Подари мне надежду

— Я тебе остановлюсь, — заявляет, фокусируя на мне взгляд. — Просто… просто это необычно… странно, но хорошо. — Толкаюсь чуть сильнее, а Аня выкрикивает: — Очень хорошо! Не останавливайся, Влад, пожалуйста, я же не смогу, я не выдержу.

Она что-то ещё бормочет, но я уже не в силах расслышать из-за шума в ушах.

Толкаюсь смелее, и вот уже вхожу до упора, ловя малейшую эмоцию на прекрасном лице девушки, из-за которой мой мир не рухнул — девушки, которая сама того не ведая, подарила мне надежду.

И да, ничего прекраснее я в своей жизни не видел.

— Господи, как хорошо, — выкрикивает, когда я наращиваю темп, почти сходя с ума и каким-то чудом удерживаясь на краю.

— Повтори, — приказываю, потому что мне нравится, насколько она отзывчива. — Я хочу это слышать.

— Мне хорошо, обалдеть, насколько хорошо!

— Смотри на меня, чудо, — прошу мягче, задыхаясь и теряя контроль. — Смотри мне в глаза, я хочу видеть, как ты кончаешь.

Выравниваюсь, опираясь на колени, приподнимаю стройные смуглые бёдра Аннушки, а она делает, как я прошу, не спорит и не сопротивляется, а в глазах, что чернее ночи, молнии и вспышки. Щёки раскраснелись, и так она ещё прекраснее. Хотя, кажется, дальше ведь некуда.

Высокая аккуратная грудь манит, и я не сдерживаюсь: протягиваю руку и сжимаю пальцами твёрдый сосок, а Аня всхлипывает, зависая на границе между реальностью и тем особенным удовольствием, что дарит оргазм.

Сжимаю сосок чуть сильнее, параллельно увеличивая темп, потому что чертовски хочу кончить вместе с этой невероятной девушкой. И когда мышцы влагалища ритмично сжимаются вокруг члена, посылая разряд тока в мой мозг, я понимаю, что вот он — миг, после которого уже не смогу быть прежним.

— Ты самое настоящее чудо, моё чудо, — говорю, падая сверху, подминая собой хрупкое тело. И через мгновение, когда уже могу хоть немного мыслить: — Я тебе хребет не сломал?

— Я не знаю, но, кажется, меня парализовало, — хрипит, а я приподнимаюсь на согнутой в локте руке, чтобы дать ей вздохнуть полной грудью. — Нет, не парализовало. Просто кто-то слишком тяжёлый. И…

Отводит взгляд, а я убираю прилипшие ко лбу тёмные, цвета горького шоколада, пряди, целую в висок, шепча на ухо:

— И большой? — подсказываю, а Аня фыркает. Смешная, точно ёжик.

— Знаешь, у меня так себе опыт в измерении мужских… кхм… достоинств.

— Поверь, мужское достоинство прячется точно не в трусах. Это просто член, и да, так получилось, что он у меня несколько крупноват. Тебе не было больно?

— А было похоже, что я от боли орала? — усмехается и ластится к моей руке, чертит на груди пальцем какие-то узоры. — Но сначала было… необычно, в общем.

— Хочешь есть? — спрашиваю, потому что после секса у меня всегда дикий жор, а ещё чертовски хочется курить.

— Не очень, — пожимает плечами и как-то виновато улыбается.

— Ты вообще мало ешь, я заметил, — говорю, поднимаясь на ноги. Потягиваюсь, а мышцы отзываются сладкой болью. Нужно бы поспать, завтра — или уже сегодня? — куча дел, но во мне столько нерастраченной энергии, что сон — это последнее, о чём я сейчас думаю. — Меня стесняешься? Я продукты не только себе купил, потому нечего выдумывать хрень всякую.

— Нет, просто… ну я вообще малоежка. Мама всегда гонялась за мной с ложкой, чтобы накормить.

— Надо исправляться, малоежка, а то светишься вся.

— Ты любишь женщин в теле? — смеётся, обматываясь простынёй, а я останавливаю её.

— Нет, Аннушка, не зря я назвал тебя нудисткой, — говорю, прижимая к себе и сбрасывая простыню, в которую она так старательно укуталась. — У меня от твоего тела мозг на части разрывается, потому ходи голой.

Разворачиваю её к себе спиной и подталкиваю к выходу, к кухне, где полный холодильник еды, а ещё окно и пепельница — то, что мне сейчас необходимо.

— Что будешь? — спрашивает, открыв холодильник и внимательно рассматривая его содержимое. — Влад, мы это точно сами не съедим, пропадёт же. Ты столько накупил…

— Ты у нас малоежка, а я настоящий уничтожитель продовльственных запасов. Мама меня в детстве называла амбарной мышью. Так что не пропадёт тут ничего, — успокаиваю, притягивая хрупкое тело к себе, и от этого мой член снова готовится к нападению. Нет уж, дружок, потерпишь. — И вообще, присядь на стульчик, сам что-нибудь придумаю.

Достаю остатки запечённой курицы, бутылку вина из шкафчика — надеюсь, Аня любит красное полусухое, — хлеб, какой-то соус с кусочками непонятной бурды в составе, колбасу.

Сгодится червячка заморить.

Дальше просто едим, голые и свободные от всякой требухи, пьём вино, и с каждым глотком Аня всё смелее. Рассказывает о себе: о детстве в маленьком городке на окраине области, у самой кромки леса; о школе, друзьях, подруге Ленке, с которой и в огонь и в воду… о многом. А я слушаю, думая, что мне не могло повезти больше.

И, вот чудо, я сам, хоть и не большой любитель, начинаю вываливать на Аню подробности своей жизни. Рассказываю об училище, о службе, о матери. Молчу лишь о жене, понимая, что это не та информация, которая уместна сейчас. Да и вообще, нечего о всяких разных разговоры разговаривать. И об Илье молчу, потому что мой некогда лучший друг то ещё дерьмо, чтобы тратить на него время.

Но вдруг Аня, словно что-то почувствовав, говорит:

— Влад, я должна тебе кое-что рассказать, только ты не подумай… я не собиралась это от тебя скрывать. Я вообще сразу хотела, но ты не дал…

Она мнётся, а я внутренне подбираюсь, напрягаюсь, потому что фантазия шалит и подбрасывает красочные картинки, где моя нудистка с кем-то, кроме меня. Нет, она не похожа на тех, кто на два фронта — совершенно другая порода, но ревность такая ревность.

— Только не злись и ничего себе не придумывай, — предупреждает, а я киваю, уже готовый разрушить кухню до основания.

— Аня, у меня очень маленький запас терпения, потому лучше без долгих прелюдий рассказывай, а то воображение взбесится.

— В общем, когда я была у Лены в гостях, туда пришёл начальник её парня, Игоря. Они дружат, что ли, или просто так… короче, — Аня смотрит на меня с опаской, а я киваю, чтобы продолжала, — в общем, это был Илья.

Бах! А так ведь хорошо сидели.

20. Аня

Влад порывисто поднимается, а на лице такое странное выражение застыло, что я инстинктивно сжимаюсь. В серых глазах бушует ярость, а я пытаюсь понять, что происходит.

— Он трогал тебя? Касался?

Влад опирается руками на стол по обе стороны от меня, запирает в ловушке, а я смотрю в его глаза, пытаясь найти там ответы. А ещё доказать, что скрывать мне нечего — я вся, как на ладони, для него. Не знаю, что происходит между этими двумя, но я не собираюсь давать повод сомневаться в себе.

— Если бы он тронул меня, я бы его убила, — говорю, глядя в стремительно темнеющие глаза. — Но он говорил о тебе… неприятные вещи.

Нет уж, я не дура, потому пересказывать в подробностях наш разговор точно не буду. Не хватало ещё довести Влада до нервного срыва, потому что даже сейчас его лицо чернее тучи, а желваки на скулах пляшут пасодобль.

Может быть, они когда-то одну девушку не поделили? Загадка…

— Например? — выдавливает, кажется, с трудом, а мне хочется прижаться к нему, впитаться под кожу, влиться в кровь, чтобы понять, о чём он сейчас думает. — Что он говорил?

— Гадости всякие, не обращай внимания. Я всё равно ему не поверила. Но мне хочется понимать, из-за чего всё это.

— Не поверила она… — Влад щурится, вглядываясь в моё лицо с какой-то исступлённой жадной нежностью. И что-то есть в этом взгляде такое, от чего мороз по коже. — Илья умеет быть убедительным.

— Да какая разница? Я больше не собираюсь с ним общаться. Пусть хоть лопнет со своими намёками и гадостями, меня это не волнует.

Вкладываю в свои слова максимум уверенности, а Влад молчит, лишь обхватывает ладонью мой затылок. Крепко так, что не вырваться, а у меня мелькает мысль, что со стороны мы, наверное, очень глупо смотримся: голые, растрёпанные, застывшие в этом вязком моменте, когда хочется так много сказать, но слов не хватает.