Иллюзия неодиночества

Новый заместитель начальника отдела копал под Егора давно. Так глупо попасться на отчетности. Кто же мог знать, что откатные схемы с недавних пор фиксировались в экселевском файле отдельно от всех менеджеров. Погорел Егор Балазейкин на банальной жадности, оборзев в снижении процентной наценки. И вот он, «ковер», после контрольного мониторинга переданных клиентов.

Начальник службы безопасности Тихомиров Павел Сергеевич. Замначальника отдела оптовых продаж Соболев Александр Сергеевич. Коммерческий директор Степунов Борис Федорович. Сидят в переговорной. Перед ними стоит Егор.

– Триста тысяч, Егор, возмещать будешь налом, лично Павлу Сергеевичу под приходные ордера. Мы не звери, поэтому сроку тебе две недели. Трудовая пока у нас. По какой статье будешь уволен, решит генеральный.

– Я, Борис Федорович, это ошибка какая-то, правда. Они действительно всегда по бонусам работали, еще с прошлого года.

– Егор, они-то работали. Ты только уже десять минут не можешь нам объяснить, почему эти бонусы выросли в два раза за последние три месяца. Притом что объемы отгрузок те же, контактные лица те же. А контрольный звонок начальнику отдела снабжения с подачи Александра Сергеевича выявил, что твои же клиенты и не подозревают об изменении схемы бонусирования. Нам это как понимать, Егор?

Руки липкие. И, кажется, совсем некуда их деть. Кровь шумно, осязаемыми толчками стучит в голове.

Егорча, вздрогнув, очнулся, смахнул со лба липкую паутину испарины. Откинул бушлат, неторопливо слез с нар. Поставил черный от копоти чайник на печь. Надо будет натаскать еще дров в избу под нары из-под навеса сегодня. Пусть сохнут. Дожди зачастили. Промозгло. Сыро.

Ночью опять приходила рысь. Егорча выглянул в запотевшее окно, протер рукавом мутное стекло. Так и есть, вон миска на чурочке у костровища. С вечера была полна щучьих костей, ныне пуста.

Наведывалась рысь примерно раз в неделю. Обходила избушку, запрыгивала на чердак и, мягко ступая, укладывалась в дальнем углу под настилом крыши. Егорча сушил там сети от дождя и, залезая, видел аккуратную цепочку следов. Наверно, стойкий запах рыбы от сетей и привлекал рысь. Судя по глубоко вдавленным отпечаткам, она была крупная. Егорча так ни разу и не видел ее, только слышал едва уловимые шорохи иногда ночью. Рысь его не боялась.

Егорча вышел наружу, зябко ежась, помочился за углом. Отчего-то постоял с минуту, прислонившись к замшелому срубу. Смотрел, как пенится, пузырится во мху конденсат его ночных кошмаров, стелясь понизу теплым паром.

Небо сквозь ели было отчетливо близким, нависало серой пеленой, давило беспросветностью.

Егорча вернулся в избу, плотно прикрыл за собой дверь. Чайник чуть слышно шумел на печке. Пора чифирять. Алюминиевую кружку черно-маслянистого чая брать можно только через рукав. Нагревается моментально. Заваривал Егорча прямо в чайнике, добавляя брусничного и черничного листа. Умостившись на деревянном скрипучем табурете, задумчиво потягивал, шумно прихлебывал, обжигаясь, через край. Вспоминал былое «чифирянье».

Бухал коммерческий отдел остервенело и ежедневно. Но с филигранной четкостью сохраняя тонкую грань между «осадком» и «прухой». Егор Балазейкин числился надежным ходоком и каждый день примерно в двенадцать совершал прогулку до ближайшего магазина за коньяком. Пили все. Несмотря на то, что внутренний контроль и распорядок подобного не предусматривали категорически.

Коллеги Егора, да и он сам, именовались специалистами. На самом деле все они оставались типичными менеджерами, но в рамках иерархии имели большие привилегии, нежели офисные операционисты. Бухло для коммерческого отдела было сродни ежедневной дозе допинга. Вязь телефонных разговоров, превращающих их отдел в гудящий пчелиный улей с самого утра, требовала, как им казалось, соответствующего стимулирования.

В рамках отдела осуществлялось это по негласной внутренней солидарности посредством систематических возлияний. Стойкое амбре предусмотрительно сбивалось туалетной водой, помещение постоянно проветривалось. Готовность к внеплановым совещаниям поддерживалась наличием на столах специалистов остро-мятной жвачки.

У некоторых в ящиках столов хранились пакетики модного «спайса». На нем Егор и погорел.

Как правило, втихую потрошилась обычная сигарета на лист А4. Фильтр обрезается почти целиком, чтобы осталась тонкая формальная стенка. После три четверти зеленых ошметков «спайса» вперемешку с четвертью табака. По возможности максимально плотно утрамбовать. С опаской в туалете задуть в несколько глубоких затягов.

Вот после подобных манипуляций и был вызван Егор Балазейкин к генеральному на экстренное совещание. К тому времени в Егоре уже уютно покоились триста грамм коньяка и пара пол-литровых банок джин-тоника. Совещание было кратким и конструктивным. В ответ на невнятные попытки Егора сформулировать хоть что-то членораздельное и по существу генеральный, Даниил Владимирович, лишь криво усмехнулся.

– Егор, вот только честно, пьяный?

– Есть немного, Даниил Владимирович.

– С чего так?

– Случайность, Даниил Владимирович.

– А что зеленый-то такой, Егор?

– Не знаю.

– Ладно. Достали вы меня уже. Завтра станешь показательным прецедентом.

Прецедент запомнился коллегам Егора надолго. И надолго отвратил коммерческий отдел от ежедневного желания балансировать «на грани». Вот только к Егору это уже не имело никакого отношения. В тот день Егор покинул офис с растерянной непонимающей улыбкой на лице.

Егорча тихо сам себе улыбнулся и отставил пустую кружку на край стола. Сперва выбрать сети. Пока сохнут, вычистить рыбу. После можно будет отнести нехитрую посуду на берег, отмыть песком. Кружка, миска с ложкой, котелок да маленькая сковородка с гнутой ручкой.

«К обеду, пожалуй, разговеется» – думал Егорча, бредя чуть заметной тропкой к берегу, где была надежно укрыта в корневище вывороченной сосны его лодка.

Самое сложное по осени было выбирать сеть на том же ветре. Особливо, если он усиливался к утру. Ставить одному, как и снимать, Егорча приноровился. Даже если ветер сменялся, все равно аккуратно тянул легкую лодку за сетью, плавно, без рывков выбирая метр за метром. Да и ставил по хорошим местам, без коряг и ям.

Хуже было, если ветер тот же, а снимать следовало предельно быстро, пока не закрутило лодку поверху, сворачивая сеть в веревочный жгут. Пока пропустит, развернув, пару раз под днищем, потом часа три переворачиваешь, перекидываешь кольца с руки на руку, обходя вешала.

Разбирать сети время, по большому счету, было. Жаль только упущенных горбатых судаков и стремительных серебристых лососей, пока вместо того, чтоб аккуратно окутывать их мешком, приходилось попусту вертеться, выбирая скомканную сеть.

Егорча столкнул лодку, тихо, на веслах, пошел в проливы. Там и ставил сети, не более трех штук за раз, в укромных безветренных заливах. Мелочь шла на уху, крупняк на печево, либо на засол.

Вскоре встанет озеро тонким хрупким ноябрьским льдом. Это самое сложное время для Егорчи. Летом моторкой до ближайшей деревни полчаса ходу. Зимой на лыжах часа три по озеру. Осенью, пока вставал зимний лед, Егорча отсиживался на острове, потребляя запасы и промышляя охотой на отъевшихся за лето глухарей и рябчиков. Брать их можно было только выдержкой и терпением, благо время позволяло.

Заветные высокие суки на соснах Егорча знал наперечет. Оставалось только сподобиться пролежать часов пять кряду недвижимо с ружьем наизготовку. Это тебе не весна, когда глухарь, токуя, ничего не слышит вокруг, окромя собственного забвенного клекота. По весне только ступай постепенно ближе и ближе, хоронясь за стволами, приноравливаясь промеж веток, ловить на мушку, сдерживать азартное дыхание.

Азарт сделки Егором Балазейкиным был на самом деле прочувствован в полной мере и по-настоящему. Это совсем не то, когда ты проворачиваешь миллионный контракт на радость своим работодателям. Тут иное.