Танцы Близнецов

«Боже мой, господи… как упоительно мое чувство! – думал Валдомиро. Невольная слеза умиления наплывала из-под века и срывалась прямо на строки. – Пусть!.. – мысленно восклицал он, наблюдая, как фиолетовые буковки теряют четкость и расплываются в крошечном соленом озерке, и слезу не промокал. – Пусть! Пусть видит!.. Зачем мне стесняться своей любви?»

«Кстати, – начинал он новый абзац, и очередная слеза, уже дрожащая на кончике ресницы, исчезала вдруг и без следа – испарялась, – у меня кой-какие новости: перешел работать в Худфонд. Это целая история, не хотел забивать тебе голову разной ерундой, поэтому и не писал. Они за мной бог знает сколько времени гонялись, золотые горы сулили, однако настоящей, масштабной работы предложить не могли. Ты сама прекрасно знаешь – золотыми горами меня не удивишь, а разменивать свое искусство – не помню, говорил ли тебе, что я художник по дереву? возможно, не говорил, не хотел забивать пустяками твою хорошенькую головку, – так вот, размениваться на мелочи в святом для меня деле – не в моих правилах. Представь себе: заручившись моим согласием на участие в работе, они выбили очень приличный заказ от… – Валдомиро на мгновенье задумался, быстро написал: – от Министерства внешней торговли, – слегка покраснел и, прикусив кончик языка, принялся вымарывать конец фразы. Устранив оплошность, он продолжал: – Сегодня директор фонда (кстати, Народный художник РСФСР) передал мне для выполнения заказа набор резцов, – тут Валдомиро снова покраснел, однако вычеркивать ничего не стал, – свой собственный инструмент. Трофейный. Он привез его из Германии. Бесспорно, директор большой мастер и человек с тончайшим художественным вкусом. Однако принять заказ такого масштаба на себя не решился, говорит – возраст… Как бы там ни было, к Новому году надеюсь получить часть гонорара – тысячи две-три. Звонил своим ребятам в Дагомыс, просил придержать для нас номер в олимпийском комплексе – обещали все устроить. Собственно, уже устроили.

Считаю минуты, страшно тоскую, люблю.

Твой Валдомиро.

P. S. Поцелуй Юленьку, ужасно по ней соскучился. У меня для нее презент.

P. P. S. Юстасу – мое огромное почтение и привет. Передай ему, пожалуйста: монеты, которые я обещал достать, уже у меня. Могу послать по почте, если не к спеху – передам через тебя.

P. P. P. S. Люблю безумно!»

Валдомиро пробежал написанное, удовлетворенно произнес: «Тэк-с…» – и потянул с полки томик стихов.

Тихонько скрипнула дверь, и в узкой щели появился карий глаз. Елене Марковне Глонти, Алене, родной сестре Валдомиро, принадлежал этот внимательный глаз, и в нем, словно в крошечном зеркале, отражался нехитрый интерьер комнаты и конечно же сам Валдомиро, увлеченно листающий страницы, – весь нетерпеливый порыв.

Шелест страниц прекратился, и в наступившей тишине послышалось:

– Эге, как раз то, что нужно.

Валдомиро опер раскрытый на нужном месте томик о чугунного Дон Кихота и занес перо над почтовым листом.

– Салют, братец, – весело сказала Алена и вошла в комнату. – Вечер добрый. Терпишь муки творчества? Никак за роман взялся?

Ответа не последовало.

– Понимаю, понимаю, – как ни в чем не бывало трещала Алена. – Ради бога извини. Собственно, я по делу: сигареткой не угостишь?

– Боже мой, господи! Это же бедлам, а не человеческое жилище! – взвился Валдомиро, но тут же успокоился и добавил примирительно: – Свои пора иметь. Иди, иди, не мешай человеку работать.

Алена легким ударом выбила из пачки сигарету, дернула плечиком, легким, как у всех Глонти, и обиженно сказала:

– Прошу пардону.

И оставила Валдомиро наедине с томиком.

Аккуратнейшим почерком, поминутно сверяясь с печатным текстом, Валдомиро вывел рядом с виньеткой:

Запечатал письмо в узкий конверт, оглянулся на дверь почему-то и поцеловал конверт. А затем отложил его в сторону, вздохнул и вынул из портфеля книжицу в темно-зеленом муаровом переплете – ежедневник.

– Ну как на него сердиться? – говорила на кухне Галина Петровна Глонти своей дочери и беспомощно разводила руками. – Это же просто невозможно! Вот шоколадку припер. «Шоколад Бабаевский», 300 грамм. Говорит, приятель прямо с кондитерской фабрики прислал. Он там главным технологом работает. Какая-то экспериментальная партия – повышенной калорийности. При моей комплекции, сама понимаешь, без повышенной калорийности – беда!.. На, Саньке, что ли, отдай, порадуй внука.

– Скажите на милость, – задумчиво произнесла Алена, разглядывая фиолетовое ресторанное клеймо. – Надо же… Тут даже печать стоит – экспериментальная партия.

– В самом деле?! Ну вот и сердись на него!..

Алена дернула плечиком, выпустила изо рта серию дымных колечек мал мала меньше и положила сигарету на край блюдца.

– А на него никто и не сердится. Какой прок? Живет, хлеб жует, никому не мешает. Друзья ему шоколадки шлют. Повышенной калорийности. Какие к нему могут быть претензии? Зато к тебе есть.

– Ты это о чем?

– Да все о том же. – Алена энергично чиркнула спичкой, раскуривая погасшую сигарету, и к потолку взвилась золотистая искра. – Объясни мне, пожалуйста, какого черта я взяла отгул на пятницу? Зачем мне отгул, если ты все перестирала? У тебя что – дел больше не было?

– Ну ладно, ладно. Проехали. Ты лучше скажи, чем он там занимается?

– Тезисы пишет, деятель… депутат. Планы составляет, – саркастически сказала Глонти-младшая и, сама того не подозревая, попала не в бровь, а в глаз.

Именно в этот момент Валдомиро распахнул ежедневник, усмехнулся, одним диагональным движением перечеркнул все «пункты», помедлил мгновенье и на новой странице вывел золоченым карандашиком:

План дня:

1. Купить для дома: стиральный порошок «Лоск» – с утра…

Ломаная прямая

Раскинувшись на просторной тахте, над которой висела картина «Благовещенье» кисти дружественного живописца Петра Верховского, Карагодин, вооружённый мини-наушниками Sony, рассеянно слушал кассету с произведениями композиторов-минималистов и предавался смутным мечтаниям. «Вот, – думал он, – умеют же люди, всего три ноты, а имя уже в вечности. Что бы и мне такое придумать, чтобы не дюже трудоёмкое, но на века».

Давно пребывающий в статусе свободного художника, Карагодин питался «проектами», приносившими пусть нерегулярные, но порой достойные плоды, которые позволяли ему не прерывать связующую нить со столицей, где прошли его университетские годы и обретались Шерами, Виталик Шаламов, Вова Короляш, роскошная Дарья Алейникова, эпатажная Алёна Лиепиньш и масса прочих достойнейших и благородных людей. А также значительное число земляков из геройского города на Волге, презревших провинциальное благополучие во имя рискованной, но такой упоительной московской жизни. Потакая порой случайной прихоти, он садился в поезд, при случае увлекая с собой бизнес-импровизатора Валдомиро, также свободного от регулярных занятий, умеющего затеять непринуждённое, а порой и грозное веселье. На Павелецком вокзале их обычно встречала машина от фирмы «Коро», возглавляемой удачливым и харизматичным Вовой Короляшем, старинным другом, собравшим под знамёна своей фирмы соратников по жизни и всегда готовым поддержать любую креативную затею.

Впрочем, московская кутерьма быстро становилась докучной, утомляла, навевала мысль о суете сует. И он возвращался на провинциальные берега, где, как правило, им овладевал очередной порыв деятельности.

Здравствуй, товарищ!

Вялые звуки фортепьянных триолей были неожиданно сдобрены ритмическими трелями телефонного звонка, придавшими опусу оптимизма и свежести.