Страница 2 из 4
– Конечно, пора. Идём.
Посадка в поезд прошла, как обычно, без происшествий. Лопухин занёс все тяжёлые вещи в вагон, сложил всё под мягкое, обитое дерматином, широкое сиденье (она же – кровать для тех, кто едет на более длинные расстояния). Только сумку с продуктами поставил рядом со столиком: не перекусить в железнодорожной поездке – непростительное дело! Лизаветта тепло улыбалась. Она была счастлива. Казалось, все беспричинные нападки страха будут-таки побеждены, и она вернётся новым человеком. Как же важно это было для здоровья младенца, живущего в её животике, – ей ли этого не понимать?
Жена щебетала, муж молча кивал. Словно дамоклов меч повис у него над головой. Лизаветта была целиком поглощена предстоящей поездкой и лечением в санатории.
– А как ты думаешь, какие там будут процедуры?
– Ну, Лиза, не переживай: тех грязевых тампонов, что ставили в грязелечебнице, уж точно не будет!
– Ахахаха! – какой же чудесный у неё смех, подумал Иван. – Ну может, они тоже помогли?
– Думаю, ни одно наше усилие не пропало зря! – уверенно заявил Иван. И в этом он был прав: после десяти лет супружества и долгого лечения у них наконец будет ребеночек!
«И каким же скотом мне надо быть, чтобы влезть опять в эту грязь? И вместо поддержки любимой самому нуждаться в помощи?» – думал Иван, надеясь поколебать пружину, что уже начала сжиматься где-то внутри.
– До встречи, Ваня! В холодильнике, ты знаешь где, стоит кастрюлька с борщом, там есть котлетки рядом, в морозилке пельмени…
– Да, да, Лиза, не беспокойся. С голода не умру, поверь… От чего-то другого могу умереть, – Иван печально улыбнулся, – а вот с голода вряд ли.
– Ну, любимый, я же через недельку вернусь! Что тут осталось? Семь дней, семь ночей! Потерпи!
– Всего-то?
– Вот именно. Ну, поцелуй на прощание? Не скучай без меня.
На обратной дороге от вокзала Иван Александрович решил прогуляться пешком, проветриться, собраться с мыслями. Думы его были не веселы, мерещилось всякое.
«Уж скучать точно не придётся! Ах, Лизаветта, знала бы ты мои мучения! Ну вот опять… какая девушка прошла! Ну что за ножки, что за юбочка… вот так вот подойти к ней… и в омут с головой…»
Иван Александрович споткнулся о бордюр и едва не полетел головой вперёд. Резко выдохнув, он зашагал прямо, стараясь не оборачиваться назад.
От долгой пешей прогулки он вернулся домой измочаленным только под вечер. Внутри повисла тяжкая изможденность, и только одна мысль буравила мозг: «ничего, завтра буду посвежее, оторвусь тогда по полной». Иван Александрович накапал успокоительных капель в большой стакан воды и, смотря на мерно бегущую минутную стрелку часов, не спеша выпил. Добрался до кровати он с большим трудом и рухнул в глубокий сон без сновидений.
Ночь вторая
Следующий день был одним из тех многочисленных дней в году, когда ты замечаешь только, как пришёл на работу, после – как в обед выпил чашку чая с бутербродом, а потом – как с чувством выполненного долга и приятной усталостью говоришь всем «пока-пока, увидимся завтра, не забудь всё выключить и закрыть».
Было уже пять часов вечера, когда Иван Александрович поднатужился и вскочил на ступеньку отъезжающего троллейбуса.
– Какая же здесь давка! Вот бы к кому прижаться…
«Что за ерунда, – подумал взмокший Иван, – кто это мне такую дрянь опять подбрасывает в мысли? Ведь так хорошо было целый день: и продажи хорошие, и клиенты довольные уходили, и ни одного возврата сегодня не было. Не день, а сказка… Но тут действительно так тесно… Хоть сюда к поручням отойду, а то возле сидений народ будто играет в игру – кто первый займёт освободившееся место!»
Троллейбус работал наподобие сообщающихся сосудов: если даже из первой двери на остановке вышло больше народа, чем из второй, то при входе люди внутри около второй двери перетекали на свободную часть внутреннего пространства – в час пик транспорт подвергался настоящему штурму!
Так на одной остановке, где вдали виднелись верхушки деревьев садовых участков, зашла молодая девушка лет до тридцати, симпатичной наружности, с прямыми, плотно лежащими локонами тёмных волос, усердно таща за собой дочку-первоклассницу. Эти висевшие косички, этот детский тоскливый взгляд трудно было не заметить. А портфель! Казалось, он был больше самой девочки – широкий такой, из коричневой кожи цвета ореха, старомодный, с металлическими кольцами, в которых держался толстый ремешок. Вдобавок ко всему мама тянула рюкзак дочки.
«Может, с какой-то секции возвращаются?» – подумал Иван Александрович.
Они зашли на среднюю дверь, там, где двойные сиденья заканчиваются и переходят в одинарные. Тётя, сидевшая на одном из двойных сидений, тому, что ближе к входу-выходу с троллейбуса, уступила девочке место. Малышка плюхнулась туда, а тяжёлый портфель болтался у самых ног.
– Ну поднимай, держи портфель!
От резкого крика, не сочетающегося с красивым до той поры профилем лица молодой мамы, Иван Александрович вздрогнул, инстинктивно сжав поручень покрепче. Знаете, как от внезапно налетевшего ветра хочется поскорее укрыться в надёжное местечко?
– Не балуйся, держи на коленях, – мама нервничает, ругается; кажется, пришибла бы дочь, если бы не столько свидетелей.
Девочка с трудом, нехотя, берёт тяжёлую кладь, ставит на худые ноги в чулочках. Ноги то и дело прогибаются под весом. Портфель норовит упасть. Видно, что дочка не сильно и слушает маму, от чего та ещё больше злится и негодует.
Пассажирка рядом и женщина спереди не выдерживают, отзывчиво предлагают взять к себе на колени этот портфель, показывая, что у них есть место, да и руки не заняты.
– Зачем мучить замученную в школе девочку? Давайте возьмём!
Но тут мама мигом чудесным образом меняется в лице, встретив такое радужное предложение от незнакомых людей, улыбается, сияет, стесняется.
– Ну что вы, не надо, это не тяжело… Спасибо большое… Спасибо… Нет, нет…
И уже не только не сердится на дочку, но улыбается ей, а портфель прижимает к себе, кое-как ухитряясь держать и его, и рюкзак, да и самой держаться.
«Почему порой к незнакомым людям мы готовы быть более снисходительны и терпимы, чем к нашим самым близким людям, родителям, женам или мужьям, – усмехнулся про себя Лопухин, – тем, которые, быть может, составляют наше счастье? Почему мы их так безжалостно любим?»
С такими мыслями мужчина вошёл в знакомый подъезд, поднялся на шестой этаж, машинально открыл дверь, машинально принял традиционные после прихода домой процедуры: гардероб, ванна, туалет. Да, да, Иван Александрович относился к той категории мужчин, которые заходили в ванну, чтобы помыть руки только перед туалетом… и на этом считали свой долг по гигиене выполненным. Так что тут же он оказался в комнате. Часы пробили семь вечера.
Иван стоял, не шелохнувшись. Казалось, в ушах били секундные стрелки. Он, как завороженный, смотрел на чёрный экран монитора, стоявший на компьютерном столе. Говорят: когда заглядываешь в бездну – можно увидеть, как бездна улыбается тебе. И эта улыбка может стать последним, что увидишь в своей жизни.
Так и Иван Александрович последнее, что запомнил за этот вечер, – эта зловещая улыбка чёрного экрана. Она пропала в ярком свете запускающейся системы. Дальше понеслось по накатанной… едва живые капли стыда и обволакивающая коричневым туманом страсти бездна, пропасть нескончаемых «сюжетов»…
Ближе к полуночи Иван вспомнил про голод и наспех перекусил. А что? Даже алкоголика в перерыве между запоями иногда тянет к еде. Но потом следует рюмка, и ещё одна, и ещё. Остановиться как? Иван беспомощно оглянулся по сторонам тёмной комнаты. Показалось, что в дальнем углу что-то копошилось, будто кабан, разрывающий землю в поисках желудя. Но нет. Тишина. Показалось. Никого нет. И некому остановить. Пучина поглотила…
Ночь третья
На работу Иван Александрович ехал с гнетущим сердцем. Грудь давило, в голове то и дело носились отголоски увиденного. Тошнило. Хотелось оторвать от себя что-то, как будто мокрую, грязную одежду, липнущую к телу. Сколько раз, сколько лет доводится испытывать одно и то же… Казалось бы, если знаешь, что последствия будут неприятные – то зачем же наступать на те же самые грабли? Но нет же! Как алкоголик тянется к бутылке, не в силах себя сдержать, как курильщик к пачке сигарет, игроман к очередной колоде карт, так Иван Александрович с болью в сердце тянулся к своему губительному увлечению. В предании говорится, что Будда, сделав ошибку, извлекал из неё опыт и не повторял дважды ту же самую, не наступал на те же самые грабли, таким образом становясь всё более опытным и мудрым. Иван Александрович не был таким. Сотые, пятисотые грабли – казалось, им не было числа! И всё ведь такие до боли знакомые!