Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 9 из 27

– Ни в коем случае! – трясет головой мама. – Она остается здесь.

– Ну и прекрасно!

Вера не понимает, что в этом такого прекрасного. Ей хочется к бабушке. Мама сейчас будет просто слоняться по дому, а ей, Вере, включит видеокассету с мультиками. Зато у бабушки она спала бы в комнате для гостей, где в углу стоит швейная машинка, похожая на какого-то черного зверя, а на тумбочке коробка с пуговицами и банка с сахарными кубиками.

Бабушка говорит «до свидания» и уходит. Мама бормочет что-то про психологию от обратного. Теперь они с Верой остались вдвоем, если не считать посуды на столе. Вера долго смотрит на маму: она опять взялась за голову и сидит так неподвижно, будто уснула. Не зная, что говорить и что делать, Вера дотрагивается до нее и спрашивает:

– Поиграешь со мной?

Когда мама поднимает глаза, Вера думает, что еще никогда в жизни не видела такого грустного лица. Пожалуй, только три года назад в зоопарке в Сан-Диего у черепахи, которая вытянула свою мощную шею и посмотрела прямо на Веру, словно говоря: «Помоги мне вернуться туда, откуда меня забрали».

– Не могу, – отвечает Мэрайя тихим ломким голосом и выходит из комнаты.

А Вере опять остается только гадать, какое же заклинание нужно произнести, чтобы удержать маму рядом.

Мэрайя всегда считала, что если существуют клубы анонимных алкоголиков, то должны быть и такие общества, которые помогали бы людям лечить разбитые сердца. Многим из нас, думает она, не помешала бы поддержка подруг по несчастью, когда мы застаем мужей в объятиях других женщин, или когда они звонят, но не хотят разговаривать, или когда мы видим по их глазам, что они уже начали нас забывать. Мэрайе хотелось бы найти добрую самаритянку, которая поболтала бы с ней по телефону, как бывшая одноклассница, предложила бы покидать дротики в фотографию этого придурка, утихомирила бы боль.

Но такой самаритянки поблизости нет, поэтому Мэрайя смотрит на визитку с номером пейджера своего психиатра. Предполагается, что звонить можно только в крайнем случае, то есть, наверное, тогда, когда у нее возникнет непреодолимое желание вскрыть себе вены или повеситься в кладовке. Ну а ей просто хочется с кем-то поговорить, а с кем – она не знает. Маму, свою лучшую подругу, она только что выпроводила. Другие знакомые ей женщины – жены коллег Колина, и, вероятно, теперь они станут ходить в рестораны вместе с ним и его любовницей. По горлу начинает подниматься какая-то горечь. Будет несправедливо, если этой Джессике достанется все: муж Мэрайи, ее друзья, ее старая жизнь.

За вечер нужно переделать много дел: дать Вере антибиотики, наложить свежую повязку на швы перед сном. А еще позвонить маме и извиниться. Программа-минимум – убрать со стола после обеда.

Но вместо того чтобы заняться чем-нибудь из этого, Мэрайя просто стоит и смотрит на свою кровать. Ночами ей кажется, что она падает в ямы и канавы, оставленные на матрасе Колином и Джессикой. Сдернув одеяло, она устраивает гнездо на полу. Ложится, укрывается простынями и представляет себе лицо Колина, как представляла давным-давно, засыпая на узкой кровати в студенческом общежитии. Мэрайя лежит совершенно неподвижно, не обращая внимания на слезы, которые сами собой текут из глаз, как целительные струи горячего источника.

Вера знает: мама плачет. Плачет так сильно, что с трудом успевает глотать воздух. Звук негромкий, но даже если накрыть голову подушкой, его все равно слышно. Когда родители ругались, было то же самое. От этого Вере и самой хочется плакать. Она думает, не позвонить ли бабушке, но вспоминает, что в семь вечера бабушка снимает трубку и кладет рядом с телефоном, чтобы рекламные звонки не досаждали. Поэтому Вере остается только свернуться в клубок, лежа поверх постельного белья в одних пижамных штанишках, и прижать к себе старого плюшевого медведя, пахнущего шампунем «Джонсонс беби».

Она лежит так довольно долго. А потом ей снится, что прямо перед ней сидит кто-то в длинной белой ночной рубашке. Приученная опасаться незнакомых людей, она испуганно вскакивает.

– Вера, – говорит загадочная фигура, – не бойся.

Длинные темные волосы, печальные темные глаза.

– Я вас знаю?

– А хочешь знать?

– Не знаю.

У Веры возникает сильное желание дотронуться до белой рубашки. Раньше она никогда не видела такой ткани: кажется, только прикоснись к ней – упадешь в эту мягкость и не выберешься.

– Вы пришли к моей маме?

– Нет, к тебе. Чтобы тебя охранять.

– С кем ты разговариваешь? – спрашивает Верина мама, внезапно появившись в дверном проеме.

Глаза у мамы красные и припухшие. В руках тюбик бацитрацина. Вера, вздрогнув, оглядывается: фигура исчезла, сон рассеялся.

– Ни с кем, – отвечает она и поворачивается, чтобы мама могла обработать ей швы.

Спустя двое суток Мэрайя резко просыпается среди ночи. Идет босиком по коридору и, еще не дойдя до спальни дочери, заранее знает, что та исчезла.

– Вера? – шепчет мать. – Вера!

Мэрайя сдергивает одеяло с пустой кровати, заглядывает в шкаф и в ванную. Потом, прошлепав вниз по лестнице, заходит в игровую комнату и в кухню. В висках стучит, ладони вспотели.

– Вера! – кричит Мэрайя. – Где ты?!

Вспоминаются газетные истории о детях, похищенных ночью из родительских домов. Да мало ли какие опасности подстерегают ребенка сразу за порогом! Вдруг Мэрайя замечает, как за окном блеснуло что-то серебристое. Может, Верина заколка? Так и есть. Дочка во дворе. Осторожно ползет по верхней перекладине качелей, закрепленной на высоте десяти футов над землей. Вера и раньше с кошачьей ловкостью проделывала этот трюк, и Мэрайя каждый раз ужасно боялась, что ребенок упадет.

– Может, объяснишь мне, что ты здесь делаешь ночью? – произносит она тихо, чтобы не напугать девочку.

Та смотрит вниз совершенно спокойно и даже не удивленно:

– Моя хранительница сказала мне прийти.

Мэрайя ожидала какого угодно ответа, только не такого.

– Твоя – кто?

– Хранительница.

– Какая еще хранительница?

– Она мой друг, – улыбается Вера, радуясь правдивости собственных слов.

Мэрайя начитает мысленно перебирать детей, с которыми дочка играла. Но после ухода Колина никто из них ее не навещал. Соседи, как это принято в Новой Англии, предпочитают держаться подальше от дома, где творится что-то неладное. Мол, вдруг беда окажется заразной?

– Она живет где-то поблизости?

– Не знаю, – отвечает Вера. – Спроси ее сама.

Мэрайя вдруг чувствует резкую боль в груди. Со времен пребывания в Гринхейвене собственный разум представляется ей набором стеклянных фишек домино: их можно поставить на ребро, но при малейшем дуновении они падают. Неужели склонность терять связь с реальностью передается генетически, как цвет волос или предрасположенность к ожирению?

– Сейчас твоя подруга… здесь?

– Ну а ты как думаешь? – фыркает Вера.

Коварный вопрос.

– Да?

Вера, смеясь, усаживается на перекладину верхом и болтает ногами.

– Слезай, пока не упала, – требует Мэрайя.

– Я больше не упаду. Со мной ничего не случится. Моя хранительница мне так сказала.

– Все-то она знает! – ворчит Мэрайя и лезет на качели, пытаясь дотянуться до дочери.

Подобравшись поближе, она слышит, как Вера тихонько напевает на мотив старинной детской песенки: «Плод дерева… которое среди сада…»

– А ну-ка, в дом! Сейчас же!

Только уложив дочку в постель и подоткнув ей одеяло, Мэрайя понимает, что впервые после циркового происшествия Вера смогла надеть ночную рубашку.

Если не считать того, что Барби совсем лысая, Вере нравится играть в кабинете доктора Келлер. Здесь есть и варежки с липучками, которыми ловят специальные шарики, и кукольный домик, и мелки в форме уточек, свинок и звездочек. Ну а на Барби, конечно, смотреть жутковато. Глядя на маленькие бугорки с дырочками там, где должны быть волосы, Вера вспомнила, как однажды у нее из рук выпал писающий пупс. Тело распалось на две половинки, и внутри она увидела не сердце, а маленький насос и батарейки.