Торжество тревог

Кристина сжала зубы. Безысходность железным обручем сдавливала сердце. Она закрыла лицо руками и выскочила в другую комнату. Не хотела, чтобы Октябрина и Лариса видели слезы, брызнувшие из глаз.

Когда чуть успокоилась, уловила разговор между сестрой и ее подругой. Из спальни Ларисы несся убежденный голос Октябрины:

– Здесь Кристине оставаться нельзя! Она должна пойти в полицию, иначе у тебя из-за нее могут быть неприятности!

– Она моя двоюродная сестра, – раздосадованно отвечала Лариса. – Я не могу выгнать ее на улицу.

– Выгонять не надо, – убеждала подруга. – Нужно вызвать полицию и все!

– Ты предлагаешь мне предать сестру? – удивилась хозяйка квартиры.

– Почему предать? – недовольно втемяшивала Октябрина. – Помочь, чтобы больше ничего не натворила. Уже одна смерть есть, как знать, что еще может случиться!

– Но ведь это случайность, – противилась Лариса напористости Октябрины, чья настойчивость неприятно удивляла Кристину.

– Случайно, не случайно, в этом полиция разберется, мы с тобой этого не знаем. Да и не наше дело знать! – не отступала Октябрина. – Если ты не позвонишь, тогда позвоню я! Пойми, я хочу ей помочь. Другого выхода нет!

Кристина напряглась, нет, что угодно, только не полиция и тюрьма. Оставаться здесь больше нельзя. Тихо поднялась и на цыпочках вышла из комнаты. Голоса продолжали раздаваться, и Октябрина не очень заботилась, чтобы их разговор был неслышен. Кристина подхватила сумку и выскользнула за дверь. Уходила, не зная куда.

10

Аспенский и Печаев сидели в кафе.

Перед обедом Константин позвонил Андрею и предложил вместе перекусить. Печаева удивило это предложение, к тому же у него были иные планы, но он подумал и согласился.

Кафе находилось недалеко от работы, сотрудники фирмы часто заглядывали сюда.

У Аспенского был мрачный скучающий вид. Впрочем, это было его обычное состояние. Грубые черты лица не обладали мягкими линиями веселого человека. Облик Печаева резко отличался, но сейчас и на его лице не было улыбок, которые в обычное время почти никогда не сходили с губ.

Константин выкатывал из себя слова, которые давили на Андрея и сгоняли с его лица добродушное выражение:

– Ну, сколько можно, Андрей, мужик ты или не мужик? Стукни хоть раз кулаком по столу, а может, и не только по столу. Ведь Марина гуляет от тебя по-черному! Накинь уздечку да натяни вожжи как следует!

Печаев молчал и смотрел в свою тарелку. Красное лицо наливалось лиловым цветом.

Константин пригласил Андрея специально для этого разговора. С того дня, когда у него сорвалось с Мариной, Аспенский долго думал, как ему повернуть обстоятельства в свою пользу. И решил действовать через ее мужа. Константин знал, сделать это сложно, но еще знал, что иногда Андрей был способен взрываться так, что эти взрывы сокрушали того, кто являлся их причиной. Хотя Марина умела управлять мужем, все-таки Аспенский решил попробовать, ибо пока не находил другого способа оторвать ее от Печаева.

А если получится, как задумал, то брошенная после этого в свободное плавание Марина непременно начнет искать берег, к которому можно прибиться. И таким берегом станет он, Аспенский. Константин рассчитывал на это.

Он убедил себя, что Марина сможет стать ему хорошей опорой. Прозябать надоело, надо было вновь становиться на ноги. Казалось бы, все так просто и понятно, дело за малым – заполучить Марину. Но это как раз было самым сложным.

Константин смотрел на Андрея и вспоминал слова Марины о доброте Печаева. И думал, как эту доброту вывернуть наизнанку, чтобы у Марины больше не возникало желания возвращаться к Андрею. Он рубил фразы словами:

– Оглянись вокруг, тебя же все клоуном считают, мне уже их шепот поперек глотки стоит. Я не хотел тебе этого говорить. Мне неприятно вести с тобой такую беседу. Но просто все тычут в глаза, открыто трезвонят, называют тебя половой тряпкой. А последний раз, после очередного загула твоей жены, заговорили, что ты превратился в горшок для дерьма. Она же измазала тебя с ног до головы. Скоро тебе в лицо начнут плеваться. Закрути ее крепким узлом. Дай ей пинка наконец. Покажи, что ты мужик! Никуда не денется, приползет назад, – и он еще долго рубил фразы, как поленья топором.

Печаеву не нравился этот разговор. Но он думал, наверно, Константин прав, наверно, со стороны виднее. Наверно, он действительно превратился в бабу, позволил Марине вести себя настолько вольно, что у самого темнело в глазах, когда начинал мучительно думать об этом. Но при всем том понимал, что вряд ли способен воздействовать на жену. За многие годы он настолько привык быть под ее каблуком, что от одной мысли взять верх над Мариной у него начинала кружиться голова. Она заправляла всем, он отвык жить без ее подсказки, без ее толчков, насмешек и требований.

Андрей сглотнул слюну. Он все время предполагал, что внезапные исчезновения Марины связаны с любовниками. И не догадывался, что причина не в них. Жена сильно отличалась от Аллы Истровской, не плодила любовников, как та. За последние пять лет все изменились, и Марина тоже изменилась. Ее отлучки чаще были связаны с желанием побыть одной, полностью уйти в себя, забыть о том, что происходило вокруг, набраться новых сил и терпения для продолжения жизни. Такое изредка наблюдалось и раньше, но наглядно участилось и повелось после гибели сына, а за прошедшие годы укоренилось и стало нормой. Однако Печаев не мыслил глубоко и не понимал, что происходило с женой.

Иногда в ее сети попадали мужчины, но это было не так часто и не было самоцелью. Просто от хороших мужиков грех было отказываться, ибо Андрея давно перестала считать за мужика и думала о нем скорее в среднем роде, нежели в мужском. Марина знала, как воспринимали ее отлучки Андрей и знакомые, но не разубеждала никого, ей даже это нравилось, тешило женское самолюбие.

Печаев слушал Аспенского и все ниже опускал плечи. Слова Константина начинали заплетаться в один большой клубок, который накатывался и давил на Андрея все сильнее. Он заказал графин водки.

Аспенский удовлетворенно свел брови, кажется, ему удалось зацепить мужика за живое. Теперь только раскрутить на всю катушку, заставить действовать.

Печаев налил водку в фужер для сока. До краев. Плеснул Константину в рюмку. И без всякого тоста, один, не дожидаясь Аспенского и не чокаясь с ним, опустошил фужер. Константин ухмыльнулся и выпил из своей рюмки.

Андрей поковырял вилкой салат и снова наполнил фужер. Константин не останавливал. Печаев снова выпил до дна. И почувствовал, как хмель теплом разливается по всему телу, но не пьянит его. Нервное напряжение было настолько высоким, что водка действовала, как простая вода.

Обычно подвыпивший Андрей становился разговорчивым, но на этот раз такого не происходило. Он не раскрыл рта, а неопределенное выражение на его лице ставило Аспенского в тупик. Ведь тот, никогда не любивший жевать мочало, на сей раз так старательно убеждал Печаева, просто «растекся мысью по древу», что, казалось, Андрей должен был немедля вскочить и придушить жену. А тут вдруг неопределенность на лице. Печаев вылил в фужер остатки водки из графина, все до капли, даже потряс его, и Константину представилось, что если бы можно было графин выжать, Андрей непременно сделал бы это. Потом он выпил водку и что-то пробормотал. По этому бурчанью Аспенский понял, что Печаев начал хмелеть, что его стало «развозить».

Они вышли из кафе. Из-за неопределенности на лице Андрея Константин не был уверен, что его попытка увенчалась успехом. Похоже, Андрей просто напился, чтобы забыться. Это совсем не устраивало Аспенского. Это был такой же облом, как с Мариной. Неужто последнее время его окончательно покинуло везение? Но это последнее время слишком сильно затянулось, на целых пять лет.

Машина Печаева подъехала к дому. Он вылез из нее и пошел к подъезду. Старался идти ровно, хотя это плохо удавалось. Знал, что выпил много лишнего, но голова работала четко, и чувствовал, что силы еще есть. Помнил слова Аспенского, они задели его за живое, уж слишком унизительными были, заставляли собрать себя в кулак. Нельзя сказать, чтобы он сам не думал об этом, но одно дело – сам думал, а другое – узнать, что думает все окружение. Самолюбие сильно ущемлено. Глупо было бы мнить, что у него нет достоинства.