Тина

Хоть и с опозданием, но вызвала я Тину. И за каким чертом ему приспичило тогда полезть в драку? Чуть что – шашки наголо и в бой! Это же «в традициях» пьяной «культуры»! И так дела у него были неважные, а тут еще он протаранил головой стеклянную дверь кабинета начальника милиции. В общем, попал в очередную серьезную передрягу. Он намеренно вел себя провокационно и неимоверно дерзко, сознательно усиливал двусмысленную ситуацию. Невесть что возомнил: мол, посмотрим, чья возьмет. Дуралей… Трюк в лучших традициях Кирилла. И       черт меня дернул… Я же его знала, как свои пять пальцев. Не похож он на рыцаря в сверкающих доспехах.

И дружки его в тот памятный мне день поступили с ним гнусно: все нашептывали ему, втюхивали, «кружева плели», мол, положись на нас, подстрекали, а потом бросили его или намеренно выбрали жертвой. Потом увиливали, уклонялись от ответов, притворно удивлялись, говорили, что сам испортил все дело, не захотел уладить недоразумение, вот и пусть отдувался. А он успокаивал себя, мол, раз на раз не приходится. Будто вчера родился и не знал, что в таких случаях бывает. Болван. Ославил себя и Тину. Но даже этот случай не стал ему предостережением, не присмирел. До такого не достучишься. Впрочем, он всегда был неразборчив в друзьях. Водка подталкивала его к щедрости. Главное – выпить, остальное к ядреной фене. Когда есть бутылка, дружкам только свисни – они все тут, как тут, не задержатся, ни на минуту не опоздают. Кстати сказать, настоящая дружба – это если задаром, как у нас с Тиной, а не «клумба на потухшем вулкане любви».

Всыпали Киру тогда пятнадцать суток. Кто-то должен был ответить за пьяный бардак. А грозило два года.

Наведалась я к Киру в кутузку. Совесть мучила. Подумала: чем я рискую? Стыдно вспоминать. Мне с моей интеллигентностью и в этот обезьянник... Снедало раздражение, хотелось всех уничтожить… Как дежурный милиционер упивался властью надо мной, совершенно невиновной! Понятное дело: что ему мое очарование по сравнению с деньгами? Видно, привык только с подонками иметь дело. Вообрази себя Пушкина на свидании в современной тюряге…

А Кирка-гаденыш, продолжал упорствовать и глупо геройствовать. Все шутил, что иногда можно позволять себе легкий пофигизм, брать тайм-аут, чтобы не ходить на работу. И опять Тинка, не помня незаслуженных обид, кое-как уладила дело миром, вытащила его из тюрьмы, не отдала на расправу, спасла от позора на работе. Пролила потоки чернил и слез. Сдается мне, что сунула кому надо на лапу. Расскажи кому – не поверят.

А тут еще нарвалась на некстати заскочившего в милицию участкового. Он еще больше осложнил проблему. Начхать ему, паразиту, было на Кирилла, но деньги взял. Не исключено что и начальник получил мзду. Как же без соблюдения субординации? Не позволит же он, чтобы хапали за его спиной. Оно, конечно, если проблему можно решить деньгами, то это не проблема, а статья расходов… В общем, замяли одно дело и кое-как слепили другое. Пожалели Тину, мол, намучилась с ним бедная, не стали палки в колеса ставить. Поманежили-поманежили мужика, да и выпустили ей на поруки. А то, мол, он без ее догляду, еще не такое натворит, если начнет поступать по собственному разумению. И вот, помню, идем мы, стыдимся, с обеих сторон Кирку конвоируем, чтобы алкаши его не перехватили, потому что все «забегаловки» рядом, в шаговой доступности… Мы такие тихие, незаметные, повседневные, а он гордый, торжественный… Тфу! Жуть. Картина, достойная кисти великого художника!

В общем, сам жил в дерьме и Тину тащил на помойку своей жизни. Загубил ее бабий век. Бесполезно его было перевоспитывать. А… и пусть будет, как будет. Что делаешь глаза квадратными? Он же велик в своих амбициозных проектах! Он же взвинченный до предельного градуса гений, упоительный в своем эгоизме, величественный в своей… глупости. А как говорит? Сплошные алогизмы и речевая аритмия… И такой муж может позволить жене быть женщиной во всех проявлениях? Жить в семье, служа и молясь друг на друга? Что-то мне подсказывает… О Боже, ты мой праведный…

Тина всегда была первой и по сути дела единственной, к кому он мог обратиться за помощью. В такие минуты она для него была, как говорится, самое оно. Где насилие, там сразу проявляется нужда в других. Кир не исключение. Проходило совсем немного времени, и опять жизнь в их доме вертелась по тому же сценарию. Он, похоже, считал ее подвиги обычной дружеской взаимовыручкой без всяких там договоренностей и подсчетов, кто кому сколько должен. Только эта выручка в одни ворота попадала. Чаще всего он даже не звал ее, она сама прибегала и без лишних слов выполняла привычное.

Природное чутье, позволявшее Тине находить выход из любой ситуации, в таких случаях безотказно ей служило. Стойкий Робин Гуд в юбке. Воображала, что вступается за обиженного. Помню ее горящие комсомольские глаза, полные непролитых слез. Как же! Защищала его… воображаемое достоинство, не подозревая, что лишает муженька удовольствия лишний раз повыпендриваться. В общем безбашенный, независимый, свободолюбивый Кир продолжал глупо вляпываться в гадкие истории, а Тина виртуозно и самозабвенно помогала ему выбираться из самых немыслимых передряг. И все при делах! А он еще потом жаловался ей на чувства заброшенности и сиротства, которые еще с детства тлеют у него где-то на донышке души и периодически под влиянием жизненных невзгод вспыхивают жарким пламенем, распаляют и взрывают его и без того слабое сердце.

А я думала: «Ха! Не путай божий дар с яичницей. Не распаляется, а обугливается твое сердце от жалости к себе». Как видишь, Жанна, каждый из них нес свой портфель!.. Нет, как угодно можно относиться к другим достоинствам и недостаткам Тины, но нельзя не ценить ее самоотверженной доброты. Ее поведение не так уж и глупо, как это может показаться со стороны. Только не приемлю я его, костью в моем горле оно застревает.

Может, сельские люди вообще более милосердны, добры и чутки? Они на виду друг у друга живут. Там трудно сделать гадость и тем более подлость. Помню, в студенческие годы была я в гостях у Тины, в ее родной маленькой деревеньке. Меня поразило, что сосед около дома своего соседа на землю окурок не мог бросить. Мялся, мялся, а потом затушил его и спрятал в спичечный коробок. Я и раньше такое видела. Наверное, город с его разобщенностью и безразличием способствует развитию отрицательных качеств.

Я, например, по ночам с трудом засыпаю, потому что в соседнем доме находится развлекательный центр. Самой музыки не слышу, но низкочастотная долбежка все мозги мне прокомпостировала. Часто лежу и вспоминаю старинное, кажется китайское, наказание для опасных преступников. Человека помещали в каменный мешок, в котором он не мог пошевелиться, и через равные промежутки времени на темечко ему падали капли воды. Этот процесс доводил преступника до сумасшествия… А тут еженощно музыкальные монотонные ритмы давят на голову, протестующий визг покрышек об асфальт режет уши – и никакого тебе сочувствия.

Для деревенских людей чужое несчастье – нечто достойное сочувствия, а не любопытства или злорадства. Даже глупый поступок вызывает у них сожаление, а не желание осмеять, поиздеваться, презреть или излить желчь на более слабого. Они жалеют этого недотепу. Если с кем-то стряслась беда, они не ждут приглашений и просьб, сами приходят на помощь. Меня, помню, в детстве это так трогало!

Жанна попыталась усмирить разыгравшееся воображение Инны:

– Ты «улетела» в ненужные подробности. Во всей этой истории меня по-настоящему волнует только одна деталь…

Но Инна, словно находясь в гипнотической прострации, продолжила свой «захватывающий» монолог о сокурснике:

– Кир ни во что стоящее или доброе так и не употребил свой ум. Он не умел разделить и облегчить чужую боль, он мог ее только усугубить своей черствостью. Может, и не хотел этого, но ведь делал! Он добивался единственной для себя свободы – не вникать, не постигать клубящуюся вокруг него жизнь. Говорил, мол, зачем обременять собой других. Но обременял. Нет, он не прочь был иметь много денег и друзей, а жил, довольствуясь хоть скудными и своеобразными, но все же развлечениями. А что доставалось Тине? Могла ли я спокойно взирать на подобную ситуацию в их семье? Я, честно говоря, внутренне вибрировала от нехорошего азарта наказать подлеца, чтобы поскорее образумился.