Иллюзия неодиночества

– Слушай, Егорча, а откуда автомат у тебя?

– Дезертиров нашел как-то. По осени. В прошлом году. Частей-то много погранцовых вокруг.

– И что? Отобрал, что ли? Или выменял?

– Да не. То ли самострелы, то ли друг друга. Непонятно было.

– Ничего себе. Я-то, конечно, реально пересрался, как ты меня встретил.

– Ладно. Давай утку сготовим, поедим. Сколько будешь?

– Да я, Егорча, думал дня три-четыре.

– Добро. К вечеру сети проставим. На яму окуневую можно будет сходить на донки. За мысом гряда как раз. На-тягаем на печево. Давно не рыбачил-то?

– Пять лет назад последний раз здесь был.

– Ну вот. Подкинь пока дровишек в костер. Утку осмолить надо будет.

– Ага.

Егорча привычно ощипал утку, укрепил на рогатине. Генка сидел рядом. Утка шипела на огне.

– Ген, возьми ведро, воды наберем. Я пока дичину выпотрошу. Да картошки захвати заодно. В корзине, в сенях слева. Почистим на варево.

Дошли до побережья. Генка уселся чистить картоху. Егорча пока вычистил требуху, промыл утку.

Освежили костер. Бездымные языки пламени лизали дно закопченного котелка. Уже вечерело. Егорча время от времени снимал ложкой накипь от варева по краям котелка. Генка, казалось, совсем впал в нирвану. Сидел с отсутствующей улыбкой, вдыхал жадно носом.

«Ослабило парня», – думал Егорча, искоса поглядывая.

– Сейчас, пока поедим, миски ошкурим песком. Сети рядом проставим, по грядам. На сига, пожалуй, да на лосося, мало ли. Мелочевку с плотвы да корби не будем брать. А то чистить устанем наутро, да и промыслу не время.

– Хорошо, Егорча.

– После как раз на яму окуневую встанем с тобой. Тут рядом, на гребях. Натягаем лаптей на печево.

– Меня, Егорча, дядька ведь тоже сетями снабдил.

– Оставь пока. Моими обойдемся. Напоследок проставим все. Дядьке рыбы завезешь, себе заберешь. В дорогу-то. А то и, глядишь, коль удачно будет, красной тебе засолим.

К вечеру вышли на гряду. Закинули донки. С большого озера ощутимо тянуло предночной прохладой. Яма на то и яма, что хороший окунь берет разом. Попеременно вытягивали лаптей с донки. Егорча только усмехался детской радости Генкиной.

– Ты резко подсекай, Ген. Чуть дернуло в первый раз, уже, считай, заглотил. Тяни сразу. Окунь-лапоть, это тебе не мелочь какая. Коли заглотил, так не отпустит уже. Не как плотва, поди, мусолит червя. Сразу до брюха крючок засаживает себе.

– Хорошо-то как, Егорча.

– Знамо дело.

– Слушай, Егорча. Спросить хочу вот все. А как вышло, что ты тут оказался? Если удобно, конечно. Рассказать.

– Да что ж неудобного, Ген. Рассказать-то можно.

Егорча поддернул донку. Солнце уже осело за изломанную линию елей на той стороне озера.

– Расскажу, Ген.

Сидели далеко за полночь. Пламя бездымного, на сушняке, костра освещало неровными всполохами лица Генки и Егорчи, бликовало желтым на стволах стоящих вокруг сосен. Генка внимательно слушал, а Егорча, рассказывая, как он оказался на острове, словно окунался в себя давным-давно забытого. Казалось, все произошедшее было не с ним, а совсем с другим Егорчей.

На следующий день встали с донками на гряде. Гряда – «коро» по-карельски. Тягали темнобоких окуней.

– То есть ты, можно сказать, только здесь и нашел себя, да, Егорча?

– Видимо так, Ген. Это ты со вчера, что ли, переваривал все это время наш разговор? – усмехнулся Егорча.

– Да. Как-то, знаешь, параллели некоторые есть в наших историях. У меня, конечно, не такой треш, как у тебя, но потенциал есть. – Здесь уже заржали оба.

На исходе четвертого дня, как и договаривались, проставили все сети.

– Завтра обратно, – вздохнул Генка.

– Отдохнул?

– Ну, вроде.

– Вот этим и живи. А не вздохами. Настоящим живи.

– Это верно.

– Ну вот. А ты себя обратно тянешь. В проблемы свои. Живи тем, что кончились они. А там и новые подтянутся. – Егорча усмехнулся, взглянул на Генку.

– Прав ты, Егорча. Дровишек подкинуть?

– Кидай.

Наутро Егорча с Генкой сняли богатый улов сетями и попрощались.

– Ну, Егорча, коль будешь в Москве, то номер свой я тебе оставил.

– Добро. Удачи тебе, Ген.

– Ага. Спасибо. За разговор спасибо. Помог ты мне, Егорча. Очень помог.

– Бывай.

Егорча долго стоял на берегу, слушая стрекот удаляющейся Генкиной моторки. Волны лениво плескались о прибрежный песок.

Глава 4

Лесные люди

Опасно осеннее озеро. В первую очередь стремительной переменой погоды. Еще с утра может отливать серой свинцовой гладью в лучах скупого на тепло солнца, а к обеду уже разгоняет колючий сиверко свирепую волну, быстро обрастающую беснующимися барашками пены на гребнях. Да и волна по осени, особенно в октябре, совсем не та, что в пору скоротечных июльских грозовых штормов. Крутобокая, частая, резкая, бьет нещадно в скулу моторки, окатывает леденящими брызгами.

Совсем скоро, к середине ноября, стянет озеро первым прозрачным льдом. Сперва у заберегов ломкой хрустящей кромкой. С первыми снегопадами начнет морозно застилать озеро все дальше. Недели три следует выждать, пока надежно затянет проливы в междуостровье темным льдом, что выдержит человека.

В последние недели перед ледоставом Егорча привычно промышлял сижком. Идет сижок на нерест в самую неудобную для рыбака пору. Осенний день короткий. Чуть рассвело, уже торопится небосвод засереть стылыми вечерними сумерками. В укромных загубинах да в проливах ставит Егорча частые сетки. Частые это с мелкой ячеей. Двадцать на двадцать, в миллиметрах если. Набьет за ночь в сеть промыслового карельского сига. Сплошной трепыхающейся серебристой стеной идет тяжелая сеть из стылой воды. Немеют пальцы на ветру.

Половину сети принимает Егорча на левую руку, после перевалить бочкой в лодку, нанизать на палку и вторую половину вытягивать, коченея нещадно, без права на отдых. Потому что вертит лодку на ветру, так и норовит крутануть вокруг сетки. Нельзя допустить. Зацепится сетка за винт мотора, пока выпутаешь, пуще закрутит, приходится рвать нещадно. А сети на вес золота у Егорчи.

Только успел сети поднять, скорей на берег, спешно снимать рыбу, чистить, мыть да в засол в деревянную кадушку, перемежая добротно солью слой за слоем. Опять же воды не нагреешь, промысловый лов он весь по холоду. Сполоснул сети, перебрал спутанные кольца на вешалах, до скорого вечера все равно не успеют просохнуть на промозглом осеннем ветру. Только-только хватит времени сварганить уху на костровище в котелке, а там уже поспешай заново ставить сете-во, пока совсем не стемнело. И так день за днем две, а то и три недели подряд. Потом будет отдых Егорче, пока схватывает озеро ледоставом.

Уже в привычном порядке сделал Егорча последние ходки за припасом на долгую зиму. Десять километров гари по озеру до ближайшей деревни. Перекупить у местных топлива в канистры, запастись необходимым припасом. Соль, спички, чай, консервы, мыло, картофель, крупы, кой-чего из одежды, свечи, патроны.

В этом году, под конец лета Егорча справил новый навес к избе под дровяник. С южной стороны приладил остов из жердей, укрыл густо еловым лапником сверху, оставив доступные ветрам боковины. В первую зиму, помнится, натерпелся дровами, кидаясь с утра на заготовку сухостоин. Свалить, нарубить, перетаскать. Было дело. Теперь времена иные, ученые горьким спешным опытом. Дровяной запас на зиму Егорча привычно клал за летние месяцы. Жаркая береза, пахучая смолистая сосна. Береста на быструю растопку печи.

Минувшим летом начала заваливаться труба. Крепил распорками, опасливо прилаживая свежеоструганные лесины на крыше.

В этом году сижковый нерест шел на славу уже третью неделю кряду. Почти полна вторая кадушка. Добро. До весны хватит.

Сегодня Егорча готовил зимнее стойбище для моторки. Вскоре уже вытянуть лодку на берег, укрыть привычно за корневищем заваленной ветродуем вековой ели. По каткам, упирая рычагом-лесиной под корму, шаг за шагом. Далее привалить загодя запасенным лапником, мотор в избу, под нары, и до следующей весны.