Страница 13 из 26
– Галина, к великому сожалению, нам временно придется прекратить совместную работу.
Девушка подняла глаза, в них стояли слезы.
– Как прекратить? Почему прекратить?
– Нас с вами обвиняют в любовной связи.
– Но ведь это неправда! Кто обвиняет? На каком основании обвиняет?
– Обвиняет Суконцев, секретарь парткома, основание очень простое – сплетни, зависть и нежелание понять того, что происходит на самом деле. Я думаю, что этот перерыв будет временным, он нужен больше вам. Мне-то они ничего не сделают, а студентку Белоусову можно обвинить во всех, даже не совершенных грехах или исключить из института.
– Но меня еще никто никуда не вызывал и никто ни в чем не обвинял.
– Однако это не исключено в ближайшее время.
Луганцев подошел к девушке, обнял ее, она разрыдалась, а он почувствовал, как она ему дорога, как ему хочется защитить это милое создание, чтобы она никогда и никого не боялась, не плакала и не страдала.
Профессор как в воду глядел, на следующий день Галю пригласил Суконцев. Пучеглазый человек полагал, что если ему не признался профессор, то студентку он раскрутит, расколет, прижмет и тогда придет конец этому спесивому хирургу, которого все и всюду хвалят, но ему, секретарю парткома, удастся показать истинное лицо ловеласа.
– Вы что себе позволяете, студентка Белоусова, – говорил на повышенных тонах Суконцев. – Вы что не понимаете, что разбиваете хорошую советскую семью?
– Конечно, не понимаю. Не понимаю того, что я не делаю, – спокойным уравновешенным тоном ответила Галина.
– Тогда что же вы делаете ежедневно в кабинете профессора?
– Работаю, готовлю картотеку историй болезни, причем в основном в то время, когда заведующего кафедрой нет в кабинете.
– А когда он возвращается, вы переходите работать к нему в постель?
– Да как вы смеете?! Вы что себе позволяете?! Я девушка честная, ни один мужчина меня не касался. Может, вам справку от гинеколога принести?
Суконцев засмеялся, обнажив свои желтые зубы:
– Милочка моя, я врач со стажем и знаю, как и кому выдаются справки. Нам в партком «липы» не надо.
– Хорошо, тогда назначайте комиссию, я готова пойти на эту унизительную процедуру ради чести.
Суконцев осекся, в голове молотком стучала трусливая мысль: «А вдруг, правда, она девушка, тогда мне конец. Что делать? Как быть? Ладно, пусть катится к чертовой матери, а к Луганцеву я как-нибудь по-другому подберусь, найду способ».
– Что ж, – произнес после паузы секретарь парткома. – Пожалуй, мы так и поступим. Идите, пока учитесь и ждите вызова на комиссию.
Гале хотелось все рассказать Луганцеву, но раз договорились пока не встречаться, значит, будет принимать решения сама. Правду все равно не победить.
В это же время, когда Галина беседовала с Суконцевым, Александр Алексеевич написал заявление о разводе и отнес его в суд. Через неделю в главной газете Приуралья напечатали объявления о том, что гражданин А. А. Луганцев возбуждает дело о разводе с гражданкой Т. И. Луганцевой Таких объявлений о разводе других пар было еще штук двадцать, ибо советские и партийные органы использовали и такие методы психологического воздействия. Профессору очень неприятно было читать это объявление, а для доброхотов и суконцевых это было главное чтиво, они читали такую информацию раньше передовиц.
Секретарь парткома потирал руки, кричал при каждом удобном случае, что не место в рядах воспитателей молодежи людям, которые бросают своих собственных детей. Каким образом долетел этот крик до Москвы, никто не знает. По всей видимости, донесли доброхоты, но помимо подлецов, есть еще в жизни настоящие друзья, которые не выпячиваются и делают добрые дела молча.
Борис Васильевич Петровский, профессор кафедры общей хирургии Второго Московского медицинского института, приехал в гости к уже знаменитому хирургу Александру Александровичу Вишневскому. Двум прошедшим ад войны хирургам было о чем поговорить, чем поделиться, а в конце беседы Петровский спросил:
– Луганцева Александра Андреевича не забыл?
– Как я могу забыть своего тезку. В нашем институте каждый день его вспоминают, сосуды-то по его методе шьем, лучше пока никто не придумал.
– Так знай, что над нашим другом нависла беда. Мужик развелся. Причин не знаю, да и нужны ли они нам. Так вот, теперь третируют его в Приуральском институте, чуть ли не звания профессорского лишить хотят. Спасать коллегу надо.
– Твои предложения, Борис Васильевич?
– С ним и приехал, с предложением. Знаю, что в Сталинградском мединституте конкурс объявили на замещение должности заведующего кафедрой хирургии, ряд коллег из нашего вуза уже заинтересовались. А не отправить ли нам туда Луганцева? Ты знаешь, что в Сталинграде еще ни один хирург всерьез грудной хирургией не занимался, а Александр Андреевич начинает на пищеводе оперировать и очень серьезно начинает. Так вот, прошу тебя, Сан Саныч, переговори с отцом, пусть за Луганцева перед министром похлопочет.
– Идея хорошая. Сталинград растет, из руин поднимается, там сейчас все передовое и населения уже больше чем до войны было, а в медицине подвижек мало. А что касается разговора с министром, так я и сам с Ефимом Ивановичем поговорю, мы с ним еще до войны не один пуд соли съели, он человек толковый, думаю, и Луганцева знает.
Министр здравоохранения СССР Ефим Иванович Смирнов лично говорил с секретарем Сталинградского обкома Поспеловым, просил обновить все планы развития здравоохранения в области и представить их в министерство, порекомендовал для развития хирургии избрать на должность заведующего хирургической кафедрой профессора Луганцева, одного из лучших хирургов страны. Был у министра разговор и с ректором Приуральского мединститута, которому он почти в приказном порядке советовал прекратить гонения на Луганцева и сообщил, что в ближайшее время министерство предложит ему другую работу.
Суконцев негодовал, но в горкоме ВКП(б) на него цыкнули:
– Ты хочешь потягаться с министром, членом ЦК?
Но Суконцев кипел и не остывал, он решил мстить Луганцеву через «любовницу» и у Белоусовой стали возникать проблемы со сдачей семестровых зачетов. Некоторые предметы студентке приходилось пересдавать по три раза, но преподаватели не могли выполнить указание секретаря парткома о недопуске девушки к сессии, при каждой пересдаче она отвечала все лучше и лучше, на экзаменах получила отличные оценки.
Петровский позвонил Луганцеву рано утром.
– Здравствуй, Александр Андреевич! Знаю, что ночуешь в рабочем кабинете, потому звоню пораньше. Не разбудил?
– Здравствуй, Борис Васильевич! Конечно, не разбудил, я птица ранняя. Уже час определяю направления исследований своим ассистентам по огнестрельной травме и нахожу много перспективного для добротных диссертационных работ.
– Это хорошо. Я тоже тебе перспективу хочу предложить. Мы недавно с Сан Санычем Вишневским были на приеме у нашего министра Ефима Ивановича Смирнова. Ты тоже с ним знаком.
– Не раз встречались на разных совещаниях во время войны. Крепкий умный мужик, дискутировать умеет будь здоров!
– Так вот, он сейчас подбирает кадры для Сталинграда. Город растущий, там сегодня работает цвет Союза, медицину тоже решили поднять на уровень, соответствующий статусу города. В местном мединституте объявили конкурс на замещение должностей заведующих на нескольких кафедрах, в том числе и хирургической, мы рекомендовали тебя.
– Ну спасибо, други мои! Без меня меня женили.
– Ты еще конкурс пройди. Некоторые наши коллеги из московских институтов собираются туда документы подавать.
– Пройду конкурс, обязательно пройду. У меня сейчас другого выхода нет. Полагаю, раз ты знаешь, что я в кабинете живу, знаешь и почему.
– Знаю, и не я один.
– Спасибо, братцы! Вы с Александром настоящие друзья!
– Ты при встрече и Ефиму Ивановичу спасибо сказать не забудь.
– Не забуду. Никогда не забуду ни вас, ни Смирнова.
На этом коллеги по хирургическому цеху распрощались. Настроение у Луганцева давно не было таким прекрасным, как сегодня от ощущения, что он не одинок, что есть на свете настоящие друзья, люди высокой пробы.