Смута

Ян Берген незаметно для себя уснул.

А утром атаман, проснувшись, потребовал привести его к себе.

– Где там геограх энтот?

– Спит немощный…

– Веди его сюда!

Дозорный бросился исполнять приказ своего атамана. Ему на миг вдруг показалось, что все-таки Верескун хочет его убить.

– Эй, немчура!

Голландец проснулся от резкого толчка.

Прямо над ним висело бородатое злое лицо разбойничка. И в глазах как будто тень какого-то потаенного злорадства.

– Тебя атаман Верескун к себе требует! Понял? – разбойничек вглядывался в его лицо. – Давай вставай! Чего лежишь? У вас, в Ехропе, как я слыхал, спать горазды больно! Но у нас не так все просто.

Голландец встал и отправился к тому месту, куда показал разбойник. Там сидел мрачный Верескун. Сердце голландца сжалось от недоброго предчувствия. Ведь у них вчера одно, а завтра совсем другое может быть. Верескун, утомленный раздумьями, сидел как оглушенный. Он нехотя посмотрел на подошедшего чужеземца, будто думку тайную свою проверял.

– Как спалось, добрый человек?

– Ничего себе, атаман, – ответил голландец.

– Ты вот что думаешь дальше делать?

– А я в таком положении, что не могу сам думать, – усмехнулся голландец. – Что прикажешь, то исполню, сударь.

– А ежели я тебе велю в реку сигануть?

– Сиганут? Это как это?

– А просто. Башкой вниз, и только круги по воде. Смекаешь?

– Это плохая мысль.

– А все же?

– Думаю, что ты мне другое приготовил.

– Вот те раз! – развеселился Верескун. – Другое! А ведь ты прав, однако!

– Тогда мое дело слушать.

– Дивлюсь я на вас, чужеземных гостей наших. Вот ты, умный человек, мог жить как хочешь, а зачем-то бродишь по нашим краям?

– Я имею целью познание мира. Опять же нужно людям в Европе узнавать получше Русь.

– Во как! Целью, – покачал головой атаман. – Ты отсюда дорогу сам сможешь найти?

– Куда?

– Вот мастак! – слегка разозлился Верескун. – Куда! Чтоб тебе отсюдова идти своей дорогой! Домой! Где тебя знают? В Москве, может? Смекаешь? А там и домой уплывешь! Я слышал, корабли немецкие далеко плавают!

– Я найду дорогу в Москву, – коротко ответил голландец, в душе почувствовав облегчение.

Смерть его откладывалась на какой-то срок.

– Вот-вот, – кивнул атаман. – Придется тебе одному туда топать.

– Я дойду.

Голландец выглядел немного удивленным. Но старался себя держать. Он уже привык тому, что у русских семь пятниц на неделе. Вчера они одно замышляли. А сегодня – новое. А диву даваться бесполезно.

– Тебя нешто в Немецкой слободе ожидают?

– Немецкая слобода – место мне знакомое, – отвечал голландец. – Но я там не живу.

– Не важно! Куда надо – дойдешь, – отмахнулся Верескун. Не хватало ему еще думать о том, куда иноземцу идти. Они, эти иноземцы, завсегда сами знают, куда устроиться. И выходит у них хорошо, лучше нашего. – Я тебе припасов на дорогу дам. Немного, но на пару дней хватит.

– Ваши люди голодают.

– Они могут и кору глодать! – отмахнулся Верескун. – А ты кору глодать можешь?

– Что есть кора? Дерево?

– Оно самое.

– Не пробовал.

– И не советую.

Голландец позже напишет в своем путевом дневнике:

Разбойники отпустили меня с миром. Странное дело. Когда утром подошел к атаману, в глазах его будто бы прочитал себе смертный приговор. Но он меня отпустил и даже хлеба дал на дорогу, хоть голод кругом сильный.

Не думал я, что так получится. Хотел уж к смерти готовиться. Хоть и срок мне еще вроде не вышел. Но разве ж угадаешь?

Их атаман – чудной человек. Будет жаль его, если когда-нибудь схватят и казнят на площади. А ведь это обычный их путь в этом мире! Он дал мне на дорогу припасов. Я шел спокойно прямо до самой Москвы. И боле никаких разбойников мне не встретилось.

Вообще год выдался тяжелый, голодный. И это уже второй год так. Мне известно, что царь Борис не раз раздавал хлеб народу. Это помогало, но ненадолго. Я вспоминаю известные эпизоды из истории, как римские цезари устраивали бесплатные выдачи хлеба народу в тяжелые моменты их правления.

Плебеи и чернь негодовала, готовая к бунту. Бесплатный хлеб успокаивал бурю.

Но каждый правитель должен иметь в виду, что голод – это спутник человечества. Он может явиться в любой момент, и тогда последствия непредсказуемы.

– А правда, что где-то на Севере встречаются люди, которые умирают. А потом воскресают?

– Э-э… чего только говорят?

В звездном небе – благодать. И вокруг тишина необычная. Будто какое-то умиротворение земное. Лень было даже вслушиваться в разговор. Но помимо воли Тимофей слушал. Спать не хотелось. Он ворочался на своем лежаке, то и дело поправляя сбившуюся овчину.

– Ты где такую байду слышал?

– Человек один сказывал…

– Э-э… человек… Да твой человек брехать здоров!

– Он не брехал!

– А ты почем знаешь?

– Да не мог он брехать! Он чистую правду говорил. – И в голосе говорившего такая вера в свои слова!

– А давай проверим?

– Как же мы проверим?

– А тебя убьем, а там поглядим, воскреснешь ты али нет?

– Я ж говорю, на Севере! Я-то тут при чем?

– Ты – такая же живая плоть, как и те, что на Севере.

– Значит, не такая.

– Вот мы и проверим.

– Мы можем с тебя начать проверять, знаешь!

Голоса, поначалу тихие, спокойные, начали накаляться.

Тут Тимофей решил вмешаться. Не хватало еще, чтобы сотоварищи его вдруг передрались ни с того ни с сего. А в самом деле разговор-то пустячный был.

– Ну, о чем спорим?

Он появился внезапно, и Семен, тот, что кровицу хотел пустить, смешался.

– Да вот…

– Они спорят, у кого кровь краснее! – ответил за всех мальчонка, тот, что с дальнего хутора прибился к ним.

– В самом деле?

Тимофей присел на корточки, оглядывая сидевших вокруг костра людей. Пламя освещало их лица, немного угрюмые, сонные.

– Семен не верит, что на Севере есть люди… – начал было оправдываться Григорий, но вожак махнул рукой.

– Это я уже слышал.

– Я ж пошутил. Вот ей крест! – бормотал Семен, бледнея, но под взглядом Медникова опустил голову.

– Про то, что рязанский сказывал, я тоже слыхал, – медленно проговорил Тимофей. – И нечему тут удивляться.

– А я не обижаюсь, – сказал Григорий. – У Семена на любое слово свое найдется.

– А чего же? – подал голос Семен. – Я знаю, что нет такого! Чего напраслину наводить?

– Ну, напраслина…

– Оно и есть!

– Нет, про людей оживших я тоже слыхал.

– Но это совсем святой человек должен быть.

– Ну, так и святой! А ежели он колдун?

– А вот мы когда с ливонцами бились, слыхали, что возродился у них князь ихний… – вдруг вмешался в разговор старый Игнат.

– Как это возродился?

– А убили его, но он через несколько дней опять с нами бился.

– Ты, Игнат, похлеще рязанского будешь!

– Такое бывает! Я сам его видел! – перекрестился Игнат.

Его бородатое лицо выглядело таким изумленным, что подумалось: вот он прямо сейчас вновь видит перед собой старого ливонца.

– А ты его как признал? Он тебе навроде дяди?

Мужики рассмеялись.

– Князь умирал. Это все знали. А потом вдруг он в бой пошел, – ожесточенно доказывал Игнат.

– Да это ж колдовство! Вот ей-богу!

– У Чарова монастыря, слыхивал, монахи видели людей, которые давно уж померли!

Разговоры пошли как раз для ночи. Темнота, старые легенды, ужасы старого времени. И сама ночь как будто начала приобретать черты колдовского наваждения. Если человек нервный, возбудимый, так ему и не уснуть. И даже дневная усталость не поможет.

– Давай спать.

Потихоньку все успокоились. Тимофей пошел на свое место и долго лежал. Сон не шел. Но это было не от только что услышанного. В жизни Тимофея бывало разное, и смерть проходила рядышком совсем, как соседка. Тут было другое.