Тина

Аня промолчала.

– …А как выполняются законы? – Аня нетерпеливо перебила Инну. – Украл десять тысяч – в тюрьму, а десять миллиардов – пожалуйте за границу. Все, как и раньше только масштабы покруче. Внешние законы не работают, если внутренних в сердце нет. «Не укради, не убий…» Сложность состоит еще и в том, что…

– И в СССР были «священные коровы», – напомнила Инна. – С каким восторгом Мишка Солодилов, работая в народном контроле, рассказывал, как борется с взяточничеством! Но стоило ему нацелиться на неприкасаемых, копнуть глубже – вмиг слетел со всех постов. Был потрясен несправедливостью. И случилось кровоизлияние в мозг. Вот чем закончилось его противостояние системе.

Прозевал Мишка момент, когда надо было остановиться. Андропов боролся, а Щелоков «крышевал». Так или иначе, в большей или меньшей степени, но во всем мире творится это безобразие – коррупция, сращивание власти, правоохранительных структур и бандитизма. С помощью этого сплава-«агломерата», труд народа ставится на рельсы личного обогащения верхов. А кто рангом пониже, у тех и доходы пожиже. – Инна вмиг состряпала на своем хитреньком личике невинное смирение. – А теперь и у нас, когда сброшены кандалы советской морали, на всех уровнях черте что творится.

– А я вот что насчет денег хотела сказать. Мне кажется, давно пора нам пару нулей отсечь. Я по-прежнему, по привычке, все цены на старые деньги перевожу. Хлеб десять копеек стоил, а теперь двадцать рублей, приличное осеннее пальто сто пятьдесят рублей, а сейчас пятнадцать тысяч, – возникла Аня со своим «грандиозным» предложением.

– Нельзя. Тогда будет заметно, как мало мы получаем. А тут держишь в руках тыщи и радуешься, – усмехнулась Жанна.

– А что на них можно купить, заплатив за квартиру – это уже другой вопрос и его лучше не задавать, – вздохнула Аня.

– Это даже меньше, чем ничего, – хмыкнула Инна. – И я постоянно соотношу старые и новые цены. И события…

– Но я подрабатываю, потому что помогаю некоторым своим подшефным, – добавила Аня. – «Как хорошо мы плохо жили!» Поэт Борис Рыжий, между прочим. Он совмещал несовместимое. Своей непохожестью привлекал и покорял. «Любовь и счастье – мимо, мимо…» Это про меня.

– Аня, политинформации по понедельникам, а сегодня суббота, – вдруг сердито дернулась Жанна. – Не люблю, когда унижающе и уничижительно отзываются о своей стране и о своем народе. Все неймется тебе в старье покопаться. Ты воспринимаешь мир сквозь призму своего идеалистического мировоззрения, все видишь как в кривом зеркале. И еще берешь на себя смелость рассуждать о том, в чем ни не смыслишь. Совсем утратила способность понимать. Так и не удосужилась перестроиться. Говоришь, походя, о самом сокровенном: о Боге, о Родине и судьбе. Религию критикуешь, хотя ее теперь признают даже верхи. (Какая муха ее укусила?)

– Вот ты как «запела!» Чудовищное обвинение. Вопиющая наглость! – обижено прервала ее Аня.

– Взбеленилась! Взорвалась! – со зловредной улыбкой сказала Жанна. – Да ради бога скули, если тебе от этого становится легче. Только нечего реальность подменять мечтами и фантазиями. (Нервы разгулялись?)

– А сама-то… – Аня не смогла или, может быть, просто не захотела продолжать разговор в таком духе.

– Старые смыслы забыты, а новые четко не сформулированы – защитила Аню Инна. – Богу богово, кесарю кесарево. У каждого своя планида, своя правда. Главное, чтобы она была не чужая и не чуждая.

Аня в запале не поняла, что хотела выразить этими словами Инна, поэтому промолчала.

– Опять Бога всуе поминаете, – раздраженно заметила Жанна. – Ну да, вы же агностики.

Последнее слово в ее устах прозвучало как ругательное. За ним последовала недоуменная пауза.

3

– …Надоело недельный борщ хлебать, свежачка подавай, – угрожающе возроптала Инна.

– Накатила перестройка, закрутила всех водоворотом непонимания и неурядиц, растоптала, размолола жизнь. Пресвятая дева… Тысячи людей обмануты, выброшены на свалку собственной страной. Согнали их с исконных мест проживания. Сто тысяч человек ежегодно пропадают без вести. Каждые пятнадцать минут регистрируется новый случай ВИЧ-инфекции. Кишат вокзалы нищими, брошенными бездомными детьми. Покусились на самое святое. В шаговой доступности от нас такое твориться… А там, за горизонтом… грустная пустота брошенных земель, выстуженные ветром разрушающиеся хозяйственные постройки. Тоска высасывает душу. К ценам не подступиться. Элементарное соблюсти невозможно. Кругом бандиты окопались. Многие крупные города отданы им на откуп. И никто им не указ. Себе апартаменты отстраивают за высокими заборами. Рынок проседает из-за их махинаций. А экономика как баржа на приколе туда-сюда… Не движется вперед, а люфтит. (Люфт?) Сволочное время. До чего дожили! Страна, как заговоренная… Ложь всех оплела. И это настораживает.

– Ну и разошлась! – перебила Жанну Инна. – Как сказал юморист Жванецкий: «Что слышишь – дели, что видишь – умножай».

– Раньше мы заранее знали свою линию жизни, а теперь молодежь мечется… И мы выдохлись. По теперешней жизни далеких планов лучше не строить. Все говорят, говорят, а до истины в тех речах не докопаешься. Уверяю вас, я чувствую себя выброшенной на неизвестно кем населенный остров. И вообще, все стало так сложно и противоречиво. Поменялось решительно все. Временами меня охватывает страшное отвращение… возникает чувство конца, неотвратимо близкой развязки. И не существенно, в каком порядке расположатся катаклизмы, ведущие в пропасть. Такие вот приметы… улики времени. (Вот это флуктуации!)

– Жанна, это уже ушло в прошлое, а ты все еще чувствуешь ту боль?.. Оглянись. Проехали, – остановила ее Инна. – Или у вас, вдали от Москвы, процессы протекают с запаздыванием на годы?

– …Раньше Америку изобличали, а теперь сами реагируем на каждый ее чих, – пробурчала Жанна.

– Неправда! – полыхнула Аня. – Мы не Западная Европа. Мы Россия! Конечно, наши проблемы восторга не вызывают, но они в основном – пена. А у нее свойство такое – она быстро сходит. Ее можно сбросить, сдуть. Она же на поверхности.

– …На рынке сплошь горластые оторвы так и пытаются всучить тебе всякую дрянь. Они ходовой товар скупают в деревнях по бросовой цене, а нам сбывают задорого. Семь шкур дерут. И друг друга разорвать в клочья готовы. Напрямую массовому потребителю пробиться к производителю не представляется возможным. Оттого и цены кусаются. Торгаши узурпировали права селян. Опостылели. Спровадить бы всех этих торгашей куда подальше, – не успокоилась Жанна.

– И куда их пристроишь? А сама примешься за частный извоз или займешь освободившееся место на рынке? Извини мое… вполне простительное женское любопытство, – подколола ее Инна. – Посмотрим, в какое дерьмо ты вляпаешься. Весь товар изведешь, а прибыли не получишь.

– С какой это радости меня на рынок? Ох эта жажда хапнуть чужое! И не наудачу. Каждая торговка целенаправленно ищет себе жертву, чтобы обвесить, обсчитать, да еще и накричать. Опытным взглядом выхватывают из толпы доверчивых покупателей. Им же надо на нас заработать сверх того, что платит хозяин... Натерпелись от них. А мы с вами – так сказала одна бабуся в автобусе – живем в три «Д»: доедаем, допиваем, донашиваем, перебиваемся с хлеба на квас. Не знаю, осознавала ли та старушка современное понимание трех «Д», но прозвучала эта шутка, несмотря на грустную суть, великолепно. Все в автобусе заулыбались. Пришлась по душе и старым, и молодым.

– А тут еще глазом не успеешь моргнуть, как умыкнут кошелек, – безучастно, остановившимися глазами глядя в потолок, пробормотала Аня. – Приходится мириться с несовершенством капиталистического мира.

– Анька! С меня хватит. У тебя всегда такой вид, будто тебе на роду написано быть несчастной. Опять лицом поскучнела? Кончай ерунду говорить. Не ротозейничай, не искушай людей без нужды и не украдут. Схлопотала за все по совокупности и сразу?

– Я не принадлежу к числу ротозеев, – обиделась на Инну Аня. – Ладно, не буду поносить интересное время. Во всем можно найти что-то хорошее. И самим надо обрастать новыми мыслями и идеями. Что бунтовать? Я и раньше кроме очередей ничего замечать не хотела, – самокритично заявила Аня.