Королевство слепых

– Где вы взяли наркотик?

– Этого я не могу вам сказать.

– Нет-нет, я думаю, можете. И скажете. Скажите нам, и мы подумаем, как облегчить вашу судьбу.

Последовала пауза.

Все, казалось, неустойчиво повисло в воздухе.

Потом Амелия Шоке нащупала опору:

– У вас.

Гамаш уставился на нее, зрачки его расширились. Предупреждали ее.

Дальше ни шагу.

Запах свежих круассанов. Держать Рейн-Мари в объятиях в кровати дождливым утром. Ехать по мосту Шамплена и видеть небесную линию Монреаля.

– Что вы… – начал было коммандер.

– Вы даже не знаете, да? – сказала она Гамашу, обрывая коммандера. – Вы даже не знаете, та ли это чума, которую впустили вы. Вы потеряли ее след, верно? – Теперь она подалась к Гамашу, ее зрачки расширились. – Какая фигня была у вас в голове, когда вы приняли такое решение? Вы поэтому так злитесь? Потому хотите меня наказать? За вашу собственную ошибку?

– Это не наказание, кадет, это последствия. Хочу ли я найти наркотики? Безусловно. Но я никогда не думал, что ниточка у вас.

– Бросьте. Вы знали, кем я была, когда вы меня приняли.

– Полагаю, мы должны считать, что нам повезло: вы не сожгли дотла академию.

– Откуда вы знаете, что не сожгла?

Ее слова заставили его замолчать на мгновение.

– Где вы взяли наркотик? Кто вам его продал? – спросил он теперь с угрозой в голосе.

– Какой долбаный балаган вы устроили из своего старшего суперинтендантства?

– Кадет! – предостерегающе сказал коммандер.

– И почему вы вообще консультируетесь с ним? – спросила она коммандера, снова признавая его присутствие и показывая пальцем на Гамаша. – Он отстранен. Вы теперь никто, шеф.

Последнее слово она выплюнула. И в тишине снова начались пощелкивания. На сей раз метроном работал медленно. Считал уходящие мгновения. Арман сидел совершенно неподвижно.

– Если я упаду, то следом за вами, – сказала Амелия, еще больше подаваясь вперед. – Вы развалина, старик.

«Она, вероятно, сошла с ума», – подумал коммандер. Накачалась наркотиком. Ведет себя самоубийственно. Безумно.

– Стало получше? – спросил Гамаш ровным голосом. – Выпустили желчь? Хотите еще кого-нибудь облевать?

– По крайней мере, я выбрала кого-то моих размеров, – сказала Амелия.

– Хорошо. И теперь мы можем говорить как разумные люди.

Голос Гамаша звучал спокойно, и коммандер чувствовал силу его личности. Гораздо более мощной, чем молодой кадет. Коммандер знал, что Гамаш, если захочет, может ее раздавить. Но то, что, по его представлениям, исходило от старшего суперинтенданта, не отвечало его ожиданиям. Он предполагал услышать злость, ярость.

Озабоченность. Гораздо более сильная, чем того требовал гнев Гамаша.

«Господи боже, – подумал коммандер. – Он хочет попытаться вразумить наркоманку».

Но коммандер ошибался.

– Мы сделаем вам анализ крови, – сказал Гамаш.

– Я не даю своего разрешения, – сказала Амелия. – И если вы меня не свяжете, никакой крови вы от меня не получите. А я вас засужу в жопу.

Гамаш кивнул:

– Понятно. – Он обратился к коммандеру: – Я предлагаю кадету Шоке выйти и подождать под наблюдением в коридоре, пока мы будем говорить.

Зазвонил телефон, и Мирна положила сэндвич с хамоном на круассан.

Из глубины кресла в ее книжном магазине она оглядела его. Потом, кряхтя, подняла себя на ноги и подошла к столу:

– Oui, allô.

– Я говорил со старшим сыном – Энтони Баумгартнером. Он созвонился со своими братом и сестрой – они приедут к нему сегодня в три часа.

– Кто говорит? – любезно спросила Мирна, хотя и прекрасно знала кто.

– Люсьен Мерсье. Нотариус.

Из эркерного окна своего магазина Мирна Ландерс видела, как поднимаются кубики мягкого снега и сваливаются в общие массивные сугробы, которые окружали теперь деревенскую площадь. Они были так высоки, что Мирна теперь даже не видела, кто очищает деревню. Только ярко-красная лопата, а потом облако снега.

Ощущение такое, будто ей позвонил недавно образовавшийся горный хребет.

– Три часа, – повторила Мирна, записывая. Посмотрела на часы: половина второго. – Дайте мне адрес. – Она записала и адрес. – Я сообщу Арману, чтобы подъехал туда.

Мирна положила трубку и снова посмотрела в окно на небольшие снежные взрывы вокруг всей площади.

Потом позвонила Арману, назвала время и место встречи с семейством Баумгартнер. Доев последний сэндвич, Мирна направилась на улицу.

– Моя очередь, – сказала она Бенедикту, который теперь потел и мерз одновременно.

– Боже мой, – сказала Клара, налегая на лопату и обозревая еще не очищенную площадь. – Почему мы здесь живем?

День сверкал, на их носах висели капли, нижняя одежда прилипала к потным телам, а наружный слой одежды превратился в ледяную корку. Они выкапывали деревню из-под снега.

Мирна слышала рядом бормотания Клары. Каждое слово сопровождалось коротким пыхтением и целой лопатой снега.

– Барбадос.

– Сент-Люсия, – сказала Мирна.

– Ямайка, – последовал ответ.

– Антигуа, – одновременно произнесли обе, орудуя своими инструментами.

Исчерпав Карибские острова, они перешли к еде.

Наполеон.

Омар. Поссет с лимоном.

Они любили такие вещи.

Арман отключился как раз в тот момент, когда коммандер вернулся в кабинет.

– Она сидит на скамье в приемной. Мой помощник наблюдает за ней.

– У него есть «тазер»?

Коммандер хохотнул и подтащил стул так, чтобы сесть лицом к Гамашу.

– И что мы будем с ней делать?

– Что вы предлагаете? – спросил Гамаш. – Это ваша академия. Она – один из ваших кадетов.

Тот задумался на секунду, глядя на старшего суперинтенданта.

– Так ли, Арман? Кажется мне, она ваша.

Гамаш улыбнулся:

– Вы думаете, я совершил ошибку, приняв ее?

– Бывшая проститутка и наркоманка под кайфом, продающая опиоиды в академии? Вы шутите, наверно. Она наше отдохновение.

Арман фыркнул от смеха, но без удовольствия.

– И все же не все смотрят на нее вот так, – сказал он, и его лицо посерьезнело.

– Знаете, на самом деле до этого случая кадет Шоке выделялась своим превосходством над другими. Необычная. Душу может вымотать из любого. Но блестящая. И не склонная к обману. Так я думал.

Коммандер посмотрел на дверь и представил многообещающую когда-то молодую женщину, сидящую по другую сторону двери.

Как уже много раз бывало на свете, судьба бесшабашной девицы решалась немолодыми мужчинами за закрытыми дверями. И хотя ни один из них не был стар, она, как подумал коммандер, никогда не доживет до их нынешних лет.

Кадет Шоке отличалась не только безалаберностью. Старший суперинтендант Гамаш правильно сказал: ее действия были разрушительными. Но последствия можно устранить, хотя на это и потребуются значительные усилия. Или руины могут свалиться на землю полностью, погребя под собой всех, кто пытается помочь.

– О чем вы думаете? – спросил коммандер.

Потому что Гамаш и в самом деле думал о чем-то. Взвешивал.

– Что произойдет, если мы отпустим ее на свободу? – спросил Гамаш.

– Отчислим, вы хотите сказать?

Они определенно могли прибегнуть к такой мере.

Он прикидывал варианты. Они могут объявить кадету Шоке предупреждение и забыть о случившемся. Засунуть его под и без того уже бугрящийся ковер академии.

Молодые совершают ошибки, но это не значит, что на их остальной жизни нужно поставить крест. Хотя в данном случае они имели дело с чем-то гораздо большим, чем ошибка.

Или они могут вышвырнуть ее из академии.

Или арестовать и отдать под суд, обвинив в хранении и распространении наркотиков.

Старший суперинтендант Гамаш рассматривал некое среднее решение, которое для любого другого кадета стало бы обоснованным, даже благоприятным.

Чтобы оно было заслуженным наказанием, но не поставило бы крест на его дальнейшей жизни.