Вкус жизни

Я сама кроила свою судьбу на свой лад: выбирала в кого влюбляться, сама добивалась взаимности и никогда не жалела, что не переходила границу дозволенного. В этой связи вспомнилась мне шутка из любимого журнала «Крокодил»: «Добивался победы, а потом не знал, что с ней делать», – рассмеялась Лена искренно и заливисто. – Все проходит. И влюбленности, пусть даже долговременные, тоже проходили, оставляя то грустный, то радостный след, то разочарование и пустоту. Всякое случалось. На то и жизнь, на то и ее разнообразие…

Одна мысль не давала мне покоя: почему я не представляла обожаемых мужчин в своей постели? Любовь к Андрею, романтичность, порядочность или еще что-то… из юности? Помнится, отпустила меня бабушка на речку выкупаться после сенокоса. Быстренько занырнула. Лежу, блаженствую, глаза прикрыла, греюсь на раскаленном песке. Мужчины рядом о чем-то спорят с женщинами. Мечтательно поднимаю глаза в небо, а взгляд уперся в голого мужчину… Черный, волосатый, ужасный, противный. Передернуло от страха. Вскочила, помчалась сломя голову… Тринадцать мне тогда было.

Еще один жуткий случай был. Возвращалась я часов в десять вечера из кинотеатра. Уже темнело. Я отстала от класса. Шнурок на ботинке развязался, да еще и порвался. Поднимаюсь с корточек – огромный вдребезину пьяный мужик передо мной в приспущенных брюках. Что-то мямлит, чего-то просит. Я отступаю, он меня к забору притискивает. Не сразу дошло, чего ему надо. Вдруг жутко тошнотворно сделалось. Выскользнула, в ужасе рванула от него. Он, матерясь, за мной. Я пришпорила. Думаю, если догонит, убью гада к чертовой матери чем ни попадя… Вот и одноклассники. Долго еще трясло от отвращения...

Может, где-то в глубине подкорки засели тормозящие, раздражающие, стойкие отрицательные ассоциации. Меня отпугивало неведомое или неэстетическое?.. Не каждому дано уметь красиво преподнести свои чувства… вознести отношения на такую высоту, чтобы они стали чем-то священным, чтобы смогли подняться над пошлостью, над…

Лена замолкла, не договорив. Потом раздумчиво возобновила рассказ.

– …Нет, все это не то. Причина, скорее всего, в раннем детдомовском детстве. Нас обзывали подкидышами, говорили гадости о наших родителях. Вот тогда-то и зародилось в моем сознании четкое однозначное протестное отношение ко всем мужчинам, кроме одного-единственного, которого полюблю. Именно тогда выстроился и закрепился в моем сознании, а может, и в подсознании, страх показаться непорядочной, распущенной, он заблокировал физиологический интерес к мужчинам и ко всему пошлому, что с ними связано.

Я никогда никому не рассказывала о своей неподотчетной стороне жизни, прежде всего, чтобы не взращивать сплетен, способных повредить предмету моего обожания, и бумаге не доверяла свои тайные чувства. И что самое интересное, влюбляясь, никогда не чувствовала даже смутной тревоги, разрушения своего привычного уклада жизни. Видно, подсознательно понимала: платоническая любовь – это все, что мне необходимо, и все, что я способна себе позволить с женатым мужчиной. Они – мое лекарство от одиночества души. Пожалуй, можно сказать, что я любила свои мечты, а не объекты своего обожания. Реальная жизнь слишком суетная, а тайная – прекрасная, неисчерпаемая, приносящая только блаженство, превращающая черно-белую жизнь в расцвеченную. Думаешь, мои влюбленности – мои заблуждения?

…А на самом деле я люблю только одного – отца своего ребенка. И любовь эта не ослабевает, не притупляется. Разве можно любить кого-то еще, не предавая первого?.. Есть любимый, есть прекрасный человек, которого обожаю с первого курса. Но там другое… Разве этого мало? Другим и этого счастья не дано. Я знаю людей, которые никогда не любили. Разве лучше жить с недостойным тебя?.. Любовников не было и не будет, потому что дважды в жизни встретить нечто подобное… как с Андреем, даже близко невозможно. Теория вероятностей дает слишком малый процент возможности данного явления. Бывают случайные встречи из разряда тех, что вполне могли бы не состояться, ни на что не влияющие. А случаются судьбоносные, переворачивающие если не жизнь, как Андрей, то душу, как тот преподаватель на первом курсе, – что иногда не менее важно. Он тоже был из тех, самых редких… Сейчас, оглядываясь назад, я не возьмусь предугадать, как сложилась бы моя жизнь, не встреть я Андрея… Кира, ты считаешь мою любовь нелогичной, ненормальной?

– Ну, что ты, – возразила я. – Мне очень хотелось, но я не рискнула спросить Лену о том, видела ли она еще когда-нибудь того самого обожаемого преподавателя.

И, словно угадав мой невысказанный вопрос, она сказала:

– Много лет спустя увиделись. Он позвонил, и мы встретились в библиотеке. Нам не надо было слов, мы и так понимали друг друга. Он преподнес мне увесистый том своих научных трудов… «Всего сто экземпляров. Кризис, сами понимаете»… На обложке две фамилии. Его – вторая. Это сказало мне о многом. Мне казалось, что я не заслужила столь дорогой и редкий подарок. Но то, с какой любовью и трепетом он был преподнесен, давало мне право оставить его у себя и беречь пуще глаз от преждевременного посягательства внука. «Ваша книга будет самой ценной и любимой в моей библиотеке. Вы самый талантливый физик из тех, кого я знаю… У нас очень много общего», – сказала я, смущаясь своей откровенности. Он кивнул. Он тоже был смущен, взволнован и боялся говорить. Я подарила ему свои книги, и мы расстались. Потом я стояла у окна, а он шел по улице и улыбался. Он хотел этой встречи. Он был счастлив. «Наверное, хорошо, что я не рассказала ему, как иногда в минуты горьких размышлений представляла нас рядом идущими по жизни», – думала я.

Дома долго и вдумчиво изучала по книге его мысли, идеи, теории и чем больше вникала, тем больше понимала: они уже не просто его достижение, они – всеобщее достояние... Книга есть, и никто не сможет похитить у меня ни ее, ни восхитительные минуты нашей короткой встречи. И память о ней будет мне верным стражем в периоды тоски, отчаяния, депрессии. А они ведь случаются. Лена грустно улыбнулась.

– А у тебя случались мимолетные, кратковременные обожания? – спросила меня Лена. – Или удачное замужество – надежная преграда сердцу?

Не могла я перед одной из ближайших подруг скрывать своих чувств, тем более, если это Лена.

– Безусловно, надежная. Но был мне симпатичен один мужчина. Только я быстро в нем разочаровалась. Заметила я, что у нашего секретаря парткома любовный зуд начался: новизны ему захотелось. Такое за версту видно. Жену его я знала: милая, грустная, труженица великая. Видный юрист. Она понимала, что теряет мужа, но ничего не могла поделать. Только переживала. Им было по сорок. Так вот, целый год он увивался за мной. Но я умела одним взглядом отшивать мужчин. Секретарь был упорен, я тоже. Мне было приятно, что нравлюсь, но я помнила слова моего начальника: «Не любовь это, сперма давит ему на глаза». А тут еще вспомнились его откровения за рюмкой коньяка на каком-то празднике: «Во мне живут два человека. С вольными женщинами я вольный, со строгими – строгий. Тебя боюсь, ты слишком чиста. Я не могу разрушить твой мир и свой, связанный с тобой, потому что мне он нужен таким, какой он есть. Я хочу тебя, но не смею». «Ищите себе такую женщину, у которой те же желания, что у вас», – подумала я, отстраняясь от его горячего дыхания. Я быстро вывела его из состояния зачарованности. (Ситуация достойная слуха сатирика. При желании было бы над чем поиздеваться. Но я обычно глубоко сочувствую покинутым женам и не могу ни шутить, ни иронизировать над их проблемами).

Он сначала приуныл, а потом нашел себе студентку. А та уж не выпустила его из своих цепких ручек. Я заранее предполагала у них два варианта: любовница или жена. Предвидела второй и далеко идущие последствия. Всё оказалось до противного тривиально и предсказуемо. Увезла она его к себе на родину. У меня не было ненависти к нему, только презрение и отвращение. Сына оставил, а я такие вещи не прощаю. «Какова природа страсти? – размышляла я. – Это особая биохимическая форма заболевания, и от него вылечиваются, как от гриппа? Только некоторые за время болезни успевают совершить много глупых необратимых поступков, о которых потом жалеют. Одни, переболев, приобретают стойкий иммунитет от неуправляемой страсти, другие всю жизнь скачут…»