Тина

– И что нового сообщила? Кажется, Вольтер сказал, что вершина разума состоит в том, чтобы уметь выстраивать отношения с теми, у кого нет разума, – сказала Инна.

– Жестоко, – охнула Аня.

– Мой знакомый не глупый, – обиделась Жанна.

– Ищи дурака в зеркале! – отреагировала Инна.

– …Только почему это при нашей бедности машин на улицах все больше и больше, – усмехнулась Инна,– И все импортные. Они – свидетельства неудачного развития нашей страны?

– Не берусь судить, – не сразу ответила Аня, видно что-то анализируя в уме.

– А как-то по телевизору сказали, что у нас был коммунизм, только мы его не заметили, – сказала Жанна.

– Не при Брежневе ли? Видно он распространялся и распределялся неравномерно, не повсеместно, – рассмеялась Инна.

– …А ты после «хундая» прокатись на «жигуленке», на этой консервной банке, так сразу отпадет необходимость отвечать на вопрос: почему покупаем хоть и «ношенные», но импортные. Весь цивилизованный мир живет на пятой скорости и нам надо успевать, – сказала Инна.

– Миф это. Какая там пятая, – забухтела Жанна. – Когда вокруг все жили небогато, некому было завидовать. Не знали лучшего и жили себе спокойно.

– Не осознавали, что были ущербные и ущемленные, но все равно пришли к застою.

– Тогда гласности не было, – напомнила Жанна.

– Есть еще одно соображение по этому поводу: когда все будут жить хорошо, то никто не будет завидовать даже миллиардерам.

– Ты уверена? Разве сдвинешь с места такую махину как наша страна?

– Можно. Не сразу, и если как следует, с умом взяться… Китайцы пытаются и, похоже, у них неплохо получается.

– У них дешевая рабочая сила, а у нас некем Сибирь заселять. Если только китайцами.

– Ой, не надо! И к чему мы придем?

– Думаешь, подтвердятся худшие из догадок? – осторожно спросила Аня Жанну.

– А ты думай как Пушкин: «Вперед гляжу я без боязни», – посоветовала Инна подругам.

– И сразу сделается как в присказке: «тепло светло и мухи не кусают»?

– «Что станет с нами, стариками – не вопрос, передохнем», – хмыкнула про себя Инна. А вслух сказала грубо:

– Хана России будет, если за ум не возьмемся!

– Заклинаю тебя: заткнись.

«Основательность содержания не уступает утонченности формы их разговора», – усмехнулась Лена.

– Да будет тебе преувеличивать. Не теряй головы, не устраивай сама себе Голгофу. Шагнем вперед, еще как далеко шагнем!

– В пропасть? Я не принадлежу к числу поклонников оптимизма.

– Одну и ту же информацию можно подать по-разному. И кто только тебя наставляет на открытое противостояние, кто пытается заполучить твою мятущуюся душу, кто сеет смуту в наших рядах? – «благодушно», отозвалась Инна, расплывшись в довольной ироничной улыбке. – Пора менять масштаб восприятия себя в мире. Ты еще стародавние времена вспомни, может легче станет. Ленина, его борьбу за равенство нищих. Семьсот концлагерей, которые он создал в восемнадцатом году во исполнение своей гениальной идеи… Это же жесть!

И в гражданской войне не было ни правых, ни виноватых. Обе стороны пострадавшие, обе одинаково несчастливые. Некого там выгораживать. Нечего на это возразить? Скажешь, притянутое за уши безосновательное сравнение совершенно несопоставимых ситуаций? Выдумка на ровном месте? Не всякое лыко в строку.

– Оплевывать и поливать грязью прошлое – не велика заслуга, – возмутилась Аня.

– А за что хвалить? За то, что воевали за народную власть со своим же народом?

– Это удел всех гражданских войн. Иначе не бывает.

Плохие мысли иссушают мозг, – пошутила Инна, чтобы прекратить еще не начавшиеся излияния дотошной подруги. – Вспоминая, не наделаешь в штаны?

«Некоторые вещи я не люблю вышучивать», – не в связи с разговором подруг сквозь дрему подумалось Лене.

– …Все мы время от времени позволяем себе прибегать к этой зыбкой теме – Жанна опять попыталась смягчить грубый выпад Инны.

– Боже мой, как поменялось отношение к частной собственности! Раньше «цеховиков» – подпольных частников, на чистую воду выводили, а им и черт был не брат. Вкалывали, засучив рукава, добросовестно и качественно. Зарабатывали очень даже прилично. Поступали сообразно своим понятиям чести и достоинства. А мы, дураки, их презирали, но где-то глубоко внутри себя понимали, – сказала Аня.

– Мне вспомнился наш мастер. Бывало, кричит: «Шайбы на станках они из репы, что ли делают, не напасешься, мать их так! Самому до ума каждую деталь доводить приходится. Руки уже отваливаются. Все-то у нас через задницу…»

«Инна пытается склонить меня на свою сторону притворным расположением? Ну так получи!» – подумала Жанна.

– НИИ самое подходящее для этого место.

– Как ты смеешь пусть даже в шутку порочить наши НИИ! Они-то здесь причем? Я о мастере в нашей школьной мастерской рассказывала, он крыл заводской брак.

– Не стану дальше развивать эту тему, – насмешливо успокоила ее Жанна. – Просто юмор спасает от обид на несправедливость жизни и от жалости к себе.

– И это ты называешь юмором! Юмор должен быть пристойным и не обидным.

– Обиды от ощущения несправедливости или от несоответствия ожиданий и реалий? – ехидно уточнила Жанна.

– Обидчивость – это тонкость души? – спросила Аня. Она уводила подруг от ссоры.

«Опять этот иронично-покровительственный тон. Никогда не отказывает себе в удовольствии поиздеваться надо мной», – в свою очередь обиделась Жанна, хотя понимала справедливость Инниных слов.

– Я так не считаю. Мелкие обиды я быстро забываю хотя и помню, потому что память дает осторожность. Ожоги и предательства не прощаю. Не иду на перемирие, но и в месть не ухожу. Друг не должен обижать, а чужой может.

«Постарели, но друг к другу во время споров лучше относиться не стали», – вздохнула Лена.

Аня сказала напевно:

– А меня моя мечтательность всегда выручала. Погрузишься в фантазии и…

– Посмотришь по телеку «В мире животных» и будто сама побывала в экзотической стране. Счастья, счастья-то сколько!

Инна брезгливо поморщилась, и ее лицо показалось Ане каким-то усохшим, съежившимся, сморщенным. И она, чтобы отвести от себя Иннино внимание, вернулась к «цеховикам»:

– Потом точно хляби небесные над частниками разверзлись: сажать их стали за подпольную производственную деятельность и тем застолбили им горькое место в истории советской страны.

– От Ивана Грозного до наших дней те, что над нами, предпочитали террор любым другим методам управления народом, – заметила Инна.

– Наше партийное руководство считало: умели воровать, умейте и ответ держать. Тогда это соответствовало идеологии, – проворчала Аня.

– А теперь за то же самое на щит поднимают и усердно нахваливают. В селах так даже пытаются понемногу принуждать хозяйствовать, приучать к земле. Только это не тот путь, по которому стоит идти. От насилия теперь любой сбежит. От любви и желания надо плясать. Иначе венец будет не по челу. Здесь как раз тот самый случай, когда инициативу стоит самим проявлять… а не загонять. В нас раньше противоестественное отношение к частной собственности воспитывали? С позиции сегодняшнего дня они были не правы? Опровергни меня. Тебя ничего не смутило в моих рассуждениях?

– Некоторые – не будем указывать на них пальцем – вносят путаницу в умы сограждан своими инфантильными рассуждениями. – Это Инна уколола Жанну.

– А как же работа над ошибками для будущих поколений?

– К чему нам пустое разбирательство? Я отклоняю твое предложение. Надоело трепать языком.

– Это нечто! Благодать на тебя снизошла или помрачение? Не знаю чему и приписать... Это потрясает воображение. У меня гора с плеч свалилась. Ты уже не позиционируешь себя как оракула? Разрешишь мне самой развить свою мысль?

Взгляды Жанны и Ани обратились к Инне, но она

намеренно пропустила иронию Жанны мимо ушей.

«И что за птица эта Инка? Абсолютно непредсказуемая», – разочарованно подумала Жанна.