Портрет Сириуса Блэка

Блэк сглотнул и бросил на Гермиону совершенно нечитаемый взгляд.

— Знаешь, чего я боюсь на самом деле? — спросил он после минутного молчания.

Она отрицательно мотнула головой.

— Не оправдать твоих ожиданий.

У Гермионы ком в горле стал от его слов. Она собиралась рассказать о своих страхах, о том, что с ней произойдет, если вдруг ничего не выйдет, но внезапно поняла, что всему этому — место на дне ее подсознания, среди остальных переживаний, которые лучше никогда не озвучивать, чтобы они ненароком не стали реальными.

— Когда у нас все получится, — сказала она вместо этого, — и ты снова обретешь тело, да еще такое, — она многозначительно очертила руками воздух, — за тобой выстроится целая толпа поклонниц, и это я буду бояться не оправдать твоих ожиданий.

Уголки его губ дрогнули в улыбке.

— Поверь мне, если у нас все получится, я выгоню подобные мысли из твоей хорошенькой головки раз и навсегда.

— Каким же образом?

Сириус усмехнулся.

— Есть один замечательный способ.

Гермиона закусила губу и посмотрела на него с неприкрытым вызовом.

— Главное, чтобы… — он вдруг осекся, а с лица слетела вся игривость. — Я все равно не представляю, как это возможно. Даже если получится… буду ли я собой? Буду ли чувствовать окружающий мир? Или все останется, как сейчас, с одной лишь разницей в том, что холст, в котором я заперт, обретет иную форму?

— А что ты чувствуешь сейчас? — спросила она, затаив дыхание. Это была прекрасная возможность получить ответ на давно интересовавший ее вопрос.

— Физически? Ничего.

Такого поворота она не ожидала.

— Но ты же дышишь, спишь…

— Но не ем.

— Не ешь… — горестно признала она. — Я надеялась, что это исключение.

Сириус отрицательно качнул головой.

Это могло означать лишь одно: физически он действительно ничего не чувствовал.

— Значит, все только на эмоциональном уровне?

— К сожалению, — кивнул он. — А может, и к счастью… Не знаю, что лучше с учетом обстоятельств. Дыхание и остальные рефлексы — всего лишь память тела, привычка, от которой я в любой момент могу отказаться. Сон ощущается как некоторая необходимость, но и без него я смог бы обходиться очень и очень долго. Иногда мне кажется, что я начинаю забывать, каково это — чувствовать на самом деле. Но потом вижу тебя, и в голове сразу возникают… — он вдруг замолчал.

— Продолжай, — попросила Гермиона, шумно сглотнув.

— Не думаю, что тебе стоит знать, какие картинки всплывают в моем испорченном сознании, — сказал Блэк с извиняющейся улыбкой. — Я никогда не был примерным мальчиком, Миона. Слава Мерлину, ты не можешь прочесть мои мысли, иначе заперла бы портрет обратно на чердаке и никогда бы не доставала, — добавил он со смешком.

Гермиона прищурилась и склонила голову набок.

— Что если мое сознание не менее испорчено?

— Это вряд ли.

— Ты понимаешь, что бросаешь мне вызов? — усмехнулась она.

— Вызов, говоришь? — его глаза блеснули. — Ты действительно хочешь посоревноваться со мной в испорченности?

От его взгляда, тона и позы тела — он вплотную приблизился к раме, зацепился руками за верхние ее края и сейчас практически нависал над Гермионой — по ее позвоночнику прокатилась волна мурашек, а между ног предательски заныло.

Порой она думала о том, насколько далеко готова зайти в их с Сириусом «играх». Игнорировать импульсы, которые он в ней вызывал, становилось сложнее с каждым днем. Она вспыхивала как спичка, стоило ему посмотреть на нее этим своим особым взглядом. И хоть возможности прощупать границы дозволенного так и не представилось, Гермиона чувствовала, что ходит по острию бритвы каждый мерлинов день. Это ощущение пьянило.

Если бы он попросил ее раздеться и ласкать себя на его глазах, она бы не раздумывала. Возможно, он бы руководил ее действиями, и тогда — Гермиона в этом не сомневалась — ей хватило бы и минуты, чтобы словить первый оргазм. Второй и третий накатили бы следом, ведь она бы слушала его голос и представляла его пальцы вместо своих. Это было бы так легко.

Но Сириус никогда не предложит ничего подобного. Что бы он ни говорил о своей испорченности, воспитание не позволит озвучить подобную просьбу в лицо девушке. Проделать он мог бы и не такое, и, наверняка, дал бы сто очков форы любому из ее бывших парней. Но попросить ублажать себя вместо него — вряд ли.

Конечно, если бы она сама предложила… или сделала… он бы не стал возражать. В этом Гермиона тоже не сомневалась.

Но сейчас, когда возможность заполучить его реального была так близка, Гермиона не собиралась торопиться. Она хотела, чтоб он тоже чувствовал ее, а не просто воспроизводил в сознании эти ощущения.

И, конечно, не только секса ей хотелось, а его всего, рядом, навсегда. Не привязанного к холсту или к ней, а свободного, вольного делать что угодно, но остающегося рядом по собственному желанию.

А если бы все изменилось, и он, обретя тело, пожелал бы уйти — она бы отпустила. Страдала бы, но отпустила. Ведь она не ради себя и их возможных отношений мечтала создать ему тело, а ради него самого, чтобы он жил в полном смысле этого слова.

Сириус громко прокашлялся. Гермиона встрепенулась, понимая, что стояла, как истукан, пока он рассматривал эмоции на ее лице.

— Мы обязательно посоревнуемся, Блэк, — пообещала она, вспомнив его последний вопрос. — Но только когда ты, состоящий из плоти и крови, будешь стоять напротив меня.

«А если не получится?»— так и читалось в его глазах. Но вслух он ничего не сказал, лишь кивнул и отошел вглубь портрета.

К вечеру того же дня Гермиона переместила все необходимые ей книги в свою квартирку, затарила морозильник полуфабрикатами, наложила (наконец!) двойной слой звуконепроницаемых чар — и принялась за самое значимое в своей жизни исследование.

***

Заклятие перемещения души нашлось в тонком посеревшем от времени фолианте. Это был справочник французского исследователя Лорана Бертрана о колдомедицинской практике исправления неудачных последствий трансфигурации живых существ.

Гермиона и без того знала, что за превращением человека в неодушевленный предмет тянется вереница несчастных случаев. Подобная магия требовала высочайшего уровня владения трансфигурацией, который, понятное дело, был доступен не каждому. Во всех остальных случаях приходили на помощь колдомедики, а если и они оказывались бессильны — душа несчастного так и оставалась запертой внутри предмета, в который его обратили. Сколько же подобных трагедий было задокументировано в истории!

Превращая живую материю в неживую, волшебник меняет не только клетки на физическом уровне, но и энергетический фон. Именно потому обратить процесс крайне сложно — нужно уметь расставлять якоря и «вытаскивать» человека обратно. Описана масса случаев, когда заклинателю удавался частичный процесс, и у заклинаемого вместо конечностей или каких-либо частей тела оставались детали предмета, в который его превращали; реже — когда удавалось вернуть физический облик, а душа застревала где-то на переходном уровне.

В этой ситуации и применяли Анимамеяфорс — заклинание, заинтересовавшее Гермиону. Оно «цепляло» душу и возвращало ее назад к физической оболочке. А еще требовало участия как минимум двух сильнейших целителей — один фиксировал телесную оболочку, второй занимался перемещением души.

Звучало практически невыполнимо. Недаром заклинание было упомянуто лишь в старом заброшенном справочнике Бертрана — из всех современных его исключили еще несколько столетий назад.

Впрочем, не сложность заклятия сейчас волновала Гермиону. Выплывала вторая, не менее значимая проблема: переместить душу из портрета можно было исключительно в родное тело. Каким-то образом магия определяла эту невидимую метафизическую связь.

Следовательно, если им не удастся найти ДНК Сириуса для воссоздания тела, ничего не получится вовсе.

А ДНК Сириуса найти она уже отчаялась. Даже сквозное зеркальце отдала в лабораторию и несколько вещей из сейфа Блэков, которых он мог касаться, — все безрезультатно.