Страница 3 из 6
С красотой вообще все непросто. Ее, например, никак нельзя доказать. Как доказать, что вот эта девушка прекрасна? Ведь доказательство – некоторый вид рассуждения, плод работы ума, тип рациональной активности, а переживание красоты – это несколько иной опыт. Красота живет как бы в другом измерении, в нем и постигается и настигает нас. Красота не доказуема, а показуема. Она избыточна и, иногда кажется, нелогична. Вот зачем нужны старики? Сколько бы времени освободилось для тысячи добрых дел и начинаний, не путайся под ногами разные старухи-процентщицы и всякие лишние деды. Все эти разговоры, что они заслужили, мы у них учимся… Часто ведь и не учимся, потому что нечего у них взять, даже бывает и вредно что-то заимствовать, просто опасно. Слышали фразы «старый хрыч», «старая ведьма», «вредная старуха» и прочие менее вежливые? Но ведь в нашей речи есть и другое: «красивый старик», ласковые именования «дедушка», «бабушка», «старушка». Мы умиляемся, даже когда произносим эти слова или слышим их. Чему умиляемся? Что так трогает сердце? Опыт человеческой красоты, пережитой в общении со старыми людьми, опыт, отзывающийся в сердце благодарностью и любовью.
Когда я трудился в детской воскресной школе, то давал ребятам задание нарисовать себя в старости с указанием своих технических характеристик: возраст, состояние здоровья, достижения, количество детей и внуков и т. д. Девочки чаще всего рисовали себя пышноволосой изящной старицей, возраст которой угадывался с трудом: она усердно копается в саду родового гнезда в окружении целой толпы внуков и всяких кошек. Любопытно, что муж-старик ни в одном из рисунков не фигурировал. Рисунки мальчиков были еще занятней. Один паренек изобразил себя без руки и ноги, с черной повязкой на месте утраченного глаза. Стоял старик-вояка на фоне огромной карты, тщательно подписанной: «Где я сражался за Родину». Замечу, что обозначенные горячие точки были на всех известных континентах и довольно далеко от самой Родины. Зачем я давал ребятам такое странное задание? Мне кажется, молодым людям полезно размышлять на тему собственной старости, вспоминать свою старость, что помогает воспитать со-чувствие, выработать чувствительность к старости и научиться ее принимать и понимать. Страшно даже подумать, что меня, такого сильного и здорового, будет кто-то мыть, одевать, сажать на горшок и кормить с ложечки, терпеливо (если повезет) поправляя салфетку. Такое воспоминание, как некое духовное упражнение, делает человека мудрее, учит созерцать свою собственную предельность и уязвимость, из которой и только из которой можно увидеть путь к вечному и подлинному.
Мы как-то бессознательно не хотим, просто не можем примириться со старостью, как не можем примириться со смертью. Но и с жизнью и со смертью нас примиряет красота, и старый человек прекрасен, если сквозь его немощное и усталое тело высвечивается нечто подлинно прекрасное, не истлевающее от времени и невзгод, а наоборот, набирающее в них силу.
У апостола Павла целое послание – 2-е к Коринфянам – посвящено раскрытию известной христианской истины: Сила Божия в немощи совершается (ср. 2 Кор. 12: 9). Ибо если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется (2 Кор. 4: 16). То есть в опыте страдания и немощи, принимаемых в благодарности сердца, мы приобщаемся подлинной красоте и мудрости, которые не всякому дано разглядеть в старом человеке и, конечно, не всякому дано к ним приобщиться. Сквозь покровы немощного старческого тела проявляется вызревавший долгие годы сокровенный сердца человек в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа (1 Пет. 3: 4). Но ведь апостолы говорили это применительно не к одним старикам, это универсальный закон для людей всех возрастов. Но для воспитания внутреннего человека необходим многолетний труд, как пишется о святых подвижниках: «состарился в подвигах», – вот это красиво – состариться не в страстях, а в подвигах! Вот это и есть добрая старость (ср. 1 Пар. 29: 28). Но именно поэтому не всякая старость добра и прекрасна.
В церкви часто читается отрывок из Книги Премудрости Соломона: Старость бо честна не многолетна, ниже в числе лет изчитается: седина же есть мудрость человеком, и возраст старости житие нескверно (не в долговечности честная старость, и не числом лет измеряется: мудрость есть седина для людей, и беспорочная жизнь – возраст старости) (Прем. 4: 8–9). В старости совершается, если угодно, некий суд над жизнью человека. Когда мы входим в возраст, все черты нашего характера, привычки, в том числе и дурные, шаржируются, становятся более выпуклыми и пугающе преувеличенными. Все ведь встречали прожорливых старух, похотливых стариков… Подозрительность, жадность, высокомерие, жестокость страшно уродливы в стариковском варианте. Как это ужасно, достигнув преклонных лет, состариться со своими болезнями души и духа. Безусловно, бывают и естественные (если болезнь естественна) причины такого поведения, но в большинстве случаев это следствие нашей духовной лени, не давшей нам в молодости справиться со своими страстями. И в этом тоже урок для всех молодых: возделывать душу в нужный час и, пока есть силы, дать внутреннему человеку вовремя созреть, крепко утвердиться Духом Его во внутреннем человеке (Еф. 3: 16).
В Псалтири есть чудный псалом – семидесятый, и в нем такое молитвенное воззвание к Богу: Не отвержи мене во время старости: внегда оскудевати крепости моей… Боже мой, не удалися от мене (Пс. 70: 9, 12). На эти слова композитор Березовский, один из замечательных церковных авторов, написал хоровое произведение, которое исполняют во многих храмах. И слова, и музыка пронзительны и крепко трогают душу, потому что, хотя мы и восхваляем красоту старости и все благодатные дары этого возраста, все же понимаем, что старость – это крест, это испытание страданием. Красота старости – не та красота, которой завидуют: слишком отчетливо мы осознаем или чувствуем, что старость есть что-то неестественное, что человек не должен стареть, так же как и не должен умирать. И тексты древних христианских авторов говорят нам о том, что мы призваны к жизни нестареемой, в которой юность наша должна обновиться. Но здесь и сейчас, пытаясь жить и стареть во Христе и со Христом, я знаю, что в Церкви как Теле Христовом нет эллина и иудея, варвара и скифа, раба и свободного, мужеского пола и женского, старика и молодого, но все и во всем Христос (ср. Кол. 3: 11; Гал. 3: 28).
Плывем… Куда ж нам плыть?
Есть проблемы, о которых постоянно рассуждают, которыми болеют, но которые никогда не решают. Они могут уточняться, представать в неожиданном свете, проживаться в собственном опыте, но их нельзя закрыть раз и навсегда, даже если основательно опираться на такой авторитет, как Священное Писание. Эти проблемы переходят по наследству от поколения к поколению, передаются как эстафета, но, кажется, букет вопросов с каждым новым поколением бесконечно ветвится и на место его опавших цветов прорастает десяток новых. Тема свободы человека – это некий нерв, открытая рана философии. Она не подлежит лечению, но каждое новое поколение философов бодро берется ее врачевать. «Человек или свободен, или его нет», – сказал Шопенгауэр, лаконично обозначив вековую проблему. Отказав человеку в свободе, мы теряем человека. А что такое свобода?
Во все века люди боролись за свободу и независимость от захватчиков и поработителей, от помещиков и плантаторов. Несправедливые законы, ущемленные права, геноцид и узы фальшивой морали – человечество боролось за свободу и, кажется, обрело ее. Свои права отстаивать незазорно, а почетно, борцов за свободу чествуют во всем мире, о них слагают песни, плоды их трудов очевидны. В наше время человек свободен как никогда. Сегодня каждый имеет не только свой набор прав, но и в области морали раскрепощен и отпущен на свободу. Но вот проблема, которую очень четко сформулировал один американский автор: «Если в начале XX века человек жаждал свободы, мечтал освободиться от условностей, сковывающих его жизнь, то сегодня главная проблема человека – чего же я хочу на самом деле». Мне вспоминается мультфильм про домовенка Кузю: ворона, наевшись пирога с отворотным зельем, опьяненная воздухом свободы, кричит: «Куда хочу – туда лечу!.. Чего хочу? Куда лечу?»