Сороковник. Книга 3

Драконья голова придвигается вплотную ко мне. Для того чтобы заглянуть мне в глаза, ему приходится наклониться и сильно согнуть шею, тем не менее, несмотря на неудобство позы, он не торопится.

На расстоянии полуметра от меня — пасть, усеянная ровными крепкими клыками, каждый из которых в два раза длиннее и толще моего пальца. Мелькает раздвоенный язык. Янтарно-медовые глаза насмешливо щурятся. Голова чуть наклоняется, меня словно обнюхивают… От звука, похожего на щёлканье хлыста, я невольно вздрагиваю: это дёрнувшийся ко мне на выручку ведун снова осаживается драконьим усом.

В этот жуткий момент мне приходит в голову совершенно неподходящая мысль: о том, что Ящер просто непозволительно красив: благородная голова идеально ровной треугольной формы — никаких бугров, ямок и шишек, не то, что у простака Гарма; изящно вырезанные ноздри, из которых доносится до меня жаркое дыхание; раскосо поставленные глазницы. Лоб и щёки покрыты костяной бронёй. Он не просто хорош — он изящен в своей мощи и даже костяной воротник смотрится украшением, а не грозной окантовкой из дополнительных шипов.

И кто сказал, что из драконьей глотки должно смердеть и нести падалью? Его дыхание освежено ароматом мяты и дорогих сигар.

Раздвоенный язык не спеша прикасается к моей щеке. Медленно, словно дегустируя, скользит вниз, к шее, к круглой горловине футболки… этаким интимным, я бы сказала, жестом. Мне даже слышится мысленный смешок. Я широко открываю глаза от внезапной догадки.

Ящер шумно выдыхает, снова обдавая меня запахом мяты и каких-то трав. Распрямляется. Видимо, дискомфортно ему так долго сидеть, угнувшись. Протянув лапу, небрежно щёлкает когтём по оставленному Игроком копью и отбрасывает в сторону; оно приземляется с сухим стуком, как простая палка, после чего уголья освобождённого круга медленно занимаются. Ящер внимательнейшим образом изучает обережную линию, переводит взгляд на Рорика, на его посох… и, развернувшись боком, подставляет ему крыло.

Жест достаточно красноречив: забирайся. Садись.

— Иди, — одними губами говорю напарнику. — Ты там будешь нужнее… куда он тебя отнесёт.

Он топчется в нерешительности.

— Иди, — повторяю. — Там каждый человек… маг дорог. Тебя признали. Защита твоя работает, прорывов больше не будет. За меня не бойся.

— Он кто? — одними губами спрашивает ведун.

— Родственник, — усмехнувшись, отвечаю.

Он порывисто меня обнимает — Ящер при этом недовольно постукивает хвостом — и лезет на кожистое крыло, которое, согнувшись, само подталкивает его дальше на спину; там он и устраивается между двумя хребтовыми зубцами. Его посох сияет, напитываясь солнечными лучами. Пока долетит — зарядится, думаю. Особенно, если солнце в тучу не уйдёт.

— Спасибо! — спохватившись, кричу вслед.

Ящер, насмешливо пыхнув огнём, кивает на соседнюю улочку и дожидается, когда я отбегу, но даже на таком расстоянии меня достаёт воздушной волной от его почти вертикального взлёта. Заложив крутой вираж, чёрный, как уголь, дракон с Рориком на спине улетает.

Вот и снова я проводила на войну.

Дождусь ли я хоть кого-то? Игрок, конечно, подрастерял силы, напугался, ослаб, но и разозлён порядком; и как бы, вернувшись на поле боя, не наворотил он дел. Ведь прочухается — и как возьмётся виноватых искать, а ведь это же я его довела до такого позорного состояния! И если до меня ему пока не дотянутся — он хорошо знает, кто мне дорог… Вот за кого надо бояться.

Я смотрю вслед улетающему Ящеру и думаю: домой. Теперь остаётся только ждать.

И в этот момент шею мне захлёстывает петля.

***

Невольный крик застревает в горле вместе с воздухом. Меня резко дёргают назад, откидывая голову, и одновременно упираются в спину чем-то твёрдым, не давая упасть. Неправда, что при удушении отключаешься сразу, в лёгких ведь остаётся немного воздуха, за счёт этого я ещё дёргаюсь… Задыхаясь, пытаюсь подсунуть пальцы под широкую петлю и освободиться. Страх придаёт мне силы: крутанувшись на пятках влево, я оказываюсь лицом к лицу к нападающему, давление петли при этом ослабевает и мне удаётся вдохнуть. Одновременно я вижу кулак, летящий в лицо, а дальше следует такая вспышка боли, что перехваченное горло в сравнении с ней просто ничто.

Боль вгрызается под бровь и увязает в голове, искры разлетаются и гаснут, остаются мрак и заложенные уши. Я теряю ориентацию. Я не могу понять, что со мной, где я, день сейчас или ночь, потому что перед глазами непрестанно клубящееся серое марево. Над головой глухо бухают, как часы, мужские голоса, распадаясь на отдельны звуки, меня потряхивает, в висках тяжело стучит кровь, словно я умудрилась заснуть вниз головой. Совсем рядом — конский топот. Нос и подбородок упираются во что-то жёсткое, пропахшее лошадиным потом. Марево колышется, и рвётся, как туман, в клочья.

Копыта стучат мягче, сквозь ресницы я вижу проплывающую где-то внизу подо мной колею грунтовой дороги, комочки сухой глины, летящие из-под лошадиных ног, чахлую траву на обочине… Я лежу поперёк седла? Что-то мешает мне поднять голову. Чуть позже я понимаю: это же мои собственные руки, заведённые за затылок и связанные. Пытаюсь ворохнуться, но кто-то, подъехав совсем близко, молча перехватывает мне горло жёсткой мозолистой ладонью. Опять? Нет, не душат, на этот раз просто пережимают сонную артерию. Я окончательно выпадаю из реальности.

При очередном возвращении снова первым включается слух. Доносится лязганье железа, скрип петель. Меня стаскивают и куда-то переносят бесцеремонно, чуть ли не сложив пополам, опять голова, руки и ноги болтаются. Так и вишу тряпкой, похоже, на чьём-то плече, не в силах пошевелиться. Снова мужские голоса. Лечу вниз, как кулёк, ударяюсь затылком и спиной. Короткий приказной возглас, резкая боль, пронзающая руку до локтя, чей-то вскрик. И опять пальцы мне на шею… Да что же это такое? — мысленно воплю остатками разума. Не хочу! Что происходит? Кто это надо мной измывается, в конце концов?..

…Наконец-то! Хоть какой-то свет. Мир вокруг формирует контуры предметов, заполняя их красками и объёмом. И почему-то я вижу себя в Магином доме.

Растерянно оглядываюсь. Да, я как раз на винтовой лестнице застряла — похоже, спускалась… А как я здесь очутилась? Я чего-то не помню? Почему ничего не болит, даже шея, и странная лёгкость во всём теле, и движения замедлены, словно сквозь воду идёшь?

И почему это Нора, гремя карабином поводка по ступенькам, трусит себе, меня не замечая, и хвост её просачивается, виляя на ходу, прямо сквозь моё колено?

От догадки мне становится дурно. Я что — умерла? И превратилась в призрак? И буду мотаться по местам, к которым была неравнодушна при жизни? О нет!

— Подожди, псина, — слышу усталый голос Маги. — Рой, не мог бы ты с ней прогуляться?

— Конечно, — торопливо говорит Рорик. Его шаги вместе с цоканьем собачьих коготков удаляются, захлопывается дверь чёрного хода. Встряхнув головой, я догадываюсь, наконец, что виток лестницы загораживает мне кухню, поэтому-то я никого и не вижу. Оказывается, я ещё здорово торможу, хоть и привидение. Машинально берусь за перила и чувствую — что-то не так. Опускаю глаза…

Лучше бы я этого не делала. Отдёргиваю руку, в ужасе уставившись на кисть. У меня недостаёт двух пальцев — безымянного и мизинца.

— О нет-нет-нет, — причитываю, не сводя глаз с двух крошечных культей с торчащими белыми хрящиками и подтёками высохшей крови на коже. — Нет-нет, только не это! — Без сил опускаюсь на ступеньки и рыдаю белугой, поддерживая искалеченную руку как младенца. Кто сотворил со мной такое? И за что? Хлюпаю носом минуты две, пока, наконец, не обращаю внимания на одно обстоятельство. Пока я плачу, рядом, на кухне несколько знакомых голосов ведут свой разговор, на меня совсем не реагируя, хотя могли бы и услышать… Значит, я всё-таки призрак.

Уныло лезу в карман в поисках носового платка и взвываю от боли. Забыла! Задела свою открытую рану! Наплевав на приличия, вытираю слёзы подолом длинной футболки. Снова рассматриваю кисть, угрюмо и даже с каким-то отвращением. Нет, что за сволочь это сделала? Знала бы, кто — убила…