Страница 29 из 54
Мы привели 8 причин, по которым, по нашему убеждению, H. С. Мартынов вызвал на поединок М. Ю. Лермонтова. Как видим, оснований для вызова «задиры» и «выскочки» Лермонтова у этого самовлюбленного ничтожества было предостаточно. Полиэтиологичность, многопричинность дуэли для нас несомненна! Не все причины имели равное значение, некоторые из них лишь смутно осознавались Николаем Соломоновичем, не все они анализировались, обдумывались в воспаленном мозгу его. Но, главное, они постепенно накапливались. Эти капли яда к Лермонтову, и мелкие, и средних размеров, и совсем уж крупные, накапливаясь в мозге, соединялись отрогами, медленно сливались друг с другом, постепенно превращаясь в одну большую ядовитую массу, пропитавшую, наконец, весь мозг Николая Соломоновича лютой злобой к поэту.
И ничего уже нельзя было сделать, чтобы предотвратить поединок. Никакие примирения уже были невозможны. Трещали кости черепа от набухшего, пропитавшегося лютой злобой мозга отставного майора.
Эта злобная масса просилась наружу, чтобы окружить Лермонтова и потопить его в своей ненависти.
И только повод, пусть самый мелкий, самый ничтожный, был нужен Мартынову.
В то несчастливое число, 13 июля, воскресенье, Верзилины устроили в своем доме танцевальный вечер. Очевидцем роковой ссоры Мартынова и Лермонтова оказалась Эмилия Александровна, которой и принадлежит наиболее подробное ее описание: «13 июля собралось к нам несколько девиц и мужчин… Михаил Юрьевич дал слово не сердить меня больше, и мы, провальсировав, уселись мирно разговаривать. К нам присоединился Л. С. Пушкин, который также отличался злоязычием, и принялись они вдвоем острить свой язык наперебой. Несмотря на мои предостережения, удержать их было трудно. Ничего злого особенно не говорили, но смешного много; но вот увидели Мартынова, разговаривающего очень любезно с младшей сестрой моей Надеждой, стоя у рояля, на котором играл князь Трубецкой. Не выдержал Лермонтов и начал острить на его счет, называя его „montagnard au grand poignard“[169]… Надо же было так случиться, что, когда Трубецкой ударил последний аккорд, слово poignard раздалось по всей зале. Мартынов побледнел, закусил губы, глаза его сверкнули гневом; он подошел к нам и голосом весьма сдержанным сказал Лермонтову: „Сколько раз просил я вас оставить свои шутки при дамах“, — и так быстро отвернулся и отошел прочь, что не дал и опомниться Лермонтову, а на мое замечание: „Язык мой — враг мой“, — Михаил Юрьевич отвечал спокойно: „Это ничего, завтра мы будем добрыми друзьями“. Танцы продолжались, и я думала, что тем кончилась вся ссора… После уж рассказывали мне, что когда выходили от нас, то в передней же Мартынов повторил свою фразу, на что Лермонтов спросил: „Что ж, на дуэль, что ли, вызовешь меня за это?“ Мартынов ответил решительно „да“, и тут же назначили день»[170].
Обратим внимание на разительное несоответствие между ничтожным характером ссоры и ее трагическими последствиями. Танцы без заминки продолжались, никто из гостей даже не обратил внимания на краткое объяснение Мартынова с Лермонтовым. Не придал ему никакого значения и Лев Пушкин, по существу, единственный незаинтересованный свидетель ссоры. Ему и в голову не пришло, что за такую мелочь можно вызвать человека на дуэль, поэтому через двое суток для него как гром среди ясного неба прозвучало известие о гибели Лермонтова. Слова Михаила Юрьевича, что они с Николаем Соломоновичем уже на следующий день будут «добрыми друзьями», свидетельствуют о том, что и сам поэт не предполагал, что этот мелкий эпизод заслуживает выяснения отношений с пистолетами в руках.
Все говорит о том, что вышеназванный эпизод явился лишь поводом для вызова Лермонтова Мартыновым. Николай Соломонович пришел на вечер уже с твердо принятым решением вызвать «задиристого» поручика на поединок.
Дуэль Лермонтова и Мартынова состоялась около 18 часов 30 минут 15 июля 1841 года в 4-х верстах от Пятигорска, у северного склона горы Машук, недалеко от Перкальской скалы.
Последняя названа по имени ссыльного поляка Перкальского, который жил когда-то в сторожке неподалеку от скалы. Любопытно, что официальное «Место дуэли М. Ю. Лермонтова», где стоит обелиск работы Б. М. Микешина и которое осмотрели уже миллионы туристов со всех концов света, на самом деле расположено примерно в километре от истинного места поединка. Оказывается, в 1881 году ошиблась комиссия под председательством вице-губернатора Терской области Г. X. Якобсона и лермонтоведа П. А. Висковатова, созданная для определения места поединка.
Выбранная площадка для дуэли была очень неровной и включала участок дороги (старой), соединявшей Железноводск и Пятигорск, и примыкавшую к дороге небольшую поляну, окруженную кустарником. Место для дуэли было выбрано второпях, ибо, когда дуэлянты и секунданты, собравшиеся первоначально у немецкой колонии Каррас (ныне поселок Иноземцево), направились оттуда для выбора подходящего участка, их быстро нагоняла приближавшаяся к Машуку огромная грозовая туча.
Наиболее точно место дуэли описано в Акте осмотра места происшествия, которое проведено было следователями 16 июля в присутствии арестованных секундантов Глебова и Васильчикова: «Это место отстоит на расстоянии от города Пятигорска верстах в четырех, на левой стороне горы Машухи, при ее подошве. Здесь пролегает дорога, ведущая в немецкую николаевскую колонию (Каррас). По правую сторону дороги образуется впадина, простирающаяся с вершины Машухи до самой ее подошвы; а по левую сторону дороги впереди стоит небольшая гора. Между ними проходит в колонию означенная дорога. От этой дороги начинаются первые кустарники, кои, изгибаясь к горе Машухе, округляют небольшую поляну. Тут-то поединщики избрали место для стреляния»[171]. Как следует дальше из «Акта», барьеры были расставлены на дороге, вдоль нее.
Секундантами со стороны Мартынова являлись друг М. Ю. Лермонтова корнет М. П. Глебов, проживавший на одной квартире с Николаем Соломоновичем, и 22-летний князь А. И. Васильчиков, сын председателя Государственного совета, тайный недруг Михаила Юрьевича. Со стороны Лермонтова секундантами были его родственник (двоюродный дядя) капитан А. А. Столыпин и свояк Михаила Юрьевича князь С. В. Трубецкой[172]. Однако после дуэли имена двух секундантов (Столыпина и Трубецкого) решено было скрыть, так как они находились на Кавказе в положении сосланных и обоих ненавидел Николай I. Поэтому на следствии пришлось перераспределить роли двух оставшихся секундантов: Глебов назвал себя секундантом Мартынова, а лукавый Васильчиков — секундантом… Лермонтова.
Князь А. И. Васильчиков до конца своих дней уверял, что был секундантом со стороны Михаила Юрьевича. Однако это решительно опроверг Н. П. Раевский, свидетель дуэльной ситуации. В своих воспоминаниях[173] он привел эпизод, доказывающий, что Васильчиков был секундантом Мартынова. Чтобы дать забыться ссоре, члены лермонтовского кружка отправили 14 июля Лермонтова и Столыпина в Железноводск и через несколько часов собрались посовещаться, что же им дальше делать. В этот момент к ним явился сильно взволнованный Мартынов, заявивший, что он не отступит от дуэли. У него поинтересовались: «Кто же у вас секундантом будет?» Мартынов ответил: «Я был бы очень благодарен князю Васильчикову, если б он согласился сделать мне эту честь!» И, к большому удивлению присутствующих, Васильчиков тотчас охотно согласился на это предложение.
Этот же эпизод в точности описал Н. А. Кузминский в статье[174], которая являлась литературной записью воспоминаний его отца, командовавшего в 1841 году казачьей сотней на окраине Пятигорска, лично знавшего Верзилиных, Лермонтова и его друзей.
169
Горец с большим кинжалом (фр.).
170
Э. А. Шан-Гирей. Воспоминание о Лермонтове // Л. в восп. — С. 432–433.
171
Военно-судное дело. — ИРЛИ, ф. 524. Оп. 3, № 16, л. 31–33 об.
172
В лермонтоведении отсутствует единая точка зрения по вопросу о том, кто на чьей стороне был из секундантов. Мы привели главную и наиболее распространенную версию, совпадающую с нашим анализом.
173
Н. П. Раевский. Рассказ о дуэли Лермонтова // Л. в восп. — С. 422.
174
Н. А. Кузминский. Дуэль Лермонтова с Мартыновым // Петербургская газета. — 1887, 13 июля. — С. 4.