Звонница
(Повести и рассказы)

При твоем согласии… зарплаты, надбавки к пенсии — все останется за тобой здесь. Заметь, к тебе в руки плывут несоизмеримо большие деньги! Но их придется отработать. Ты идеально подходишь на роль Андрея Горошина. В ближайшие дни займешься морфологией и генетикой растений, а наши люди возьмут под микроскоп научного работника Пермского университета. Через полгода будем знать о нем предостаточно, даже о его мозолях на ногах. Уверен, ты не пожалеешь. Это миссия особой важности, и ты можешь гордиться, если окончательный выбор падет именно на тебя.

Я пожал плечами. Пока мне нечего было сказать — голова шла кругом. И мое молчание тут же сочли за согласие.

— Я приступаю к оформлению документации на твой перевод, — босс улыбнулся. — Не стану задерживать. Поступаешь в распоряжение знакомого тебе «V». Если нет возражений, к нему сейчас и отправляйся. Этаж знаешь, кабинет за номером 340 найдешь без меня.

Обескураженный услышанным, я направился в сторону двери. Сердце громко билось, а я чуть было не простонал вслух: «Тина, Тина…»

Не успел коснуться ручки, как за моей спиной зазвучал прекрасный русский язык:

— Прости, Том, вернись. Присядь на минуту. Еще немного личного, иначе буду жалеть, что не был с тобой до конца откровенным.

Не поверишь, меня не раз одолевало желание не побывать в России, а прожить там часть своей жизни. Загадочная дикая страна. Мы боремся с русскими, но, если не проникнем в их, что называется, душу, наша работа останется лишь исполнением оперативных задач, по большому счету мало что дающих для планетарного верховенства. Тебе выпал джек-пот, воспользуйся им. Для начала попытайся перевернуть собственное мировоззрение и стань русским по мышлению. Не по духу, нет. Тебе этого, пожалуй, и не достичь. Только по мышлению. В азиатских головах русских людей гнездится кое-какая культура. Но помимо нее там есть еще что-то, нами не познанное. Что? — босс покачал в раздумье головой. — Не знаю. И перебежчики объяснить не смогли. И не смогут! У них рождение русское, а сознанием они скорее иностранцы. Дерзай! Впереди такая работа!.. Да, сделай милость, не держи в сейфах записных книжек с номерами московских девок. Ты и минуты лишней не задержишься в российской столице по дороге в тайгу. И последнее. Ты знаешь, кто такой Генкель?

Я пожал плечами.

— Узнай. Чуть меньше слушай Фрэнка Синатру с его «New York, New York…», иначе русский не одержит в тебе верх над американцем. Пока постигаешь биографию Генкеля, историю Пермского университета и его кафедр, покрути песни русских исполнителей. С ходу назову тебе Анну Герман.

— Она не русская, — бросил я в ответ.

— Стала русской, а это и есть твоя сверхзадача. Задания по линии технической разведки — обычная работа, требующая усидчивости и немного времени. Не знаю, может, на ее качественное исполнение уйдет лет пять, может, шесть. На сверхзадачу, возможно, потребуется больше. Уверен, ты справишься. Успехов!

Признаться, я мало что понял из откровений босса. Меня тогда волновала Тина.

Лучше бы босс предложил мне тогда уволиться. Только накануне мы с Тиной примирились, и я поклялся, что больше не брошу ее так внезапно. Путь к примирению занял месяцы. Тем дороже стали объятия той, по которой я соскучился без меры.

После моего возвращения из России в январе, где я пробыл всего-то неделю, Тина не поверила, что дело было связано со срочной командировкой, и указала на дверь. Мы расстались. Надо ли говорить, что я искренне грустил. Проблемы знакомиться с девушками у меня не возникало, но ни одна из них не могла сравниться с Тиной. Дело вовсе не в ее лице, фигуре, хотя она оставалась очень привлекательной. Нас сблизила преданность общим взглядам на жизнь, на традиции, в том числе на американскую культуру и искусство. До размолвки мы то и дело ходили на фильмы, где сыграл или спел Фрэнк Синатра. Мы объединили наши коллекции записей его песен, мы одинаково сходили с ума, если не слышали Фрэнка хотя бы один вечер.

Оставшись в январе без Тины и своей части собранных дисков (она мне их не вернула), я почувствовал себя так скверно, что спасался только работой. Возвращаясь домой, снова и снова уносился в мыслях к той, которая завладела моим сердцем. Ее темно-серые глаза, упрямый маленький носик, чудные губы вставали передо мной, и стоило больших усилий удержать себя от безрассудных попыток ворваться в ее квартиру и умолять о прощении. Не было в том смысла, поскольку Тина не из тех, кто способен выслушать и тут же броситься на шею. Моя Тина еще та упрямица, и пока внутри нее не дрогнет сердце, пока оно не потянется в мою сторону, любые просьбы о прощении останутся без ответа. Уверен, она любила меня. Наверно, и диски мои не вернула, чтобы оставить мостик между нами.

Вечерами я не раз представлял Тину сидящей в коротком красном платье в комнате возле музыкального центра и слушающей Фрэнка Синатру. Я гадал, подходила ли она к окну, чтобы рассмотреть двор: нет ли в нем Тома? Действительно, несколько раз я стоял по вечерам возле ее дома и рассматривал милый силуэт в окне, но она ни разу не позвонила мне и ни разу не ответила на мои звонки. Обида долго не заживала в Тине, но что я мог сделать, если приказы босса не обсуждаются. Сегодня ты в Штатах, а завтра в Москве, и об этом любимой не расскажешь.

В мае мы наконец-то примирились. Это произошло — кто бы мог знать! — накануне прочтения мной письма Болида. Боссу не составляло труда почти мимоходом дать мне совет, чтобы я подумал о предлоге расставания с Тиной. Но что сказать, как? Мне предстояло объясниться с той, которой только вчера поклялся в любви и вечной преданности. И вот через сутки, в теплый майский вечер, следовало извиниться: «Ой, Тина, я не люблю тебя больше. Мне на службе велели порвать с тобой». Бред…

В сердечных муках я шел на последнее свидание с любимой. В ушах крутилась одна и та же фраза: «Истинная любовь опасна нездоровой искренностью и ведет к потере „я“. Любовь — болезнь». Реальный жар разлился по телу, меня знобило, и с испариной на спине я кое-как приближался к «нашей» скамье возле небольшого пруда. Мелькнуло паническое желание развернуться и отказаться от всяких объяснений. Увидев Тину, подходившую с другой стороны дорожки, я вздохнул и отдался на волю провидения.

Мы с Тиной провели чудесный вечер. В одном из кафе по нашей просьбе поставили диск Фрэнка Синатры «Мой путь», и мы, распив бутылочку «Беринджер» сорта винограда «зинфандель», совершенно расслабленные и счастливые просто смотрели друг другу в глаза. Хохотали до безумия — над чем, не вспомнить. От температуры и озноба не осталось и следа. Признаться, в тот вечер я забыл не только о болезни, но и о поручении босса. Само собой вылетело из головы.

Прощаясь, мы договорились встретиться на следующий вечер. Но, видимо, Андрей Горошин стал для организации настолько лакомым кусочком, что утром следующего дня мне велели забрать личные вещи и отправляться во внутренний двор к машине. Только и успел, заехав домой, обнять родителей и сказать по отработанной легенде, что вынужден отправиться в Корею на два месяца. Взгляд матери внезапно потускнел, а отец, отставной сотрудник ФБР, сразу почувствовал ложь и шепнул на ухо: «Том, если там все говорят по-русски, то храни тебя Бог…»

На базе организации мне дали понять, что Тина извещена моими родителями о Корее, на что пообещала прислать с посыльным в наш дом все принадлежавшие мне диски Синатры. «Ее последние слова по поводу тебя прозвучали так: „Я вычеркнула Тома из своего сердца. Точка поставлена. Он свободен“», — услышал я тогда от «V». Стоит ли вдаваться в подробности того, что я испытал? Но последовали тренинги, тесты, проверка на детекторе, снова погружения, снова тесты и опять детектор… Превращаясь в Горошина, я выжигал из себя Тома, а с ним и Тину, и чувства. Выжег.

Вскоре в большей степени меня начало волновать, насколько антоцианы, флавоны, эфирное масло, смолистые вещества менялись в химическом составе травы зверобоя при полной фазе Луны. Я напрягал голову над вопросом, усиливалось ли количество желтых пигментов клеточного сока цветков этой чудо-травы с восходом солнца? Мне послышалось, что кто-то сказал «Тина»? Нет, меня больше не интересовала ни девушка, ни ее личная жизнь.