Кто боится смерти

– Он пришел домой… сломленным, – сказала Бинта. – По-моему, его высекли.

И я тогда подумала, что этого еще мало. Мать Бинты тоже вызвали к старейшинам. Обоим родителям приказали три года ходить на консультации к Аде, и Бинте с сестрами и братьями тоже.

Расцвела моя дружба с Бинтой, Луйю и Дити. И стало происходить еще кое-что. Косвенно оно началось на второй день после моего возвращения в школу. Я стояла, опершись о стену, и смотрела, как ребята играют в футбол и болтают. Рана все еще болела, но заживала быстро.

– Оньесонву! – позвал кто-то.

Я подпрыгнула и нервно обернулась – в мозгу всплыла картинка с тем красным глазом. Луйю засмеялась – они с Бинтой медленно шли в мою сторону. Пару секунд мы молча смотрели друг на друга. В этих секундах было столько всего – осуждение, страх, неуверенность.

– С добрым утром, – сказала я наконец.

– С добрым утром, – Бинта шагнула вперед, пожала и отпустила мою руку, наши пальцы хрустнули.

– Ты сегодня первый день? Мы да.

– Нет, я вчера пришла.

– Хорошо выглядишь, – сказала Луйю, тоже дружески пожимая мне руку.

– Ты тоже.

Повисла неловкая пауза. Потом Бинта сказала:

– Все знают.

– А? – сказала я слишком громко. – Знают? Что знают?

– Что мы ана м-боби, – гордо ответила Луйю. – И что никто из нас не кричал.

– А, – сказала я с облегчением. – Где Дити?

– С того дня все лежит в постели, – со смехом сказала Луйю. – Слабачка.

– Нет, ей просто нравится прогуливать школу, – возразила Бинта. – Дити знает, что она красивая и школа ей все равно не нужна.

– Неплохо, должно быть, – проворчала я, хотя мне самой школу прогуливать не нравилось.

– О, – продолжала Луйю, делая большие глаза, – а ты слышала про нового мальчика?

Я покачала головой. Луйю и Дити переглянулись и прыснули.

– Что? Вы же обе только сегодня пришли?

– Слухом земля полнится, – сказала Дити.

– Для некоторых, во всяком случае, – довольно добавила Луйю.

– Говорите уже, что хотели сказать, – я начала злиться.

– Его зовут Мвита, – возбужденно заговорила Луйю. – Он появился, пока нас не было. Никто не знает, где он живет и даже есть ли у него родители. Он, судя по всему, очень умный, но в школу ходить отказывается. Один раз пришел – четыре дня назад – и обсмеял учителей, сказал, что он сам может их учить! Нашел как произвести первое впечатление!

Я пожала плечами:

– А мне-то что?

Луйю ухмыльнулась, склонив голову набок:

– Потому что я слышала, что он эву!

Остаток дня я плохо помню. На уроках я искала взглядом лицо цвета верблюжьей шкуры с веснушками как коричневый перец, и глазами не как у ноа. В обеденный перерыв я искала его в школьном дворе. После уроков я пошла домой вместе с Бинтой и Луйю и все смотрела по сторонам. Дома меня подмывало рассказать про него маме, но я решила не говорить. Захочется ли ей слушать про еще один плод насилия?

Назавтра было то же самое. Я не могла перестать его искать. Через два дня в школу вернулась Дити.

– В конце концов мама выпихнула меня из кровати, – призналась она и продолжила строгим голосом: – «Ты не первая, с кем это проделали!» К тому же она знала, что вы все уже в школе.

Она бегло взглянула на меня и отвела взгляд, а я тут же поняла: ее родителям не понравилось, что я прошла обряд вместе с их дочерью. Как будто меня волнует, что думают ее родители.

Все равно теперь мы были вчетвером. Луйю, Бинта и Дити побросали всех прежних подруг. Мне и бросать было некого. Хотя все девочки, вместе совершавшие обряд одиннадцатого года, и были «повязаны», связь обычно держалась недолго. Но для нас перемена была естественной. У нас уже были тайны. И это было только начало.

Лидера среди нас не было, но Луйю нравилось руководить. Она была шустрой и наглой. Оказалось, что у нее были соития еще с двумя мальчиками.

– Да кто такая Ада? – сплюнула как-то Луйю. – Я не обязана ей обо всем сообщать.

Бинта на людях не поднимала глаз и говорила мало. Отцовское насилие обошлось ей дорого. Но когда рядом были только мы, она и болтала, и улыбалась. Не будь в ней от природы столько жизни, сомневаюсь, что она выжила бы при таком отце.

Дити была принцессой, она любила целыми днями лежать в кровати, чтобы слуги носили ей еду. Она была пухленькой, хорошенькой, и все ей обычно доставалось даром. Ей часто везло. Торговец хлебом уступал нам его за полцены, потому что спешил домой. Или пальма роняла кокос прямо к ногам Дити. Богиня Ани любила ее. Каково это, когда тебя любит Ани? Я пока не знаю.

После школы мы делали уроки под деревом ироко. Поначалу я нервничала. Боялась, что та красно-белая тварь как-то связана со случаем на этом дереве. Сидя под ним, я чувствовала, будто зову «глаз» снова прийти за мной. Со временем, так как ничего не происходило, я чуть расслабилась. Иногда даже ходила туда, к дереву, в одиночку, просто подумать.

Я слегка забегаю вперед. Давайте вернемся немного назад.

Через одиннадцать дней после обряда одиннадцатого года, через четыре дня после моего возвращения в школу, три дня после того, как я поняла, что теперь крепко связана с тремя ровесницами, и на следующий день после того, как в школу вернулась Дити, случилась еще одна вещь. Я медленно шла домой. Рана пульсировала. Дважды в день без видимой причины боль усиливалась.

– Они все равно будут считать тебя злом, – сказал кто-то сзади.

– А? Что? – я медленно повернулась.

И застыла. Я словно взглянула в зеркало, ни разу до того не видев своего отражения. Впервые в жизни я поняла, почему при виде меня люди замирали, роняли вещи и пялились. У него был мой цвет кожи, мои веснушки, а золотистые волосы были сбриты почти наголо, и голова казалась посыпанной песком. Он был немного меня выше, может быть, на пару лет старше. У меня глаза золотисто-карие, как у пустынной кошки, а у него были серые, как у шакала.

Я тут же его узнала, хотя видела всего раз и была тогда не в себе. Вопреки словам Луйю, он пробыл в Джвахире дольше нескольких дней. Этот мальчик видел меня голой в ветвях дерева ироко. Он велел мне прыгать. Шел ливень, он держал над головой корзину, но я его узнала.

– Ты…

– И ты тоже.

– Да. Я никогда… То есть я слышала о других.

– Я их видел, – сказал он небрежно.

– Откуда ты? – спросили мы хором.

– С Запада, – ответили оба и кивнули – все эву были с Запада.

– С тобой все нормально? – спросил он.

– А?

– Ты странно ходишь.

Я почувствовала, как лицо запылало. Он снова улыбнулся и помотал головой.

– Зря я… – он запнулся. – Но поверь: они всегда будут считать нас злом. Даже если ты себя… порезала.

Я нахмурилась.

– Зачем тебе это? Ты же не отсюда.

– Но я тут живу, – сказала я, защищаясь.

– И что?

– Ты кто? – спросила я сердито.

– Тебя зовут Оньесонву Убейд-Огундиму. Ты дочь кузнеца.

Я прикусила губу, стараясь выглядеть по-прежнему сердитой. Но он назвал меня дочерью кузнеца, не падчерицей, а это вызывало улыбку. Он ухмыльнулся.

– А еще ты та, кто сидит голышом на дереве.

– Ты кто? – спросила я снова.

Мы, должно быть, странно смотрелись вдвоем на обочине.

– Мвита.

– А фамилия у тебя какая?

– У меня нет фамилии, – сказал он сухо.

– А… ясно.

Я оглядела его одежду. На нем были обычные мальчишеские вещи – линялые синие штаны и зеленая безрукавка. Сандалии старые, но кожаные. В сумке лежали старые учебники.

– Ну… а где ты живешь?

Голос слегка смягчился:

– Не беспокойся об этом.

– Как вышло, что ты не ходишь в школу?

– Я хожу в школу. И моя школа лучше вашей, – он достал из кармана конверт. – Это твоему отцу. Я шел к вам домой, но ты можешь сама ему отнести.

На конверте из пальмовой бумаги стояла печать с эмблемой Осугбо – бегущей ящерицей. Каждая ее лапа символизировала одного из старейшин.

– Ты живешь по той дороге за эбеновым деревом, да? – спросил он, глядя мимо меня.