Подари мне надежду

— Моей едой, да? — Упирается руками в бока, а я лишний раз отмечаю про себя, какая она стройная, как берёзка тонкая. Блядь, какая на хер берёзка?! Что я несу?! — То есть ты открыл холодильник, взял с полки то, что туда не складывал и просто съел. Отлично. Достойное поведение взрослого человека, браво и овации.

Ничего отличного, конечно, но так я хоть в качестве компенсации смогу купить ей нормальных продуктов, а не эту дичь из магазина за углом.

— Ой, прости… я как-то сразу не подумал. Знаешь, совсем забыл, что в этой квартире живу не один… прямо из головы вылетело, — сокрушаюсь настолько натурально, что меня бы точно без проб взяли на роль какого-нибудь раскаивающего идиота в малобюджетном триллере. — Ну, ничего не поделаешь, придётся, значит, пока позавтракать где-то вне дома, а потом заеду в магазин и куплю что-нибудь на ужин.

— В смысле купишь? — удивляется и даже левую бровь заводит вопросительно. — Не надо ничего покупать, у нас не общий бюджет.

— Да причём тут это? Просто я съел сосиски, значит, виноват. Потому самое меньшее, чем могу исправить эту оплошность: сводить тебя в кафе на завтрак, а потом купить какой-нибудь колбасы. Или что вы там девочки любите. Йогурт? Простоквашу? Баранью ногу? Рыбий жир?

— Только не рыбий жир! — восклицает и даже руками на меня машет, кривится. — С детства его терпеть не могу.

— Понимаю, детская травма, — киваю с непроницаемым выражением лица, а сам думаю, что с огромным удовольствием подошёл бы к нудистке, зарылся пальцами во влажные после душа тёмные волосы и впился бы в пухлые розовые губы.

Чёрт, Аня сейчас кажется такой чистой и свежей, и я даже чувствую на расстоянии сладкий аромат геля для душа — какая-то девчоночья приторная дичь, но мне неожиданно нравится. Так бы и нюхал, как бешеный конь на выпасе, вдыхая аромат полной грудью.

Так, Киреев, уймись. И держи член в узде, пока Аня тебе его не оторвала. Евнухи только на Востоке хорошо устраиваются — в гаремах, на просторах нашей родины ссать сидя могут позволить себе только бабы.

— Ладно, собирайся скорее, время не ждёт, — заявляю, отвлекаясь от разврата, которым бы с удовольствием предался с нудисткой.

Чёрт, нужно перестать её так называть, перестать провоцировать, но нравится. До чёртиков и дрожи в теле нравится видеть вспышки злости в тёмных глазах и робкий румянец на лице. Блядь, мне вообще Аня нравится, а такое со мной случается не часто. Кажется, даже Алиса не так сильно волновала меня на старте нашего бурного романа.

Это, наверное, первые предвестники маразма и недержания: вот уже, член в штанах удержать не могу и брежу наяву, скоро и ссаться начну.

— Куда собираться? — переспрашивает Аня и по всему видно, что с места она без подробных объяснений двигаться не планирует. Упёртая крошка.

— В кафе, я же говорил, завтрак! — перечисляю и, обняв Аню за плечи — дружески! — подталкиваю к двери её комнаты. — Надевай на себя платьюшко какое-нибудь или что ты там носишь, а я быстро в душ.

— Постой! — восклицает, высвобождаясь из моей хватки. — Я не могу в кафе, никак не могу!

Приплыли.

— То есть сосиски лопать собиралась, а в кафе пойти не можешь. Странное дело. У тебя какое-то предубеждение против общественных мест, что ли?

— Ничего такого у меня нет, — отрицательно качает головой и распахивает свою дверь. — У меня через час важная встреча, я так опоздаю.

Чёрт, знал бы, что она останется голодной, не устраивал бы весь этот цирк с экстренным уничтожением провианта.

— Далеко собралась? Надолго? — задаю вопросы, на которые не имею права, и Аня закономерно хмурится:

— Не твоё дело, — встряхивает головой и, почти уже скрывшись в дверях комнаты, поворачивается ко мне и, обжигая взглядом, добавляет: — Сосальщицам своим вопросы задавай, мне это не нужно.

И громко хлопает дверью перед моим лицом.

Чёрт, вот как теперь от этого дерьма отмыться?

9. Влад

Буквально минут через десять Аня выходит из своей комнаты, а я выхожу из кухни и приваливаюсь плечом к дверному косяку. Странные у нас всё-таки отношения, но будь я проклят, если не нравлюсь ей. Нравлюсь — это видно по выражению глаз, а ещё по тому, как она упорно пытается доказать мне, что это не так.

Молча слежу как она обувает босоножки на высоких каблуках, перетягивает, наклонившись, щиколотки серебристыми тесёмками, а у меня зубы сводит, когда представляю эти умопомрачительно длинные ноги, кожа на которых тронута первым летним золотистым загаром, на своих плечах.

Втягиваю воздух, сцепив челюсть, рискуя лишиться зубов. Сжимаю пальцы в кулаки так сильно, что болят суставы, зато это позволяет отвлечься от дикого желания схватить Аню в охапку и попробовать, какая её кожа на вкус. Везде, на каждом долбанном сантиметре смуглого тела. И при этом смотреть неотрывно в тёмные глаза, чтобы ловить каждую эмоцию, видеть любое изменения, впитывать энергетику.

— Аннушка, давай я тебя подвезу, — предлагаю, а она даже не смотрит на меня, поправляя ремешок сумки, перекинутый через плечо. — Мне это ничего не сто́ит, а ты быстрее доберёшься, куда там тебе надо.

Сука, а я ещё тот рыцарь в чёрных труселях.

— Спасибо, не нуждаюсь, — фыркает и даже головой встряхивает.

Тяжёлый случай.

— А может быть, мне хочется.

— Перехочется, — передёргивает плечами, а я замечаю мимолётную улыбку на пухлых губах. Но Аня быстро берёт себя в руки и, взявшись за ручку двери, говорит: — Вернусь к обеду. Если снова кого-нибудь притащишь, имей в виду.

В итоге, когда Аня покидает квартиру, я прикладываюсь пылающим лбом к прохладному косяку и пытаюсь привести мысли в порядок. Какой же я идиот, непроходимый просто. Теперь она всегда, при любом удобном случае, стоит только надавить немножко сильнее, будет припоминать мне эту чёртову Инну. А это она ещё об Алисе не знает.

Блядь, почему нудистка должна была встретиться мне именно сейчас, когда в жизни и без того всё сложно?

Отрываю буйную голову от косяка, возвращаюсь в кухню и наливаю себе стакан воды, размышляя как лучше распределить дальнейшее время. Я люблю, когда всё по полочкам и работает как часы. Вот и сейчас черчу план в голове, как привык ещё со времён Суворовского училища, когда дисциплина была одним из важнейших условий продуктивной учёбы. А самодисциплина так особенно.

Мою тщательно стакан, ставлю его на место и слышу оглушительную трель мобильного, доносящуюся из комнаты. Чёрт, по работе, наверное, что-то.

Номер незнакомый, но мне не привыкать, потому беру трубку и слышу голос той, кого ни видеть ни слышать больше желания не имею.

— Алиса, какого хрена ты от меня хочешь?

— Влад, давай встретимся и просто поговорим, как взрослые люди, — тараторит Алиса, но мне неинтересно всё, что она хочет мне рассказать.

Ей раньше нужно было думать, а сейчас уже поздно. Есть вещи, которые забыть, а уж тем более простить не получится. Так к чему даже пытаться? Зачем бередить свежие раны?

— Я тебе говорил, чтобы ты больше меня не искала? Ты же знала, что я не передумаю.

— Надеялась, — отвечает тихо и, вроде как, даже всхлипывает для убедительности. — Я должна объяснить, пожалуйста, дай мне шанс.

Не нужно мне это. Из-за этой суки моя жизнь превратилась в пошлый анекдот о командировочном муже. Только любовник был не в шкафу, а активно шпилил мою жену, виляя тощей задницей.

Тьфу, гадость.

— Иди на хер, милая, — отрезаю. — Можешь на тот же самый, что в нашей спальне был, можешь другой себе поискать. Мне насрать.

— Но почему ты не хочешь просто меня выслушать?! — восклицает, а я тяжело вздыхаю. Как же всё-таки с бабами тяжело.

— Потому что мне с блядовитыми суками разговаривать не о чем.

Никогда я себе не позволял так говорить о женщинах, но Алиса сама виновата. Да и, боюсь, по-другому просто не поймёт.

— А ты? Ты сам разве мне никогда ни с кем не изменял? — достаёт из рукава свой засаленный туз. — Да на тебе бабы всегда гроздьями висели! А я… — снова всхлипы, вздохи, шмыганье носом, — я всего лишь один раз оступилась! Один единственный раз! А ты так легко от меня отказался!