Чужая судьба

— Запомни, девочка, — ты моя! Только моя! — эти слова выводят ее из сладкого дурмана.

Ленсаноэль отводит руку назад и касается пальцами каменной плоти мужа. Яромар стонет и откидывает голову на спинку кресла, теряя бдительность. Девушка смещает руку в сторону и быстро проскальзывает в карман брюк, вытаскивая ключ. Повернув голову в сторону, она невесомо касается губами гладкого подбородка Яромара, затем уголка его губ, окончательно обезоруживая. От этих действий руки мужчины безвольно опускаются на подлокотники, выпуская из объятий свою жену. Воспользовавшись свободой, Ленсаноэль молнией бросается к двери, вставляет в замок ключ и отворяет дверь.

— Я не принадлежу тебе! — оборачивается она в проёме. — Никогда я не буду принадлежать мужчине, который меня не любит. Ты даже ни разу не поцеловал меня! Ни разу! Я буду заниматься любовью со своим элиэном, слышишь? Со своим истинным!

Лена хлопает с силой дверью и, придерживая на груди разорванное платье, через две ступеньки бежит наверх, в свою комнату. Закрыв дверь на ключ, она сползает на пол. Как же она любит его! Как она сходит с ума от любого его прикосновения! Ну, зачем? Зачем он так издевается над ней? Зачем играет с её чувствами?

Яромар разочарованно стонет, когда девушка сбегает. Ревность раздирает его грудь. Он всю ночь маялся, выглядывая в окно и ожидая ЕЁ появления. И когда из кареты первым вылез какой-то хлыщ, подавая его жене руку, стакан в руках Яромара треснул, расплескивая все содержимое на пол. Его бесило, что кто-то помимо него посмел прикасаться к его воробушку. Одно дело, когда она говорила про какого-то Давида, другое — видеть, как другой мужчина склоняется к ней и целует. Ревность застилает его разум до такой степени, что он не осознаёт свои дальнейшие действия. Он осознаёт себя только в тот момент, когда воробушек оказывается распластанной на его груди. Её сладкие стоны патокой разливаются по телу. Злость и ревность исчезают. Сдуваются, как воздушный шарик. Когда её ладошка опускается на его плоть, он полностью теряет разум. А девчонка оказывается не так проста. Обманом забирая у него ключ, оно мигом покидает комнату, бросая горькую фразу перед тем, как захлопнется дверь. Ее слова бьют наотмашь. Правда всегда ранит слишком глубоко. Яромар рукой тянется к все еще возбуждённой плоти и парой движений доводит себя до разрядки. Алкоголь, который он выпил за время ожидания Лены, даёт о себе знать, и он отключается.

Глава 19

Натафья с радостью позволяла Ленсаноэль готовить поздние завтраки. Как правило, в такие дни, когда у девушки появлялось желание побаловать сына вкусной едой, она тут же спешила на кухню. Сегодня нежнейший бисквит подрумянивался в духовке с прозрачным стеклом, а девушка, оперившись бедром о стол, наблюдала, чтобы он не подгорел. Было одиннадцать часов утра, а сынок всё ещё спал. Когда Лена зашла к нему в комнату, Радуга подняла голову с лап и сообщила, что Марик переживал за маму и не мог долго уснуть. Девушке стало так стыдно, что она не знала, как загладить свою мечту. Рулет с нежным сливочным кремом был отчаянной надеждой на то, что Марик не будет на неё обижаться. Вчерашняя прогулка с Саймоном действительно слишком увлекла её. Лена прекрасно понимала, что не люби она Яромара, она бы точно влюбилась в этого умного и обаятельного мужчину. Столько ласки, нежности и заботы со стороны незнакомого мужчины она не видела никогда. Но, к сожалению, её сердце не заходилось в таком безумном скаче, как в присутствии Яромара. Конечно, Лена чувствовала некоторое волнение, какое всегда бывает, когда видишь красивого мужчину. Но не более.

Мелодичный звон, раздавшийся на кухне, известил, что пора вынимать противень из духовки. Лена открыла дверцу, подождала, когда пар выйдет, чтобы не обжечь руки и лицо, и вытащила бисквит. Девушка поставила выпечку на стол, когда боковым зрением узрела фигуру в проёме. Сердце сжалось, к горлу подступил ком. Ленсаноэль медленно обернулась и свела брови. В дверях стоял незнакомый мужчина.

— Вы кто? — настороженно спросила она.

— Герцог Доремби Мэллори. Для тебя, Лена, просто Мэллори.

— Откуда Вы знаете моё имя? — напряглась девушка.

— Думаю, мне многое предстоит тебе рассказать. Но первым делом я хотел спросить, где Идалия? Они вчера опять сбежала.

— Так это Вы… ты… Ну…

— Мышонок рассказывала про меня? — складки на лице мужчины разглаживаются. Взгляд теплеет. — Я её муж. Уже полностью законный. Вчера мы скрепили нашу связь, — Лена сначала не понимает, про что говорит Мэллори, а потом заливается краской. — Идалия решила, что она будет моей лишь на правах любовницы.

— Почему? — Лена приглашающим жестом указывает мужчине на стул, а сама разливает чай по чашкам.

— Утром ко мне приехал отец, — Мэллори досадливо морщится. — Он уже десять лет пытается сосватать меня на какой-нибудь дамочке с богатым приданным. Забавно, — мужчина вертит в сильных пальцах хрустальную чашку, — всех холостяков среднего возраста сватают матери, устраивая смотрины прямо дома. А у меня отец… А мать меня всегда поддерживала в стремлении найти свою элиэн. Её выдали замуж за моего отца, когда ей было всего семнадцать. Ни капли любви не было в их отношениях. Я видел страдания своей матери, каждый раз, когда он брал её за руку. Она даже не могла скрыть волну презрения, которая накатывала на неё, когда он прикасался к ней. Но, к счастью, когда мне было девятнадцать, она встретила своего элиэн. В малонаселённой деревеньке. Это был первый человек в Нумии, который не испугался титулов, которыми ссыпал отец, угрожая расправой. Он просто хорошенько ударил пудовым кулаком ему между глаз. И тогда-то он и понял, что титул и деньги не всё решают. Мать осталась в той деревне. Она, привыкшая к детству к роскоши, поменяла дворец со слугами и всеми богатствами, на простое, но безграничное счастье. И, знаешь, я вижу, что она счастлива. Она расцвела. А отец всё продолжал гнуть свою линию. Он, приближенное лицо самого короля, не может допустить, чтобы его сын женился на простолюдинке. А я… Наверное глупо и наивно, но я желал найти свою истинную пару. Почти десять лет я провёл, путешествуя по миру. Только не знал я, что счастья следует искать рядом…

Одним морозным днём я заплутал в лесу. Конь порядком устал, а лететь и нести в лапах такую тяжёлую ношу было проблематично. Двое суток без сна, посасывающее чувство голода и сильный мороз отнимали все силы. Я еле плёлся, придерживая коня за узды, не видя ничего в надвигающемся буране. Хруст веток я услышал лишь благодаря чуткому слуху своего дракона. Да и конь ушами начал дёргать. Я обернулся к источнику звука, но толком не смог ничего разглядеть. Только низкую, сгорбленную фигурку. Прикрывая глаза ладонью от колкого снега, я подошёл к ней. Это была старуха, которой я бес промедления дал лет двести. Её лицо было настолько сильно покрыто морщинами, что создавалось впечатление, будто это смятый чьей-то рукой пергамент. На её сгорбленной от прожитых лет спине лежала, точнее сказать, покачивалась вязанка хвороста. Сильный порыв ветра сбил её с ног и тонкие ветки рассыпались по снегу, мигом сырея и скрываясь под снегом. Я подхватил её подмышки и усадил на коня, кое-как придерживая, чтобы она не упала с высоты на землю.

— Спасибо, сынок, — её голос был дребезжащий и слабый, как последний лист на осеннем дереве. — Будь ты так добр, юноша удалой, собери хворост мой. Нечем мне избушку топить.

— Вы держитесь крепко! — велел я, а сам пошёл собирать ветки, которые почти не было видно.

Руки онемели от холода, но я не мог не помочь. Именно в этот момент я понял, насколько я ещё молод и полон сил. Когда вязанка, которая была чуть меньше прежней, лежала обвязанной бечевкой перед старушкой, я повёл коня в указанном ею направлении. До места её жительства мы дошли быстро.

В её избушке было тепло и уютно. Я мигом почувствовал покалывание во всех частях озябшего тела.

— Располагайся, сынок. Я пока чаёк нагрею.