Страница 1 из 53
От автора
Прологом предлагаемого читателю жизнеописания послужил эпизод из семейной жизни. В начале девяностых я еще жил в Париже. И как-то осенью мне пришлось отправиться в Роттердам по поручению знакомой. Мари Брэйзиер, француженка русских кровей, а еще большей порукой нам служили давние полусемейные, полулитературные отношения, попросила меня съездить в Голландию. Дети Мари нуждались в помощи. Их нужно было препроводить домой во Францию. Брат и сестра, давно уже не дети, а молодые люди, поехали в Амстердам на машине, но на обратном пути случилась непредвиденное, продолжать путешествие они не могли своим ходом. Сама Мари жила тогда на юге Франции – до Роттердама путь не близкий…
Детей Мари я знал еще школьниками, в те времена, когда семейство дружно и беспечно проживало в Тулоне. В то время даже трудно было бы представить себе, что это теплое семейное гнездо, свитое в большом родовом доме, может постичь столь заурядная участь. Дети выросли и разъехались, родители развелись, имущество разделили, прошлого – как не бывало.
До развода с мужем Мари любила устраивать у себя застолья. По воскресеньям я бывал у Брэйзиеров в гостях, дружил с детьми. Когда они приезжали в Париж, я помогал им чем умел, водил в кино, по музеям, в Макдоналдс. С годами контакты становились эпизодичными. Луиза, дочь М. Брэйзиер, поступила учиться на дизайнерский факультет, жила в Париже. Николя, брат Луизы, на три года ее старше, из-под родительской опеки выбился, но как-то слишком не вовремя. И теперь всё больше прохлаждался: разъезжал по заграницам и обещал превратиться в настоящего вертопраха. Мари не переставала на сына жаловаться.
Как раз накануне описываемых событий юный Брэйзиер вернулся из поездки в США, где проболтался около трех лет. Не успев отоспаться от ночного рейса, Николя уговорил сестру поехать вместе с ним в Голландию. Прекрасная, мол, возможность обкатать новую машину матери, только что купленную. Заодно Николя планировал навестить в Амстердаме друзей, да и просто предлагал проветриться, подышать дорожным воздухом. На родине, во Франции, дышалось конечно же не так, как на мировых просторах. Не успел блудный сын вернуться восвояси, как новые приключения опять манили его в туманные дали…
Исколесив Нидерланды вдоль и поперек, брат и сестра уже направлялись обратно домой. По дороге Николя уговорил Луизу остановиться переночевать в Роттердаме, чтобы с утра пораньше продолжать путь без остановок до самого Парижа. В Роттердаме и произошло ЧП. Какая нелегкая понесла обоих кататься на экскурсионном теплоходе, они и сами не могли объяснить. Но по завершении экскурсии, когда теплоход причалил к пирсу, Николя, спускаясь по мостику на берег, оступился и подвернул стопу. Травма была пустяковая – легкое растяжение. Но вести машину Николя не мог.
Сестра, как выяснилось, тоже не могла сесть за руль, хотя давно имела водительские права. Мать не могла отправиться в дорогу из-за срочной письменной работы, которую взяла на свою голову и которую кровь износу должна была сдать в сроки. К тому же ехать ей пришлось бы через всю Европу… Мари объясняла мне по телефону, что она просила детей, умоляла избавиться от машины, предлагала вообще оставить «гольф» на первой же автостоянке, пусть даже в аэропорту, если нет другого выхода, и прямиком возвращаться домой – самолетом или поездом. Но проблемы горе-путешественников имели, как выяснилось, и другую подоплеку. Все обстоятельства всплыли уже позднее.
Поездка юных Брэйзиеров в Голландию, а именно в Лейден, небольшой университетский город, расположенный к северу от Гааги, оказалась прикрытием. Цель преследовалась куда более прозаичная. Луизу постигли трудности «по женской части». И отсюда уже начиналась целая «история с географией», как распинался позднее брат. Во время рядовой консультации у парижского аллерголога неожиданно выяснилось, что Луиза в положении. Почему беременность выявил аллерголог, Николя объяснить не мог. Что делать и как выходить из «положения», никто будто бы ума не мог приложить. А когда Луиза решила наконец принимать меры, срок беременности стал «критическим». Плод она носила уже больше трех месяцев.
О сохранении ребенка не могло быть якобы и речи. В ближайшее время Луиза собиралась выходить замуж, и вовсе не за виновника своих злоключений. Но главная сложность заключалась теперь в другом: «искусственное прерывание беременности» на столь поздней стадии во Франции запрещено, если к этому нет особых медицинских показаний. Те же законодательные ограничения существуют почти по всей Западной Европе. Менее беспощадной десница закона оказалась, как всегда, в Голландии.
Туда Луизу и направил один из парижских центров планирования семьи, в который ей пришлось обратиться за помощью. После дополнительных собеседований и обследования ей предложили отправиться в Лейден, в одно из дочерних медучреждений, чтобы сделать там аборт…
В конечном счете всё обошлось легким испугом. Частная клиника, облюбовавшая под свои нужды особняк в центре Лейдена, едва ли походила на логово маркиза де Сада. Заведение скорее напоминало дом отдыха. Прискорбные услуги здесь оказывали всего за полторы тысячи французских франков того времени. Дело было поставлено на поток. Обслуживание предлагалось в основном амбулаторное. И даже плату можно было внести в иностранной валюте, клиентам не приходилось терять время на лишние формальности. Поголовное большинство пациенток уже после обеда выписывали…
Оказавшись на улице, Луиза чувствовала себя «не хуже, чем после удаления зуба мудрости», – она клялась в этом брату. Но в действительности ей хотелось «разорвать себя на куски, а заодно и весь мир…» – так она объясняла свое внутреннее состояние позднее.
Чуткий брат решил помочь сестре развеяться. По дороге домой Николя предложил еще немного «проветриться»…
В середине сентября Париж только начинал приходить в себя от благополучной дремоты отпускного межсезонья. Бросать все дела, а за лето их накопилось много, тащиться поездом невесть куда, потратить день непонятно на что… – такие путешествия всегда ни к селу ни к городу. Но отказать Мари я не мог, она редко о чем-нибудь просила с такой настойчивостью. Великое дело – доехать до Роттердама, сесть за руль автомобиля и вместе с шалопаями Брэйзиерами пригнать машину в Париж, не сворачивая с трассы…
На платформе было людно. Наблюдая за вокзальной суетой и почему-то припоминая первые строки из «Воспитания чувств» Флобера, где описываются приготовления корабля к отплытию, я едва успел присмотреть себе место в пустом конце вагона, как впереди, в группе отъезжающих, которая заполнила тамбур перед самым отправлением, мой взгляд остановился на профиле мужчины средних лет. В следующий миг я так и обмер. Грэмм?!
Невероятно, но факт. Крепыш средних лет в костюме и в очках, пытавшийся пристроить дорожную сумку на верхней багажной полке, – это был не кто иной, как Эруан Грэмм, мой давний приятель с московских времен.
Я выбрался в проход, подошел к нему. Грэмм смерил меня невидящим взглядом и в следующий миг, издав грудью булькающий звук, зашлепал губами. Он был ошарашен – é-pous-tou-flé. Пришелец из прошлого от изумления выговаривал слова силлабами.
Десять лет, никак не меньше, минуло с тех пор, как Грэмм, рядовой сотрудник французского посольства, заочно продолжавший учиться на юриста, успешно отработал в Москве свой законный срок «альтернативной» службы, освобождавший его от призыва в армию, и отбыл домой во Францию. С тех пор мы так ни разу и не виделись…
Но даже придя в себя, Грэмм продолжал удивляться всему на свете. Моему «возмужанию», моему французскому выговору, будто бы «сногсшибательному», что было большим преувеличением. Его удивлял даже мой рост, которым я особенно не отличался, да и не может взрослый человек измениться в росте ни с того ни с сего.