Призраки войны

Министр обороны вдруг почувствовал себя совсем старым.

Римо направил танк через джунгли. Гусеницы танка подминали под себя слоновую траву.

– Соберите как можно больше веток и листьев и укройте танк, – приказал он.

– Вы слышали, что вам приказано! – рявкнул Дик Янгблад, вылезая из башенного люка. – Пошевеливайтесь, пошевеливайтесь. Мы пока еще не дома.

Все бывшие заключенные, кроме больного Коллетты, взялись за дело.

– Я смотрю, тебе удалось сохранить дисциплину, – заметил Римо, наблюдая за тем, как американцы и дети американских солдат ломают ветки, наваливают их в кучи и оттаскивают к танку.

Янгблад ухмыльнулся во весь рот.

– Знаешь, как это получилось? Когда умер последний офицер, моральное состояние у всех было ужасное. И тогда я решил не давать им спуску. Если я слышал, как кто-то из наших говорит по-вьетнамски, я бил его до тех пор, пока он не забывал последнее вьетнамское слово. Некоторое время мне пришлось обходиться с ребятами довольно круто. Я тянул их в одну сторону, а косоглазые – в другую.

– Ну и что же из этого вышло?

– Все решили, что связываться со мной хуже, чем с косоглазыми. И тогда косоглазые начали вымещать все свое зло на мне, а не на ребятах. Но ничего, я справился. Они морили меня голодом, но сам видишь – ничего у них не вышло. Они засовывали меня в этот вонючий контейнер, а когда наконец выпускали, то я мило улыбался, глядя в их гнусные рожи, и благодарил за то, что меня подвезли.

– Ну, старина Янгблад, ты нисколько не изменился! – восхищенно заметил Римо.

– Да, старина – это уж точно. Я так долго был оторван от родины, что теперь, когда свобода близка, даже и не знаю, остались ли у меня силы встретиться с домом.

– Слушай. У нас все получится. Чиун позаботится об этом.

– А ты совсем по-новому относишься к старому Дяде Хо теперь, когда мы выбрались оттуда.

– Он нас скоро догонит, – отозвался Римо, оглядываясь по сторонам. – Кстати, можно попросить тебя об одном одолжении. Не называй меня больше Римо.

– Почему это? Тебя ведь так зовут, верно? Или ты даже это забыл?

– Я не могу тебе этого объяснить. И особенно не называй меня по имени перед ребятами. Только ты и Чиун знаете, кто я такой. И пусть так и будет дальше.

– Черт побери, да какая разница?

– Такая, как между жизнью и смертью. Просто поверь мне.

– Ты начальник. Слушай, а тебе это не напоминает тот случай, когда ты украл у желтожопых их танк и проехал на нем аж до… Как называлась эта сраная деревенька?

– Фукху.

– Ага. Так она и называлась. Как сейчас помню: ты едешь на этом танке, а наших так и подмывает тебя разнести в клочья. Они-то думали, там вьетнамец. Это одно из тех воспоминаний, которые меня поддерживали все эти годы. Странно, за что только не цепляется наша память, когда оказываешься в жопе.

– А я лучше помню Кхесан.

– Да. Кхесан. После него-то все и переменилось, правда? И после Тета. Ты помнишь Тет?

– Да, – ответил Римо, с беспокойством глядя на дорогу. – Я помню Тет.

Танк наконец укрыли. Люди расселись на траве. Римо выставил часовых. Для этого он выбрал двоих полукровок – они выглядели посвежее, чем американцы.

– Мать твою! – выругался Янгблад, садясь и откидываясь на траву. – Тет. Слушай, а ты помнишь того засранца? Майора, который командовал нами под Кхесаном? Как там его звали?

– Бауэр, что ли?

– Точно. Именно так. Дики Бауэр. Его все ненавидели. Самый гнусный сукин сын из всех, с кем мне приходилось встречаться. Очень часто, когда я валялся в одиночестве в этом сраном контейнере, я думал, что же с ним сталось. Иногда я даже придумывал для него какие-нибудь пакости – просто так, чтобы провести время.

– Он умер, – сам не зная почему, ответил Римо, – там, в большом мире.

– В большом мире… Черт побери, в последний раз я видел мир, когда мне было двадцать лет. А теперь мне за сорок. Да, Вьетнам сожрал большой ломоть моей жизни. Интересно, а сумею я там приспособиться?

И тут Янгблад сел и с сомнением посмотрел на Римо.

– Слушай, а откуда ты знаешь, что Бауэр умер. Мне казалось, ты ничего, кроме Вьетнама, не помнишь. Римо долго ничего не отвечал. Наконец сказал:

– А вон и Чиун. Помни, что я тебе сказал насчет моего имени.

Но Дик Янгблад не ответил. Глаза у него были закрыты, а широкое лицо размякло. Он спал.

Римо отправился навстречу Мастеру Синанджу. Чиун ехал на слоне. Он похлопал слона по боку тонкой бамбуковой веточкой, и слон остановился и опустился на колени. Чиун сошел на землю.

– Вам не надо было ждать меня, – заметил Чиун. – Мы с Рэмбо вас догнали бы.

– Нам нужен отдых, – ответил Римо.

– Нам нужно добраться до американской подводной лодки, – возразил Чиун. – Если вьетнамцы ее обнаружат, она уйдет без нас. И где мы тогда окажемся?

– Во Вьетнаме, – невозмутимо ответил Римо. – Там, где многие из нас бывали и раньше. И провели тут много, много времени. Что бы ни случилось – все лучше, чем сейчас. Даже если мы погибнем.

– Ты, похоже, чувствуешь себя получше, чем некоторое время назад, – заметил Чиун.

Римо отвернулся.

– А почему бы и нет? Мы уже почти добрались до берега.

– Да нет, я имею в виду, ты уже получше относишься ко мне.

– Ты вытащил нас. Мне не в чем тебя больше подозревать.

– Но твое лицо не полностью свободно от беспокойства.

– Тебе не кажется, что пора избавиться от слона? Он замедляет наше продвижение вперед.

– Я обещал ему, что найду для него новый уютный дом, когда все будет кончено.

– Он не влезет в подводную лодку.

– Ну, это мы еще посмотрим, – заметил Чиун.

– Делай как знаешь, па… – Римо резко отвернулся и пошел прочь.

Чиун понесся за ним вслед.

– Что ты сказал?

– Я сказал, делай как знаешь, паршивый косоглазый! – сердито крикнул Римо. – Я не хочу подвергать своих людей опасности только из-за того, что тебе во всем обязательно надо настоять на своем. Понял?

Чиун остановился как вкопанный.

– Да, – негромко произнес он. – Я понял. Я все прекрасно понял.

Несколько часов спустя показался военный вертолет. Он летел выше, чем предыдущие, которые погибли под дождем свинца из множества АК-47. Танки по дороге уже давно перестали попадаться. Разумеется, автоматный огонь не причинил бы им никакого вреда, но навстречу танкам выходил Мастер Синанджу. Гусеницы танков разрывались на части, пушки складывались пополам, а люки захлопывались так, что их было невозможно открыть. Каждую такую развалину беглецы объезжали с горделивым чувством победителей.