Смута

Тоска разъедала душу, как земляной червь, медленно, но упорно. Годунов временами не понимал своей тревоги. Уже третий месяц он – царь Руси. Но на деле давно уже правитель. Кто мог всерьез воспринимать Федора? Только малодушные, которые продолжали видеть в нем наследника Иоанна. Но вся суть состояла в том, что именно он, Борис Годунов, был истинным наследником русских царей. И разве не доказал он это в течение лет, прошедших после смерти Иоанна?

Федор, набожный, как монах, мало что видел вокруг себя. Долгие молитвы заполняли его существование. Ему бы кем другим родиться, не царским сыном.

После смерти его в душах многих князей и бояр царило смятение. Вдова царя, уже находясь в Новодевичьем монастыре, убеждала своего брата, что иного выбора ни у кого нет. Но он не верил. Боялся чего-то. Может, ждал знака божьего?

Когда пришли к нему в Новодевичий монастырь тогда, зимой, он вышел, внимательно наблюдая за собравшимися людьми. И на мгновение одно показалось, что разглядел в глазах иных страх. Но чего они могли бояться? Прошлого? Настоящего? Или будущего?

Прошлое – оно, как тень, незримо крадущаяся по пятам человека. Но каждый видит только то, что посылает ему бог.

Кто-то мог видеть в нем родственника Малюты, давно погибшего, но незабытого. Смерть, разрушения, казни, опала – все это продолжало существовать в памяти людской. И если он – царь, тогда все может вернуться?

Такое пересилить трудно.

Настоящее – оно изменчиво и неуловимо, хотя иногда кажется, что все при тебе. Протяни руку – возьмешь кусок хлеба.

Но истина в том, что настоящее ускользает, как песок меж пальцев.

То-то и жизнь человеческая. Вставая поутру, не знаешь, чего ждать к вечеру.

Будущее – это бездна. Бездна возможного и ничтожного. Он чувствует присутствие этой бездны ежедневно и еженощно.

Страшно другое. Увидеть свое будущее в глазах юродивого, покрытого грязью и струпьями. Разве не этого боялся его благодетель царь Иоанн?

Вспомнив про Василия, прозванного в народе Блаженным, Годунов нахмурился. Вот так царская жизнь зависит от воли какого-то нищего. А сам он верит в пророчества?

Вспомнил он, как царь Иоанн говорил с ним в Опричном дворце. Рассуждали они о судьбе человеческой. Царь много книг прочел, и о том, что в Европе делалось, знал не понаслышке. Еще когда король французский Карл, ревностный католик, в 1572 году от Рождества Христова, в день святого Варфоломея учинил жестокую расправу над сторонниками немца Лютера, царь Иоанн прознал, что было прежде знамение. И вроде какой-то астролог предсказал, что погибнет много народа. Вот так царь и судьбы своей искал продолжение. Лапландским ведьмам верил и не верил. Астрология – наука тонкая. А также и то древнее ведовство, что к христианской вере нетерпимо. Но как понять, кто говорит правду?

Царь Иоанн юродивых всегда слушал, хотя жизнь их в самой грязи протекает. Это удивительное смешение тех, кто высок по происхождению и кто низок и подл, однако в жизни получает неизмеримо больше – как по справедливости оценить? Вельский – каин. Бывший друг. А ныне кто? Веры ему нет.

Пришлось жаловать его в окольничие. А с ним и Кривого-Салтыкова, и многих иных званиями одарить. Без этого трудно начинать. Своего рода также нельзя было забыть. Степана Васильевича Годунова – в дворецкие. А Дмитрия Ивановича Годунова – в конюшие.

Знал он, что с самого начала за ним тайно наблюдают. Каждое его движение и слово взвешивают и обдумывают. Того гляди – наживешь врага и даже не заметишь этого.

Борис Годунов перекрестился. Не хватает ему той воли, что была в царе Иоанне. Ведь тот мог легко, не задумываясь, одарить человека, возвысить и унизить, как ничтожную тварь, смешать с грязью, и заставить смерть принять в муках. И все происходило так естественно, что ни у кого тени сомнений не возникало. Страх убивал любые чувства. Ему же, первому из рода Годуновых, кто так высоко поднялся, стал царем Руси, всюду мерещится недоброжелательство, тщательно скрываемое под маской благолепия и почитания.

Послышался стук в дверь. Он вздрогнул, но тут же улыбнулся. Так мог стучать к нему только один человек, его жена, Мария Григорьевна.

Она вошла, быстро оглядела комнату, будто искала кого-то, и царю на мгновение показалось, что видит он перед собой своего тестя Малюту Скуратова. Как будто тот же взгляд, одновременно и цепкий, и ускользающий. Взгляд человека, который причастен к самым сокровенным тайнам Кремлевского дворца.

Но он взял себя в руки.

– Ты бледен что-то? Уж не заболел ли? – участливо спросила Мария Григорьевна, подходя ближе.

– Мне ныне болеть некогда, любовь моя, – отозвался он, привлекая ее к себе.

Думал ли отец ее, когда выдавал замуж, что станет она царицей? В те времена и он сам, молодой парень, вдруг ставший приближенным самого царя Иоанна, чаще думал лишь о том, чтоб уцелеть в водовороте интриг, внезапных заговоров, мнимых и настоящих, в любви и ненависти которые переплетались и шли рука об руку. В каком из гороскопов, составленных знаменитыми астрологами, скрывалось его будущее?

Про это он когда-нибудь узнает.

Едва Тимофей спустился в подклет, как хозяин, будто высматривая его, сразу кликнул жену:

– Прасковья, накрывай на стол!

Отказываться не имело смысла. Знал казак, что хозяин не отстанет. Да и, если честно, других-то дел на сегодня не предвиделось.

Жена хозяина, полнотелая, веселая, прислуживая за столом, искоса поглядывала на казака. То же самое было и вчера. Тимофей взгляд осторожно отводил, стараясь не смотреть на жену купца. Он почувствовал в ее глазах не просто любопытство к новому человеку. Это был интерес женщины. И, видно, потому сама взялась прислуживать за столом, хотя могла позвать девку Нилу, которая была в купеческом доме за повара.

– Сегодня схожу, отдам Никодиму за брата, – хмелея, сказал Артемьев, наливая себе еще вина. – А ты чего не пьешь?

Он заметил, что стакан казака еще полон.

– Успею. – Тимофей отломил кусочек хлеба. – Мне по Москве походить охота.

– Это надо, – кивнул купец, – стерлядки вон попробуй, Нила у нас знатно готовит.

– Чего тебе шляться к Никодиму? – недовольно молвила жена. – Сам придет.

– Как же, брат его погиб.

– Он знал, на что шел.

– Я же его не в стрельцы звал, он мне в ездовые нанимался.

– То-то, в ездовые, – раздраженно буркнула жена, отодвигая от себя тарелку. – А сколько их по дорогам лежит? Ты брату Никодима хорошо платил, грех обижаться.

– Никто и не обижался, Прасковья. А все-таки нет теперь человека. Если я не пойду сам – молва обо мне пойдет. Честный скажет: Артемьев, как нехристь, поступил. И ко мне не пойдет. Людей верных собирать – большая забота. Ты про это не знаешь.

– Тебя и самого могли убить. – Это прозвучало как последний довод.

– Могли… – Артемьев глянул на казака, и хмеля уже не было в глазах. – Вот Тимофей помог, бог его послал.

– С этим не поспоришь. – Прасковья тоже посмотрела на гостя. – И как это ты там оказался, в толк не возьму?

– Я же вчера говорил тебе, да ты не помнишь, – поморщился купец, поднимая стакан. – Тимофей от Воейкова шел. Они Кучумку искали. Вот теперь все гнездо это сгинуло навек.

– Ты вчера много чего говорил. Ты сам-то упомнишь? Что же, убили Кучума? – В карих глазах Прасковьи мелькнуло любопытство.

– Ускользнул он. Как рыба в Оби! Махнул хвостом, и нет его. В ту ночь мы все обыскали. Но разве ж его сыщешь так запросто? Людишки после боя бегали, как тараканы. Каждого не усмотришь, – пояснил Тимофей. – Он, говорят, спрятался в дальнем улусе. Но мы взяли многих его людей.

– А чего ты от воеводы ушел? – продолжала допытываться женщина. – Мало заплатил?

Жена купца была такая, как он себе их и представлял. Хваткая, уверенная в себе. Она чувствовала, что она хозяйка в этом доме. Пожалуй, даже сам купец ей уступит. А может, просто перед гостем не хочет себя истинного показывать? Кто ж поймет?