Подари мне надежду

— Тебе пятьдесят?

— Нет, тридцать два, почти тридцать три. Возраст Христа, да и вообще. Это много! Двенадцать лет!

— Не так уж и много, — пожимаю плечами, захлопывает папку, и кидаю её на заднее сидение.

— Но не двадцать два же, — усмехается и пятернёй приглаживает растрёпанные волосы, упавшие на лицо, пока мы целовались. — Я просто хочу, чтобы ты понимала: я дурею от тебя, с первого взгляда. Это не лечится, но если по-твоему я слишком тороплюсь, то я готов уйти. Если я тебя пугаю, я уйду. Просто я вот такой: прямой и без фигни всякой сентиментальной.

Какой благородный, посмотрите на него.

— И мне это нравится, — заявляю, глядя ему прямо в глаза.

— Аня-я… — на выдохе и губами в губы, до боли, до головокружения. — А ещё я ревнивый, и вспыльчивый, и нетерпимый. И матерюсь, потому что порой, с моей работой, никаких цензурных слов не хватит, а ты… ты же не должна такое терпеть.

— Я уже поняла, — киваю, снова зарываясь пальцами в волосы. — И да, ты напористый, и вытворяешь иногда странные вещи, и язык тебе мылом нужно вымыть, но… но ты показал мне, что мужчины ещё умеют быть честными. Понимаешь… а, ладно, потом.

— Тебя кто-то обидел? — настораживается и, обхватив ладонью моё лицо, смотрит в глаза, пытаясь найти ответ.

— Нет, не меня, но я очень хорошо знаю, как может ранить мужское малодушие, когда лишь только ложь и предательство.

В памяти возникает образ моей матери. Зависимая от отца, она глушила боль от его измен успокоительным и слезами. И отец, каждый раз выдумывающий разные оправдания для своих поступков, делал всё, что угодно, но не был с ней честен. Но я отгоняю от себя плохие мысли, потому что сейчас самое неподходящее для этого время.

— Пойдём? — улыбается, поглаживая горячими ладонями по спине. — Ты, кажется, домой хотела.

Хлопок двери, а я на секунду оставшись одна в салоне машины, смотрю на себя в зеркало, а глаза горят лихорадочно. Прикладываю к щекам руки, но даже это не помогает скрыть, насколько я покраснела. Но не от стыда, нет.

Дверца рядом со мной распахивается, и Влад помогает мне выбраться наружу. Ставит машину на сигнализацию, а потом, будто что-то вспомнив, идёт к багажнику. Снова писк, хлопок, но я не слежу за тем, чем Влад занимается. Просто подставляю лицо свежему ветру, глядя в чёрное, раскрашенное яркими вспышками звёзд, небо и вдыхаю упоительную сладость момента полной грудью.

— Это тебе, — говорит Влад, возникая совсем рядом, бесшумный и стремительный в каждом своём движении. — Мне кажется, тебе понравится.

Влад говорит быстро, отводит взгляд, а я понимаю, что ему неловко. Неловко! И этот человек только что говорил что-то о разнице в возрасте… А сам стесняется, точно мальчишка.

Большой плотный фирменный пакет с названием модной галереи, находящейся в самом центре города, а я с опаской заглядываю внутрь, принюхиваюсь, потому что от этого мужчины можно ожидать чего угодно.

— Это картина, — подсказывает, улыбаясь. — Мне показалось, что тебе должно понравиться.

В свете уличных фонарей я рассматриваю подарок, и слов не хватает, чтобы описать, насколько он мне нравится.

Бушующее море, вспененное стихией, и небольшой корабль под белыми парусами на самой высшей точке, на пике волны, почти взлетевший в грозовое небо. Красиво…

— Это правда, мне? — переспрашиваю, дотрагиваясь дрожащими пальцами до холста, а он тёплый и какой-то живой.

— Нет, блин, себе купил, теперь хвастаюсь, — ворчит, но в глазах смех плещется. — Пойдём, дома посмотришь.

— Спасибо! — взвизгиваю, прижимая к себе картину, подпрыгиваю на месте и пытаюсь понять, откуда этот мужчина успел так хорошо меня изучить. — Это же чудо какое-то.

Одной рукой обнимаю Влада за плечи и, не сдерживая эмоций, целую его щёки, губы, глаза, лоб, и такая нежность на сердце, что хочется плакать.

— Я рад, что понравилось, — говорит, обнимая за талию, и мягко подталкивает в сторону входа в подъезд.

Почти не помню как мы добрались до квартиры, а войдя в неё, кладу картину на полочку. Главное, аккуратно. Это мой подарок — первый за очень много лет, от человека, который не перестаёт меня удивлять, пусть и поступает порой так, что хочется его убить. Но именно за эти странности он и нравится мне.

Тёплое дыхание обжигает, а я замираю, когда Влад собирает мои волосы на затылке, наматывает на кулак, слегка оттягивая голову назад. Запрокидываю её, а Влад касается губами пульсирующей жилки на шее, чуть прикусывает кожу, слизывая след. Поцелуй, укус, прикосновения языка, снова влажный поцелуй… и так, кажется до бесконечности. Мои колени превратились в сгустки желе, руки дрожат, и я зажмуриваюсь от того, насколько мне сейчас хорошо.

— Никогда не мог представить, что мне может понравиться запах бабского шампуня, — шепчет на ухо в перерыве между поцелуями. — Но от твоего у меня крышу срывает, наглухо.

Разворачиваюсь в его руках и встречаюсь с мутным взглядом ставших почти чёрными глаз.

Влад проводит пальцем по моим скулам, носу, очерчивает губы, надавливая чуть сильнее, превращая невесомую нежность в пылающую на коже страсть, почти осязаемую.

— Я часто говорю, что ты охренеть, какая красивая, но не только, — поцелуи между словами, прерывистое дыхание на воспалённой прикосновениями коже, жёсткие пальцы, сминающие, подчиняющие, зовущие. — Ещё ты чистая, светлая. Ты умеешь краснеть! Невероятно. Но да, я могу тебя испортить, однако, назад уже поздно поворачивать.

— Ты слишком много разговариваешь, — говорю на ухо, а ответом мне служит хриплое дыхание и бешено колотящееся о рёбра большое сердце.

После моих слов будто слетают последние преграды, и Влад сжимает меня в объятиях до хруста, до боли и невозможности дышать. Поднимает в воздух, и мне ничего не остаётся, как обхватить талию ногами, а руки мои уже вытягивают из пояса белую рубашку, обнажая спину. Я хочу почувствовать его тело, горячую кожу, губы, руки, всё.

— Я сейчас кончу только от одной мысли, что ты будешь моей, — прерывисто шепчет и прикусывает мочку моего уха. Слегка, но этого хватает, чтобы я дёрнулась так, точно меня кипятком ошпарили. — Такая податливая… я дурею, чёрт.

Я не понимаю, ни что со мной происходит, ни куда он меня несёт. Весь окружающий мир сужается до точки, до молекулы, и всё, что могу видеть сейчас — глаза Влада.

Влад опускает меня на пол и отходит на полшага назад.

— Сними платье, — говорит хрипло, а в глазах пламя бушует.

Я подчиняюсь, потому что это кажется правильным. И невероятно возбуждающим: слышать и слушать мужчину.

Медленно растёгиваю тонкий кожаный ремешок, а Влад жадно ловит каждое моё движение, облизывая губы. Мгновение и пояс летит на пол. Следом стягиваю платье с одного плеча — медленно и неторопливо, — после со второго. Ещё секунда и платье падает, складываясь у ног зелёным озером.

Влад тем временем не торопится раздеваться. Лишь кладёт пальцы на ремень, но не расстёгивает.

— Сладкая… — то ли стон, то ли хрип, и Влад рывков тянет меня к себе, впечатывая в широкую твёрдую грудь, где под кожей бугрятся мышцы

Мы исступлённо целуемся, и я сама не замечаю, как моя грудь освобождается из тонкого гипюра. Бюстгальтер скользит вниз, обнажая грудь, а Влад сглатывает, опуская взгляд вниз. Соски стремительно твердеют, и мне бы прикрыться, спрятаться, но я лишь теснее прижимаюсь к всё ещё закрытой от меня рубашкой груди.

Влад обхватывает пальцами левый сосок, слегка сжимает, покручивает, а я всхлипываю от того, насколько мне сейчас хорошо.

— Ложись на кровать, — не то умоляет, не то приказывает, а я слушаюсь. — Чёртово наваждение.

Когда разгорячённая не пролитым удовольствием кожа соприкасается с прохладными простынями, вздрагиваю. А когда Влад нависает сверху, меня буквально трясёт. От его взгляда: острого и тягучего, влекущего и провоцирующего; от того, как он проводит пальцами по моему телу, обжигая касаниями, вынуждая мечтать быть ещё ближе.

Из одежды на мне лишь стринги, но это не смущает. Сегодня я вся для него, до последней молекулы, до мельчайшего атома.