Страница 17 из 48
— Прошу, идёмте за мной, — пригласила вежливо.
Моё тело вдруг отяжелело и напряглось. Мне не нужно было ничего от исга́ра, но повернуться и уйти было бы слишком безрассудно с моей стороны и верно походило бы на глупую истерику и, что ещё хуже, на ревность. А я ведь ничего такого не могла испытывать к этому…
Маар вальяжно опёрся локтем о прилавок и лениво блуждал по мне взглядом. Пождав губы, я развернулась и проследовала, куда мне было показано, лишь бы не видеть исга́ра и отделаться от этого противного чувства. Мы вошли в ту самую светлую комнату.
— Мейрин, — окликнула моя провожатая одну из помощниц, — приготовь чая на две персоны. Поторопись.
Меня это невольно покоробило так, что будто доской по спине огрели. Девушка поспешила выйти. Улрике повернулась ко мне, теперь уже без вязкого притворства оглядела меня прохладным взором с головы до ног.
За кого она меня приняла, мне было понятно — за очередную шлюшку Ремарта. Но девушка, кажется, тому не расстроилась, смотрела как-то снисходительно и терпеливо, будто знала, что моё присутствие рядом с Ремартом продлиться недолго. И я сама на то в глубине души надеялась.
— Бирта, сними мерки, сегодня нам нужно сшить тёплые наряды и несколько сорочек для этой… госпожи, — заключила хозяйка швейной лавки. — Маар ван Ремарт велел подобрать самые дорогие ткани.
Улрике раздавала поручения, не замечая меня, будто я не стояла рядом с ней, будто считала меня каким-то атрибутом. А мне делалось всё дурнее от её приторно-цветочного запаха, что забился, казалось, в самое горло. Закончив, она развернулась, встряхнув густыми волосами, вышла, спеша к дорогому и видно желанному гостю, держа спину прямо, как и взгляд.
Я не смогла проследить, как она вышла к исга́ру, меня обступили портнихи, вынудили снять верхнюю одежду. Руки их запорхали, вымеряя мои объёмы, молча, слаженно, умело. Наверное, эта лавка пользуется успехом, раз тут такой набор мастериц. Вскоре по комнате разнёсся сладкий запах малины и цедры — чай на две персоны Мэйрин понесла к прилавку. Пока мне подбирали ткани, прикладывая к груди, стараясь как можно гармоничней выбрать наиболее подходящий тон к цвету моей светлой кожи, серебряным волосам и голубым глазам, мой взгляд почему-то обращался в другую комнату, где Улрике дружелюбно беседовала с Мааром, и тот весьма спокойно отвечал. Какие его качества я ещё не знаю? Хотя зачем? Сколь бы ни было у него достоинств, для меня он — исчадие пекла.
Ткани подобрали и в самом деле необычайно красивые: от плотных из шести и бархата, до тонкого шёлка и практичного белёного льна.
И когда я в следующий раз обернулась, Ульрике вдруг положила ладонь на руку Маара и чуть провела к локтю, призывно подавшись вперёд, опуская взгляд на его губы. Моё щёки вмиг вспыхнули, я резко отвернулась, заливаясь жаром так, что внутри и дышать нечем стало. Так открыто и бесстыдно Улрике флиртовала с Ремартом, а тот ни сколько от того не отказывался, да и в самом деле, как можно, когда перед ним такая роскошная девица. Наверняка незамужняя.
Это было и так понятно по малому возрасту. Уж чрезмерно бросалось в глаза её неприкрытое желание нравиться стражу. Я ей тоже, похоже, не слишком понравилась и верно не только потому, что я девушка из особого рода: с каждым мигом в каждом её направленном на меня взгляде чувствовалось всё больше холодности и подозрительности. И не безосновательно с учётом того, что только недавно произошло между мной и исга́ром на постоялом дворе Йенса. И от этого мне стало ещё противнее, хотелось поскорее отмыться от этого ощущения — быть выставленной на осуждение. Маар спокойно за мной наблюдал, и при каждом обращении его чёрных глаз на меня я загоралась ещё больше. Он напоминал ту буйную близость, жёг, разве что одежда на мне не дымилась. И Маар похоже нисколько не опасался обиды своей собеседницы.
И чем больше я об этом думала, тем глубже и больнее осиное жало впивалось в меня. Я старалась не смотреть на них, позволяя мастерицам работать, да всё равно не выходило, пока в какой-то момент на высоком столике не остался одиноко стоять чайный сервис: Улрике и Маар ушли.
Я фыркнула и отвернулась. Вот и славно, может, страж наконец переключится и хотя бы ненадолго оставит меня в покое. Вот и хорошо. Девушки занялись кройкой, а мне ничего не оставалось, кроме как вернуться к пустующему прилавку, отгоняя лишние мысли, ненужные вовсе. Я устроилась на одном из стульев с удобными мягкими сиденьями, смотрела в полукруглое окно. За то время, пока портнихи возились со мной, уже давно перевалило за полдень, и небо постепенно начало тускнеть. Наверное, та повозка, о которой говорила Реви, так и не прибыла. Мой побег завершился полной неудачей. Хотя хорошее всё же случилось — я не вернусь в Энрейд.
Я поёжилась, ожидание становилось невыносимым, хоть прошло мало времени с тех пор, как они поднялись наверх. Не хотелось оставаться одной в этом незнакомом месте, в груди становилось вязко и горько от всего происходящего. И как назло, обрывки воспоминаний о минутах с Мааром, когда исга́р брал меня, горячили и терзали ещё больше, как и то, чем он там сейчас занят наверху вместе с Улрике. Эти мысли выпивали меня до самого дна.
Шаги, наконец, раздались с лестницы. Сначала спустилась Улрике, взволнованная и распалённая. Янтарные глаза полоснули, будто кнутами, когда девушка, увидев меня, вспомнила о моём присутствии. Маар неизменно расслабленный и сдержанный, невозможно по нему что-то прочесть, понять, о чём он думает. Его чёрные глаза облили с головы до ног жидким огнём так, что я не смогла и пошевелиться. Но я всё же поднялась и прошла к порогу — хотелось выйти отсюда поскорее, слишком душно тут было и тесно, невыносимо.
— Благодарю, мэниер, вы можете забрать ваш заказ уже вечером. С радостью буду ждать, — с особым трепетом произнесла хозяйка лавки, судорожно провела кончиком языка по припухшим влажным губам.
Мы покинули лавку, вновь погрузившись в людское море городка Кронвила. Но я как будто находилась в другом месте. Те чувства, что рождались во мне, были странными, не поддавались разумному объяснению, но этот визит оставил самый горький и неприятный осадок, чем что-либо другое сегодняшний день. И я никак не могла отделаться от этой мути в себе и как-то отрешиться. Маар не заговаривал больше со мной. И в самом деле, зачем, ведь я для него всего лишь вещь, игрушка. Необходимость, которая когда-нибудь надоест. Он привёл меня в другой постоялый двор, на двери которого висела табличка с красивыми позолоченными буквами «Золотой вереск». Внутри находились одни лойоны Ремарта. Я выискивала глазами Доната, вспомнив о раненном страже. Его я давно не видела и не знала, что с ним. Маар будто почуял мои мысли о другом мужчине, глянул на меня мрачно. Мне безразлична его злость, но я перестала искать Доната только ради его безопасности.
Мы поднялись на третий ярус. Маар оставил меня в одной из многочисленных комнат. Ожидала, что он запрёт меня, но нет, исга́р просто вышел, не сказав ни слова. Его будто занимали какие-то мысли. Неужели они связаны с Улрике? Что она ему говорила? И что их могло связывать, ведь не только постель? Я вновь вспыхнула от злости, прочь гоня мысли о том. А когда стемнело, и нутро «Золотого вереска» наполнилось шумом и зажглось многочисленными огнями лампад, Маар не объявился. Внутри меня потемнело всё, чувства были столь острые и режущие, что я ничего не могла с собой сделать, вспоминая последние слова Улрике, обращённые к стражу — приглашение заглянуть к ней в лавку вечером.
Маар
Маар знал в своей жизни только смерть, кровь и секс. Крови было столь же много, сколько и секса. Вся его жизнь в храме Закатной пустоши похожа на пытку, одну сплошную рану. Жестокость и несправедливость воспитали в нём зверя. Наставники храма взращивали в своих воспитанниках только ненависть, считая это за благодетель. Лучшему доставалось всё, слабые умирали, и о них никто не вспоминал. Звериные законы — естественный отбор. Самым стойким доставались привилегии. Маар никогда не пытался состязаться с другими, он стремился всегда превзойти самого себя, уничтожая в себе жалость и страхи.