Страница 24 из 54
По официальной версии лермонтоведов, альбом забрал с собой в Петербург А. А. Столыпин, который отправил его затем в свое имение в Пензенской губернии. Господский дом в имении обокрали, вместе с другими вещами был якобы похищен и альбом. Версия эта сомнительна: уж какую такую материальную ценность представлял альбом для воров, которые, скорее всего, и Лермонтова никогда не читали? Поэтому В. Захаров[135] предполагает, что Монго просто-напросто сжег альбом, чтобы не дать повода для кривотолков.
Н. Кастрикин считает, что альбом шаржированных карикатур стал главной причиной дуэли. При этом он как бы оправдывает Николая Соломоновича словами: «Конечно, Мартынов нередко бывал претенциозен и смешон, но вряд ли этим можно оправдать беспощадность лермонтовских карикатур. Смешного поэт превратил в оскорбленного, трогательную подчас глупость — в справедливо возмущенную»[136].
В 1881 году умер последний свидетель дуэли князь А. И. Васильчиков.
Родственники Мартынова словно ждали этого момента. В печать потекли рассказы, имевшие цель реабилитировать Мартынова и очернить Лермонтова, свалив вину за дуэль на поэта. Нужно было доказать, что Лермонтов совершил в отношении семьи Мартыновых неблаговидные поступки, и Николай Соломонович, вызвав его на поединок, заступился за честь семьи. Были напечатаны выдержки из семейной переписки Мартыновых, рассказ друга семьи князя Д. Д. Оболенского и, наконец, «История дуэли М. Ю. Лермонтова с H. С. Мартыновым», написанная сыном убийцы[137].
На щит, в первую очередь, была поднята история с утерянными письмами, приведенная вкратце нами выше.
Суть легенды Мартыновых состоит в том, что Лермонтов якобы распечатал письма родственников к Н. Мартынову и, найдя в них много для себя нелестного, не передал их Николаю Соломоновичу. Тем самым Лермонтов совершил бесчестный поступок, и Мартынов, узнав об этом, вызвал его на поединок.
При этом доказательство виновности Лермонтова было построено на том, что отец (или сестры) Мартынова якобы не сказали Михаилу Юрьевичу о деньгах, вложенных в письма; узнать о вложенных деньгах он мог, только распечатав письма.
Обратимся к двум документам, на основе которых создана была легенда об утаенных письмах.
H. С. Мартынов пишет из Екатеринодара отцу 5 октября 1837 года: «Триста рублей, которые вы мне послали через Лермонтова, получил: но писем никаких, потому что его обокрали в дороге, и деньги эти, вложенные в письме, также пропали, но он, само собою разумеется, отдал мне свои. Если вы помните содержание вашего письма, то сделайте одолжение — повторите; также и сестер попросите от меня»[138].
А сейчас — письмо к H. С. Мартынову его матери, Елизаветы Михайловны: «Москва, 6 ноября 1837 г. Я так тревожусь за тебя, мой добрый друг… Как мы все огорчены тем, что наши письма, писанные через Лермонтова, до тебя не дошли. Он освободил тебя от труда их прочитать, потому что в самом деле тебе бы пришлось читать много: твои сестры целый день писали их; я, кажется, сказала: „при сей верной оказии“. После этого случая даю зарок не писать никогда иначе, как по почте; по крайней мере остается уверенность, что тебя не прочтут»[139].
Но в этих двух документах как раз и нет доказательств виновности Лермонтова, ибо о том, было ли сообщено Михаилу Юрьевичу о вложении денег в письма, или же он ничего не знал — ясности нет. Несомненно, он знал о вложении ассигнаций, и когда письма украли, отдал свои деньги.
Несостоятельность легенды об утаенных письмах состоит, прежде всего, в том, что Лермонтов и Мартынов после 1837 года многократно встречались, и Мартынов не предъявлял к Михаилу Юрьевичу претензий, поддерживая внешне неплохие отношения. Охотно принимали Лермонтова в Москве, в семье Мартыновых, в 1840 году, не попрекая его и совершенно не поднимая вопроса о каком-то утаивании или прочтении им писем.
Почему же Мартынов ждал почти 4 года с момента потери писем, а затем вдруг рассердился и вызвал Лермонтова на дуэль?
На этот вопрос ответа нет.
Легенда об утаенных письмах появилась в печати лишь в конце XIX века. Вот как ее представил «защитник» Мартыновых Д. Д. Оболенский: «В 1837 году уезжавшему из Пятигорска в экспедицию Лермонтову сестры[140] Мартынова поручили передать брату, Николаю Соломоновичу, письмо, не то целый пакет со своим дневником. В тот же пакет были вложены триста рублей ассигнациями, о чем Лермонтов ничего не знал. По словам одних, Лермонтову был вручен пакет с намеком прочесть этот дневник, по словам других, Лермонтов не имел права распечатывать это письмо. Как бы то ни было, случилось именно то, что Лермонтов, побуждаемый любопытством, распечатал пакет, чтобы прочесть дневник. Найдя в пакете триста рублей, он передал их H. С. Мартынову, но умолчал о дневнике и сказал лишь, что у него украли чемодан дорогой»[141].
То, что Лермонтов якобы ничего не знал о вложении денег, Д. Д. Оболенский ничем не доказывает. Просто включает в свою легенду и все.
А вот как описывает историю с письмами однокашник Лермонтова по Школе юнкеров А. Ф. Тиран: «Проезжая через Москву, он <Лермонтов> был в семействе Мартынова, где бывал юнкером принят как родной. Мартынов из школы вышел прямо на Кавказ. Отец его принял Лермонтова очень хорошо и, при отправлении, просил передать письмо сыну. У Мартынова была сестра; она сказала, что в том же конверте и ее письмо. Дорогой Лермонтов, со скуки, что ли, распечатал письмо это, прочел и нашел в нем 300 рублей. Деньги он спрятал и при встрече с Мартыновым сказал ему, что письмо он потерял, а так как там были деньги, то он отдает свои. Между тем стали носиться по городу разные анекдоты и истории, основанные на проказах m-lle Мартыновой; брат пишет выговор сестре, что она так ветрено ведет себя, что даже Кавказ про нее рассказывает, — а отца благодарит за деньги, причем рассказывает прекрасный поступок Лермонтова. Отец отвечает, что удивляется, почему Лермонтов мог знать, что в письме деньги, если этого ему сказано не было и на конверте не написано; сестра пишет, что она писала ему, правда, всякий вздор, похожий на тот, про который он говорит, но то письмо потеряно Лермонтовым. Мартынов приходит к Лермонтову: „Ты прочел письмо ко мне?..“
— Да.
— Подлец!
Они дрались»[142].
А. Ф. Тиран неприязненно, пристрастно относился к Михаилу Юрьевичу. Предполагают, вследствие того, что он часто был предметом злых насмешек Лермонтова. В своих «Записках» он передает слухи, близкие к сплетне. «Записки» Тирана были опубликованы впервые в XX веке. Но написал он их в конце своей жизни (умер Александр Францевич в 1865 году). Таким образом, слухи об утаенных письмах расползались еще до публикации Д. Д. Оболенского. Но кому это было выгодно?
Оказалось, что распускал эти слухи… сам H. С. Мартынов!
Отбыв наказание в Киеве и приехав в Москву, он с начала 1850-х годов начал усиленно доказывать свою малую виновность в дуэли с Лермонтовым.
Ф. Ф. Маурер, владелец богатого московского особняка, где Мартынов частенько вел крупную карточную игру, был свидетелем, когда Николай Соломонович в тесной мужской компании сказал: «Обиднее всего то, что все на свете думают, что дуэль моя с Лермонтовым состоялась из-за какой-то пустячной ссоры на вечере у Верзилиных. Между тем это не так. Я не сердился на Лермонтова за его шутки… Нет, поводом к раздору послужило то обстоятельство, что Лермонтов распечатал письмо, посланное с ним моей сестрой для передачи мне»[143].
135
В. Захаров. Последняя дуэль // Смена. — 1994. — № 4. — С. 24–53.
136
Н. Кастрикин. «Стреляйте, или я вас разведу!» // Литературная газета. — 1995, 19 апреля. — № 16. — С. 6.
137
С. Н. Мартынов. История дуэли М. Ю. Лермонтова с Н. С. Мартыновым // Русское обозрение. — 1898. — № 1. — С. 315–317.
138
Из письма Н. С. Мартынова к отцу от 5 октября 1837 г. // Русский архив. — 1893. — Кн. 8. — С. 606–607.
139
Перевод из французского письма к Н. С. Мартынову его матери // Русский архив. — 1893. — Кн. 8 — С. 608–609.
140
Имеются в виду Наталья и Юлия Соломоновны.
141
Д. Оболенский. Из бумаг Н. С. Мартынова // Русский архив. — 1893. — Кн. 8. — С. 612.
142
А. Ф. Тиран. Из записок // Звезда. — 1936. — № 5. — С. 186–188.
143
Ф. Ф. Маурер // Петербургская газета. — 1916, 5 июля. — С. 2.