведясь. Жаль. Это тот редкий случай, когда мне очень хотелось бы ошибиться, – сказала Лена и спросила сама себя:

«При чем здесь ее лицо? К красоте и уродству быстро привыкаешь. Внешность с возрастом всегда ухудшается. А вот ум, напротив, как хороший коньяк, с годами становится крепче, насыщенней, ароматней. Так считаем только мы, женщины? Мужчин волнует другое?»

– Какого любить – дело вкуса. А что Федор искал? Ему казалось, ни одна любовь ему не вровень? – задумчиво спросила Жанна. – Ведь не только же секс его привлекал?

– Ты слишком высокого о нем мнения.

– Предлагай контраргументы из тех, что я еще не знаю.

– «У каждого свой вкус, сказал индус и женился на обезьяне». – Конечно, эту старую шутку «преподнесла» Инна.

– Не можешь без пошлости, – дернулась Жанна.

– Могу. «У матросов нет вопросов?»

– Больше нет.

– …Мистицизм принято связывать с именем Достоевского.

– А как же Булгаков?

– …В наше время страсти не менее злые, даже напротив, поэтому сохранить мозги и сознание в нетронутом виде очень сложно.

– …Ох уж эта мне русская покорность судьбе! Откуда она?

– Когда очень трудно, так и хочется отдаться ей… и вечно длить этот миг самовручения.

– …Откуда у Федора такое неуважение к жене? Она же не вешалась ему на шею. Он же сам ее добивался.

– …Получать внимание как милостыню? Когда любишь другого больше, чем себя, становишься уязвимым… Равнодушие убивает. Нажилась Эмма, нахлебалась «счастья» за долгие годы Федькиного распутства. И теперь еще, наверное, он больно задевает струны ее души.

«Скачут с темы на тему. Устали. Но вопросы один за другой цепляются. Мнения разные, и от этого разговор не перестает быть им интересным», – вяло подумала Лена. Она никак не могла сосредоточиться. Ей жутко, до ломоты в глазах хотелось спать, но полностью отключиться никак не получалось.

– …Не раз страшная душевная пытка достигала апогея, сердце Эммы от боли будто разрывалось на части, но она все равно послушно следовала за Федькой, а он продолжал ее хладнокровно уничтожать. Ему это доставляло мрачное, гордое удовлетворение. Я видела их как-то на улице. Передо мной была женщина с печальным прошлым, без будущего. Я была потрясена. Она так и стоит перед глазами… как вспышка памяти… Мне хотелось подойти и врезать по этой себялюбивой роже и закричать: «Эмма, очнись, ты же в сто раз лучше его! Обида ослепила тебя!.. Надо иметь смелость вовремя закончить отношения и уйти», – возбужденно сказала Аня. – Он и сейчас пытается употребить свое былое влияние. Его нервные деспотичные выходки не прекращаются. Разгул бесстыдства, сомнительные сексуальные утехи… Правда, теперь Эмма и ухом не ведет. Внешне встречает их с хладнокровным высокомерием. Какой стоицизм!

Я знаю много хороших семей, в которых связующим звеном между мужем и женой являются дети. Им приходится признавать друг за другом право на собственные интересы, если даже они им и не очень нравятся. Совпадение интересов в семьях не так уж часты. Женщины лучше приспосабливаются. Я речь веду не о загулах, а о хобби.

– Не каждому уступки по силам, для эгоистов они невозможны, – заметила Инна. – Эмма смогла выдернуть свою жизнь из-под гнетущей проблемы, доминировавшей над всем остальным, научилась концентрироваться на хорошем, и перед ней пали все преграды. Но далеко, слишком далеко она в угоду семье отодвинула свое «я»… и потухла. А раньше искрилась энергией!

– Это ее приношение на алтарь любви, – сказала Жанна.

– А где же Федькино?

– В том-то и состоит ужас ее положения.

– Кто любит, тот дорожит любимым.

– Странное сочетание гордости и покорности. Это как быть одновременно счастливой и несчастной, другом и холопом. Одно противоречит другому.

– Обычная в России модель поведения.

– Если бы только по бедности. Я где-то слышала, что любовь настоящая – это когда ты любишь человека даже если он бесконечно гадок, – сказала Жанна.

– Дурость это! Даже материнская любовь имеет предел, – вспылила Инна.

– А непомерная материнская жалость не имеет. Кругом мрак безнадежности, а она до последних дней будет тянуть свою лямку, потому что жалость – духовный стержень русской женщины.

– А хотелось, чтобы таким стержнем были любовь и уважение.