Смута

– Память у тебя хорошая, – признал Тимофей и закрыл глаза.

Сначала вроде полегчало ему, а теперь опять крутит всего. Хорошо, что гной промыли, а то бы окочурился вскоре.

– Ладно, спи пока. А потом вечерять будем.

Тимофей вдруг свесился с полати. Мысли бродили одна другой пытливей.

– А ты что, Архипа Головина знала?

– Как же не знать? – усмехнулась Пелагея, поправляя подол.

Было в этом движении что-то теплое, родственное, будто о муже вспомнили они.

– Но про это другой разговор. Дело наше.

– Ясно.

– А где он сейчас, Архип-то?

И эта туда же! Сговорились они все, что ли?

– Не знаю, где он.

– Живой ли?

– Бог знает.

– Сказывали, его татары увели?

– Говорю же, не знаю, – поморщился Тимофей.

Вот же въедливая баба! Как будто чувствует что-то. Но в этом деле он ей не помощник. Если Архип на том свете – так, стало быть, выпало ему.

Пелагея, увидев, что новоприбывший постоялец тяготится разговором, вышла из хаты. А Тимофей повернулся на здоровый бок и тут же заснул, как в омут провалился.

– Эй, Алешка, как же ты босой будешь? – показал на его босые ноги один из разбойников, пряча усмешку в бороде.

– Как-нибудь, – отмахнулся Алексей, еще не понимая истинного значения этого вопроса. – Не зима, чай.

– У нас так не ходят, – многозначительно заметил разбойник и крикнул: – Дениска!

– Чего хотел?

– Как же твой дружок новый без сапог будет? Может, лапти ему дать? Так ведь у нас и лаптей нет.

Все, кто слышал этот разговор, рассмеялись. Алексей смутился. Он чувствовал себя совсем чужим в этом скопище лихих людишек, которые смотрели на него, как на младенца. Все ждали каких-то нелепостей и промашек. И ведь он не заставит себя долго ждать.

– Найду я тебе обувку, – нахмурившись, пообещал ему Денис.

Он прекрасно сознавал, как сейчас относятся к беглому холопу его товарищи. Оно и понятно. Для них он пока чужак и пустое место. Все изменится, если он сможет проявить себя. Если сможет…

Куробат отозвал Дениса в сторону.

– Чего ты с энтим возишься?

– А что?

– На кой он нам сдался?

– Нашим будет.

– Никогда он нашим не будет, – жестко отрезал Куробат и сплюнул. – Жидковат он, вот что.

– Поправится, – рассмеялся Денис.

– Да я не о том, – поморщился Куробат. – Не наш он человек.

– Он же хозяйчика убил, слышал?

– И что с того? Мало ли… Он от страха убил. Убил и забыл. А нутром он квелый. Таким и останется.

– Не скажи. Этого наперед никто не знает. У нас беглых холопов полна коробушка. Гришка вон и Шептун. Гришка, как я слышал, хозяйский дом запалил.

– Гришка – другое дело, – злился Куробат, видя, что его убеждения не действуют. – А ты на этого погляди внимательно. Он же куренок.

– Не похоже.

– Не можешь ты в душах читать, Дениска.

– Это верно! – тряхнул головой Денис. – Не могу. А ты можешь?

– Патриарх может. Но он далеко.

– Так заговорил, будто монах.

– Я казак, – вспылил Куробат. – Казаком жил, казаком и помру!

– Казак… – присвистнул Денис. – Чего ж ты, казак, у нас делаешь? Ступай на Дон!

– Надо будет – уйду! А ты не много ли на себя берешь? Вот Верескун вернется, тогда и решать будем.

– Решим, не бойся.

Куробат, не найдя, что сказать, отошел в сторону. Этот смешливый Денис его давно раздражал. И чего только Верескун ему так доверяет? Была бы его воля…

Куробат хорошо понимал, что ему на Дон хода нет. Если только объявится там – сразу петлю ему приготовят. Или просто утопят. И все бы ничего. Но никак не мог он сблизиться настолько с Верескуном, чтобы влиять на его решения. И первым, кто мешал, был Денис. А потому приходилось терпеть. Но до поры.

Большая черная муха кружила по хате, норовя сесть на куски жареной рыбы на столе. Тимофей лениво отгонял ее рукой.

Пелагея внесла бутыль мутной браги, поставила перед гостем. Глянула пытливо, но с внутренним удовольствием. Постоялец был привлекателен как мужчина. А у нее мужика давно не было.

Вчера он проспал целый день, как медведь в берлоге. А сегодня повеселел. По хате бродит, вроде как занятие себе ищет. Она не раз такое видела у своего мужа. Если истинно болеет – будет молчать и лежать, как полено. Но когда жизнь заиграет в нем – хата становится мала.

– Выпьешь со мной? – поднял глаза Тимофей.

Хозяйка колебалась недолго.

– А чего, давай!

Хозяйка села за стол, приняла из рук мужика стакан.

– Повеселел ты.

– Это правда.

– Когда за тобой приедут?

– Скоро должны.

Какая-то смутная мысль не давала ему покоя, едва только вспоминал он о том, что скоро должен вернуться домой. А там начнутся расспросы, что да как?

Ему легче. У него на хуторе никого не осталось. А у Игната, дружка его с самого детства, жена и дите малое. В глаза глянуть ей тяжко. Вот ты, мол, вернулся, живой, а Игнат где? Не знал Тимофей, что ответить на это. Может, не говорить ей, что Игната убили? Пусть живет надеждой, что и он вернется, а потом привыкнет и без него жить.

– О чем задумался?

– Да так, пустое.

Он налил еще браги. Хмель быстро забирал его. Не так много выпил, а уже пьяный. Что с него взять? Кожа да кости! Беглец с того света!

– Ты, верно, не женат еще?

– Не успел.

– А уж пора.

– Я к семейной жизни негожий, – засмеялся Тимофей, немного смутившись.

Глаза Пелагеи слишком откровенно ощупывали его. Вспомнилось, что зналась она с Архипом Головиным. А тот ведь, известно, у женщин пользовался уважением. Через это и страдал не раз.

– А что ж так?

– Да вот так.

Женщина своим женским чутьем угадала, что он от такого разговора уходит. И не стала больше расспрашивать об этом. Мало ли что там у человека в душе? Она это могла понять.

– Как же ты от татар ушел?

– Повезло.

А в самом деле ему ведь повезло тогда. Если бы Игнат татарина того не ударил, то, может, вдвоем бы и ушли. Молодой татарин смеялся, дурил, байки рассказывал. На него и обращать внимания не стоило.

Когда Игнат воду гнилую из кувшина пил, то татарин не дал ему вдосталь напиться, отобрал кувшин, в глазах огоньки бесовские играли. Это он шутил так. А Игнат ударил его в ухо. Тот как сноп и повалился.

Тут же другой татарин, постарше, кинулся к нему и саблей рубанул от плеча. Сделал он это молча и только потом, отступив, что-то быстро сказал, оглянувшись на своих.

Когда Игнат лежал на земле, Тимофей к нему шагнул, в лицо помертвевшее глянул. Тот что-то прошептал, увидев друга.

Но тут же татары отогнали остальных пленников…

– А тебя аж до самого Крыма угнали?

– До него.

– И как там, в Крыму?

– Плохо, Пелагея, – улыбнулся Тимофей, отломив кусочек от хлебной ковриги.

Задумчиво пожевал. В открытую дверь было видно, как хозяйский кобель бродит по двору, хвостом отгоняя мух. В этой размеренной жизни, такой обыденной, привычной, казалось, не могло быть ничего ужасного. И то, что происходило где-то в Крыму, отсюда виделось как-то не так, иначе.

– А чего же? – удивилась женщина. – Сказывали, места там красивые.

– Да не в том дело, – поморщился постоялец. – Неволя – вот что страшно. Лучше смерть.

– Умирать всегда страшно.

– Твоего-то татары убили?

– Не-ет, – покачала она головой. – Какие татары? Его стрельцы у Воронежа убили. Чай, не слыхал про это?

– Я твоего мужа не знал.

– Оно и лучше, – вдруг сказала хозяйка. – Когда человека не знаешь – легче и про смерть его говорить.

– Это верно, – согласился Тимофей.

Разговор с хозяйкой всегда тяжело шел, даже несмотря на брагу. Она будто чего-то ждала от него, какого-то слова, жеста. Ему легче одному было лежать. Он чувствовал себя все лучше, и жизнь в Лебяжьем понемногу начинала тяготить.

Во дворе закричали дети. Пелагея быстро встала из-за стола и вышла вон.