Но именем твоим…

– Так это королева-мать Бона Сфорца расстроила этот брак? – удивился пан Станислав.

– Едва не расстроила.

– Да-да, помню, князь Дмитрий все же сочетался с юной княжной Острожской…. Всё же он был изрядный упрямец и себе на уме, молодой Сангушко!

Пожилой шляхтич кивнул.

– Сорвиголова, что тут и говорить…. Но вы, пане Стасю, учитывайте сюда же, что на Троицу была уже назначена свадьба князя Василия с Софьей, дочерью пана Яна Тарновского, великого гетмана коронного. Получалось, что Василий был желанным женихом, а князю Дмитрию Беата вынесла гарбуза, как это принято в русских воеводствах среди загоновой шляхты…. Это было двойной обидой! Стерпеть её было уже просто невозможно!

– Но молодой Сангушко все же уехал из Острога?

Пан Веренич развёл руками.

– Ну а что ему оставалось делать? В этот же день, не мешкая – гонору у него было в избытке…. А вместе с ним уехал и князь Василий – к себе в Туров. Но ни князь Дмитрий в Ковель, ни молодой Острожский в Туров – так и не доехали. Оба поезда остановились в Клевани, в замке Чарторыйского.

– Тот, что во времена Ярослава Мудрого был Колыванью? – блеснул эрудицией пан Станислав.

Старый шляхтич кивнул.

– Он. Князья разбили лагерь в Клевани, измышляя, как осуществить планы по женитьбе Дмитрия на Эльжбете – потому что теперь Сангушке отступать было просто некуда. Снести оскорбление от матери короля – ещё было можно, хотя и требовало немалой силы духа. Но от байстрючки?!? Это было просто немыслимо!

– Но Беата всё же была дочерью. Жигимонта Старого… – возразил межевой комиссар.

– Байстрючкой она была! – отрезал пожилой шляхтич. И, уже мягче: – Пане Стасю, в этом деле я, уж прошу прощения, пристрастен, и держу сторону молодого Сангушки – так что рассказ мой не будет Несторовой повестью… Стар я, сентиментален и люблю всякую такую глупость про любовь, уж простите великодушно – а у молодого князя Дмитрия и Эльжбеты была любовь, пани Янина в сём Богом клялась…. С вашего позволения, продолжу свой рассказ. Так вот, лагерь в замке на реке Стубле и родовой замок в Остроге тотчас соединился почтовой линией – заработавшей в полную силу…. Каждый день из Клевани в Острог отправлялся посыльный с грамотой к молодой княжне – и каждый день из замка Острожских на берега Стублы отправляем был ответ. Что писали друг другу Дмитрий и Эльжбета – Бог весть, но пани Лисовская уверяла, что с каждым днём приверженность Гальшки юному Сангушке только росла. А уж когда волынские Ромео и Джульетта встретились на свадьбе у Василия – неизбежность их соединения не мог не увидеть даже слепой….

– А что ж Беата?

– А Беата сразу после свадьбы уехала в Краков – искать поддержки у Боны Сфорцы. Но королева-мать к тому времени почти утратила своё влияние на сына, чему, как вы помните, немало послужила смерть Барбары Радзивилл. О чём говорила Беата Костелецкая с Боной Сфорцой – неизвестно, но переговоры эти шли довольно долго – до самого Ильи-пророка мать Эльжбеты пробыла в Кракове. Молодые же князья тоже даром времени не теряли – ими были подготовлены пути как на случай счастливого разрешения дела, так и для того случая, если бы над влюблёнными разразилась бы королевская гроза. При благополучном исходе молодые думали уехать в Канев, где в тамошнем замке провели бы первые месяцы своей жизни. Ну, а при несчастливой планиде – решили подготовить бегство в цесарские пределы. Князь Василий отписал своему новоприобретенному тестю, пану Тарновскому – и тот согласился предоставить нашим волынским Ромео и Джульетте убежище в своём замке в Роуднице-над-Лабой, что в Богемии – буде Жигимонт Август ожесточится сердцем и обрушит на Сангушко свой гнев за небрежение его волей.

– Однако, предусмотрительно! – заметил межевой комиссар.

Пожилой шляхтич согласно кивнул.

– Князь Василий с юности имел склонность думать на несколько шагов вперёд – что, кстати, немало ему помогло после провала рокоша Наливайки… Но вернёмся в август пятьдесят третьего. Беата, не солоно хлебавши, вернулась из Кракова в Острог – аккурат в первый день Успенского поста. На следующее утро у стен Острожского замка появились молодые князья с казаками и челядинцами; отряд был невелик, пани Янина утверждает, что не более трех дюжин верхоконных, из которых едва ли половина была всерьез вооружена пиками, фузеями да пищалями, остальные были лишь при саблях – но приступом брать Острог ни Сангушко, ни князь Василий и не планировали. Беата по приезде закрылась в своих покоях и не велела её будить до полудня – молодые же князья прибыли с рассветом. Ключник замка доложил о гостях начальнику стражи, тот – княжескому подкоморию, ну а тот, не желая стать предметом гнева княгини – разбудил княжну. Которая лишь притворялась спящей – всю ночь до этого не сомкнув глаз. Эльжбета приняла пана Кветинского, исполнявшего тогда должность княжеского подкомория, и велела отворить ворота – что и было тотчас исполнено. Ну а дальше – дело известное… – и старый шляхтич, вздохнув, приложился к кубку с мёдом.

– Молодой Сангушко похитил Гальшку?

Старый шляхтич хмыкнул.

– Это ещё надобно посмотреть, кто кого похитил…. Беату, поднявшуюся с постели из-за шума во дворе – князь Василий велел своим гайдукам запереть в её спальной светлице. Дворовых казаков острожских люди Сангушки в палац не пустили – да те и не особенно рвались, Беата не была любимицей острожской челяди, если не сказать – наоборот…. В общем, к обеду в Остроге не было ни молодых князей с их сопровождающими, ни Эльжбеты с нянькой и Марьяном Гиголой – вся компания на рысях ушла в Клевань.

– И свадьба была в Клевани? Помимо воли Беаты?

Пан Веренич покачал головой.

– А разве Василий – не глава рода? Из Клевани были разосланы приглашения на свадьбу всем нотаблям Литовской Руси и Литвы, и избранным аристократам Короны – и многие первые люди Волыни, Подолии, Малопольши, Подкарпатской Руси, Мстиславщины, Витебщины, Брацлавщины и Киевщины согласились приехать – хотя и слышали, что брак сей не совсем правомочен… Но род Острожских в княжестве Литовском был не последним – и приглашение князя Василия многие сочли куда весомей постановления Сейма в Вильне…. Свадьба была назначена в Остроге. Через три дни после увоза Эльжбеты молодые князья, Эльжбета и вся челядь вернулись в родовой замок – из которого к этому времени уехала Беата. И пятнадцатого сентября в надворной церкви Острожского замка состоялось сочетание Эльжбеты и Дмитрия, Беаты при сем не было, всё происходило волею князя Василия – Костелецкая же, презрев его планы и надеясь извлечь из этого свою корысть, написала жалобу Жигимонту Августу. В которой напирала на то, что брак состоялся помимо воли одного из опекунов, его милости великого князя и государя. В чём – в чём, а в уме Беате нельзя было отказать…. Жигимонт Август прочёл её донос, возмутился столь явным небрежением его велений – ну а если добавить, что Бона Сфорца не преминула добавить во всё это свой кубок яду, выражаясь фигурально – то реакцию великого князя понять можно. Мало того, что твоей волей демонстративно пренебрегают – в глазах матери, всегда считавшей тебя слабым изнеженным неумехой, ты становишься просто жалок….

– И Жигимонт Август?….

– И великий князь Литовский решается на неслыханное.

Как князь Дмитрий Сангушко бежал от гнева короля Жигимонта Августа в цесарские пределы, но спасения там не нашел, и о судьбе его богоданной супруги, Гальшки Острожской

Старый шляхтич помолчал, затем пригубил из кубка, вытер усы, положил на свою тарелку пару вяленых язей, не спеша разделал одного, содрав с него шкуру вместе с осыпавшейся чешуёй, оторвал шматок суховатой, с изрядным запашком, полупрозрачной мякоти, с удовольствием её пережевал – и лишь потом, откинувшись, продолжил:

– На сейме в Вильне, как вы знаете, было решено, что Эльжбета не может быть выдана замуж без дозволу всех опекунов – коих, напомню, было четверо; и ежели согласия Его Милости князя Острожского и молодого Сангушки искать не требовалось – то два других опекуна, Беата и Его Милость великий князь Жигимонт Август – такого согласия не дали.