Страница 6 из 53
– Ясно всё с тобой… Курсант Данлоп! – последние два слова он будто сплюнул, после чего со всей силы ударил меня в живот, – вам назначается двенадцать часов карцера за разговоры со старшим по званию, в которых вы как-либо оскорбляете его действия или честь. Статья 17778-21q Устава Колониальной Пехоты. – ещё удар, от которого я упал на колени и сильно согнулся, сопровождая падение стенаниями, – уже два выговора, урод. Ещё один в этом месяце, и тебе абзац.
Двое ближайших курсантов, не дожидаясь команды сержанта-инструктора, подхватили меня и потащили в сторону карцера. Так-то меня скорее волокли, не заботясь о моей бедной заднице. И ногах. И лице.
Когда я более-менее оправился от удара, я попытался подняться на ноги и заговорить:
– Ребя-ат!
– Молчи, Данлоп. – бросил один из моих конвоиров.
– Ты опять обосрался на задании, Данлоп. – вторил ему другой.
– Кто просил тебя взрывать бронемашину, Данлоп?
– Бронемашина стоит много денег, Данлоп. Зачем ты взорвал бронемашину?
– Я выполнял задание и защищал членов отряда, а если он думает, что уничтожение техники врага принесло вред, то он сам враг! – последние слова я уже просто выкрикнул, практически вырываясь из рук близнецов.
– Ты не умеешь воспринимать команды, Данлоп. Ты плохой солдат. – с презрением сказал один из братьев.
– Ты не умеешь контролировать эмоции, Данлоп. Ты опасен для остальных. – присоединился другой.
– А вы – два дебила, сила есть, ума не надо. – огрызнулся я, стараясь двигать ногами, а не волочиться по земле.
– Карцер чистит мозги, Данлоп. Тебе надо успокоиться.
– Мы правильные солдаты. Мы слушаем команды. Мы не делаем лишнего, Данлоп.
– Думать вы не умеете. – иронично заключил я и замолчал, потому что мы приближались к бетонной будке карцера. Сопровождалось это насмешками и косыми взглядами других курсантов и обычных солдат.
– О, это же Данлоп! Опять намутил чего на тренировке? – спросил меня пехотинец на входе в карцер
– Взорвал бронемашину с помощью штурмового плазмера и оскорбил старшего по званию. – хором отозвались близнецы, с силой швыряя меня в бетонку. Затем они, точно по команде, развернулись, и, чеканя шаг, ушли обратно. Я тяжело вздохнул и поднялся.
– Перевожу со слабоумного: открыл огонь по отмеченному противнику, уничтожив единицу вражеской техники, тем самым спася жизни сослуживцев. А с сержантом мы ругаемся регулярно, он просто дополнял свой еженедельный рапорт о моей необучаемости лишней причиной. – хмыкнул я, отряхивая униформу и стягивая лёгкий бронежилет.
– Ну, как обычно, в общем-то. Сколько дали?
– Двенадцать часов.
– Сколько?! Не многовато? – удивился охранник, присвистнув и встав в более небрежную позу, чем та, в которой был ранее.
– По мнению сержанта-инструктора мне давать меньше половины дня нельзя.
– Не повезло тебе. Кстати, вопрос. Как ты, чёрт побери, расхреначил броневик из плазмера? Он же не такой мощный, чтобы пробить щиты и корпус этой машинки. Да и на ней же должен быть штурмовой плазмер, чтобы гасить таких умников на корню.
– На учебных плазмерах обычно заварен регулятор мощности, а, по обыкновению, нам выдали боевые. Понимаешь, к чему я клоню? – не прекращая разговор, я положил жилет и снаряжение в автоматизированный шкаф перед входом.
– Хах. Не понимаю, зачем вообще нужны учебные.
– Детишкам давать на парадах.
– И правда.
– У тебя тариф как обычно?
– Как всегда. Сейчас отстегнёшь или по наитию? – охранник посмотрел по сторонам, деловито потёр руки и улыбнулся самой своей спекулянтской улыбкой.
– Сейчас.
– Тебе что? Выпивка? Жрачка? Снотворное? Мелок?
– Мелок и аудиоплеер.
– На сколько?
– На весь срок.
– Ну ты и загнул, конечно. Ресурсов-то хватит?
– Батареи с плазмера покроют часть оплаты?
– Только неюзаный свежак, перезаряженных у меня куча.
– Тогда заберёшь из шкафа, четыре штуки. – махнул я рукой
– Принял. Тогда с тебя полсотни кредов.
– В прошлый раз было меньше. – я несказанно удивился цене. В армейских кругах спекуляция и завышенные цены это норма, но полсотни плюс четыре свежих батареи плазмера – это очень много.
– В прошлый раз я получал премию за образцовую работу, да и бюджет армии был выше.
– На сколько он упал за неделю?
– На полпроцента. Плюс на десяток сенаторов-пацифистов, которые считают, что делать искусственное собачье дерьмо для детских ТВ-шоу намного лучше, чем снарядить бравых пехотинцев тысячей новых танков.
– Тысячей?
– Дела суровые сейчас. На Балтиморе гражданская война, на Пхуте уже два года чёрт знает что, и это только в нашем квадрате. Рядом с крупнейшим учебным центром Колониальной Пехоты!
– Жутко. – проворчал я, протягивая пять металлических пластинок спекулянту-охраннику. Тот принял их, убрал в нагрудный карман и достал из поясной сумки огрызок мелка и аудиоплеер с наушниками. Судя по наклейке с пламенем, на нём был рок и металл.
Я взял у надсмотрщика плеер и мелок, после чего он повернулся к панели, потыкал в виртуальную клавиатуру, подал голос в вылезший из стены микрофон, показал глаз камере, приложил правую ладонь к биосканеру, дал образец крови маленькой игле и сказал числовую комбинацию, которая обозначала пароль. С шипением открылся внешний замок. Конструкция прокрутилась и ушла в стену. Первая дверь разошлась в стороны. Вторая, внутренняя, сопровождаемая струёй пара, взлетела вверх. И мне открылся карцер. Я сделал пару шагов вперёд. Сканер над дверьми прошёлся по мне красной сеткой. Металлический женский голос заявил:
– Обнаружен заключённый – курсант №12-997-123-001, Генри Данлоп. Дата заключения введена в реестр и личное дело. Длительность заключения – двенадцать часов, введено в реестр. Источник приказа на заключение – сержант-инструктор Хулио Банчоза. Введено в реестр. Причина заключения введена в реестр и личное дело. Предупреждение: на время нахождения в карцере вы не имеете право на питание, медицинскую помощь, контакт с людьми, самооборону, вызов адвоката, запросы на справление нужды в нормальном туалете, секс с представителями своего пола, противоположного пола, самим собой, других гуманоидных, негуманоидных, неразумных и разумных животных рас… – список был, как обычно, долгим. Спустя пару минут она закончила, – Приятного пребывания в карцере, курсант Данлоп.
– Иди в задницу, баба железная. – бросил я динамику и вновь осмотрел место, в котором мне двенадцать часов сидеть.
Комнатушка шесть на шесть метров, вбитая в стену койка с простынёй – длинный шаг к простуде или воспалению лёгких. Дыра в полу, которая выполняла роль нужника. Уже проржавела насквозь. Одинокая лампа, висевшая на проводе. И, в общем-то, всё.
Я включил плеер, заткнул уши и включил случайное проигрывание всего имеющегося на диске-носителе. Взялся за мел. И начал рисовать на гладкой стене.
Обычно я рисовал всё, что придёт в голову – матерные надписи, сцены из порножурналов. Сочинял стишки и прочую белиберду. А иногда я увлекался тактическим мышлением и стены превращались в таблицы расчётов и сосредоточение стратегических карт. Сражения разных эпох, обработка наших учений, и тому подобное. От скуки, знаете ли, и не такое попрёт из головы.
В итоге на шестом часу пребывания мелок сточился в ноль, и, оставшись лишь при музыке, я решил подремать взамен упущенного. Я взял и улёгся на койку. Глаза сами собой закрылись, а я, слушая свои же рассуждения, не заметил, как уснул.
Если так посмотреть, в карцере я уже был пятнадцать раз. Во всех случаях меня сюда загонял сержант-инструктор, который меня откровенно ненавидел. Как минимум за то, что я умею думать. Многие же, наоборот, такой привелегией не обладали и были слабы на ум, зато хороши, когда дело доходило до смерти и выполнения приказов. В первый раз я сюда попал около полугода назад, когда оспорил приказ сержанта. Да, я был слегка глупее, чем сейчас. Но всё ещё мыслил разумно.