Страница 2 из 8
– Зачем тебе пять рублей?
– Слушай! Зачем спросил! Дай, а?!
Я притворился, будто ничего не заметил:
– Вот, «Московская»!
Дядя Валя с подозрением принял протянутую колбасу, осмотрел.
– А в честь чего?
– Магарыч! – вспомнил я.
– Что за магарыч?
– День рождения у меня!
– Э! – не понял кавказец. – Колбаса это не магарыч! Колбаса это закуска!
– Ничего! – добродушно махнул колбасой дядя Валя. – Для кого и закуска магарыч!
Он тут же ловко расстелил на фанерном столике газету и стал рубить мясопродукт тяжелым кухонным ножом. По ходу кулинарных приготовлений кивнул на свой рубашечный карман:
– Андрюш, возьми у меня полтинничек, купи парочку клюковок в желтом магазине.
Странное счастье охватило все мое существо. Совершенно не понимая, что должен купить, я понесся к «желтому», как у нас за цвет стен называли продуктовый супермаркет.
Знакомая молодая продавщица с надписью «Мария Гомес» на майке задумчиво смотрела в широкое окно на отходящий автобус.
– Мне пару клюковок! – осторожно начал я. – Вы же знаете, что это такое?
– Цирроз печени! – довольно резко отозвалась девушка и с твердым стуком установила передо мной две бутылки с черно-красными этикетками выражающими чье-то сюрреалистическое восприятие ягоды клюквы. – Пятьдесят рублей!
Напоминание о печени чуть отрезвило мою возбужденную душу. И все же новый мир по-прежнему был полон замечательных красок, и я предстал перед собранием в самом сияющем виде.
Собрание состояло уже из четырех членов. Прибавилось второе лицо приблизительно той же национальности, что и первое, появился коллега по подъезду – Леха Гапей.
– Вот он, наш спаситель! – представил меня дядя Валя. – А я уже и стаканчики приготовил.
Все сели. Лехе места не досталось, но он и не рвался на лавочку. Устроился с пустой стороны на корточках. Дядя Валя окинул всех внимательным взглядом. Аккуратно поставил в ряд пять стаканчиков и налил в каждый ровно до половины. Показал на колбасу:
– Чем богаты!
Первый кавказец, которого, как выяснилось, звали Селим, поднял стакан, посмотрел на Иваныча. Тот решительно кивнул.
– За хозяина этого дома! – провозгласил кавказец, и все дружно залили в себя клюковку.
Вкус напитка в первое мгновение напомнил мне ту самую ягоду, о которой сегодня столько говорили, но через секунду горло перехватило привкусом неприятного эфира. Зато колбаска пошла хорошо. Никогда еще «Московская» не казалась мне такой приятственной и гармоничной.
– Вот кляты москали! – заметил Леха, зажевывая очередную дозу. – Хоть и сволота, а колбасу добрую делают.
– Думаэшь?! – не согласился Ариф, второй горец. – Ты название прочытал. А ты прочытал, гдэ ие дэлали?
Леха заинтересованно завертел остатками обертки. Я взглянул на дядю Валю. Медленно тот жевал закусь, и взгляд его целился куда-то явно не в этот день и не в это место. Глаза были спокойные и добрые.
– О! – Леха нашел. – Краснодарский мясокомбинат! Ты гляди! Еще раз москали обломались!
Я все ждал, когда от этих бытовых разговоров мы, наконец, перейдем к философским. Но то ли мало было алкоголя, то ли много закуски… Говорили почему-то только о женщинах, политике и футболе. Откуда-то появлялись новые бутылки, подсаживались новые люди. Зашел разговор о домино и козлах. Видимо собирались играть… Впрочем, в мои приключения вливалась новая сюжетная линия. С балкона громко кричала моя дорогая, пришедшая с работы супруга. Кричала о том, что мне неплохо было бы вернуться, вспоминала свою маму и говорила о таких странных вещах, что я оставил попытки вслушаться. Я просил мироздание вернуть равновесие, чтобы как-то идти домой.
3
Как плохо иногда бывает! Если б вы только знали! Как плохо!
И дело не в бодуне, не в отходе от какого-то там алкоголя… То, что еще вчера казалось близким и реальным, вновь пропало, потерялось из виду. Скорее всего, я просто обманывал себя. Все «умные слова», которые я якобы слышал, были неправильным восприятием пьяных базаров. Звуки, долетавшие снизу, воспринимались моим воспаленным мозгом как нечто сверхинтеллектуальное. А на деле говорилось не «нирвана», а, скажем, «НЕ РАНО ли мы собрались», и вовсе не пейсы, а «такую муть ПЕЙ САМ»… До чего же я все-таки наивен! Нет, нужно было идти на работу. И я это сделал.
Баба Шура на вахте заметила мое пятиминутное опоздание и понимающе подмигнула, мол, не сдам, не боись! На первом этаже на контроле не было никого из замов. Это облегчало жизнь. Боковым лестничным ходом поднялся я в свой кабинет, сел за стол и вбросил в рот еще две пластинки «Дирола».
Утренний спорткомитет – источник величайших наслаждений. Тишина. Никто не лезет в душу.
Я поставил чайник. Из приоткрытого окна нежил уши легкий шелест листвы, украшенный сочными птичьими голосами. Рай.
В дверь заглянул Виктор:
– Приветик! – его огромное лицо светилось подвохом. – На рабочем месте?
– На нем.
– А где мы вчера были?
– Переживали трудный период нашей жизни.
– Ага! А я начальству сказал, что ты на «Локомотиве».
– Вот это мужской поступок!
– Чай будет?
– Поставил уже.
– А к чаю?
– Понял. Минут через десять.
– Ладушки!
Исчез.
В шкафу с позавчерашнего дня лежал кулек с пряниками. Я высыпал их в тарелку, и когда чайник закипел, заварил «Гордон».
Виктор вошел ровно через десять минут. Увидев пряники, потер руки:
– Так-с! Мягкие?
Я пожал плечами. Пряничная мягкость – понятие относительное. Помню в детстве, купишь с друзьями кулек пряников за тридцать копеек, и нет ничего прекраснее. А ведь теми пряниками лунки можно долбить в зимнем Азовском море под окуня… Мы уселись и приступили к светлой утренней церемонии.
– Ты знаешь, мягкие! – заметил Виктор.
– Позавчерашние.
– Хм… Хорошо сохранились.
Он отхлебнул из кружки.
– И чай хороший! Это тот, что мы с Мишей пили?
– Ага. «Гордон». Я три пачки купил на всякий случай.
– Крепкий. И запах… Нормальный чай!
– Слышь, Вить…
– Чего?
– Как думаешь, от самогона умнеют?
– А то! Вон мой кум, как врежет пол-литра, начинает вспоминать, как ему жилось хорошо при Сталине. Шестьдесят первого года рождения парень… Конечно, умнеют.
– А чего ты так улыбаешься?
– А чего ты глупые вопросы задаешь?
– Ну, кому глупые…
– Ты чего? Обиделся?
– Да нет…
– Да брось ты, все ж свои. Плесни еще чайку.
4
К обеду спокойствие разрушили гребцы. Прилетела Аня Скрипник, тренер гребческий. Воздушная такая, розовая от радости:
– Андрей Палыч! Маша едет на Европу!
– Молодцы! – я восхитился почти искренне, совершенно понимая, к чему ведется разговор.
– Нам нужно оплатить проезд и проживание в Париже.
– Так, так… И сколько нужно…
– Ну, мы посчитали, если питание возьмем на себя, то около двадцати тысяч.
Мне стало грустно и одиноко.
– Всего?
– Да! – кажется, обрадовалась Анна. – Всего двадцать тысяч!
– Ну-ну… А вы в курсе, какой годовой бюджет спорткомитета?
– А что?
– Как раз эти самые двадцать тысяч. А кроме гребли, у нас в городе еще сорок восемь видов спорта…
– Ну Андрей Палыч! В Европу не каждый день ездим!
– Ну хорошо, съездим в Европу, повесим на двери спорткомитета большой замок и пойдем до конца года отдыхать. Я разве против? Я за! Только вы проведете сезон футбольной команды, оплатите все праздничные спортивные мероприятия, закупите инвентарь для спортклубов и обеспечите выезд на соревнования в течение года остальных сорока восьми видов! Договорились?!
– Андрей Палыч! Ну вы нам поможете?
Я вздохнул.
– Куда я денусь. Что-то дам, конечно, но это крохи… Вы спонсоров ищите, а я помогу письма от администрации написать, чтоб поделились.
– Ну, я тогда зайду завтра? Хорошо?